ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
1Так, чтоб ударить первыми лучами
В те страны, где его творец угас,
Меж тем как Эбро льется под Весами,
4А волны в Ганге жжет полдневный час,
Стояло солнце; меркнул день, сгорая, [1057]
Когда господень ангел встретил нас.
7«Beati mundo corde!» [1058]воспевая
Звучней, чем песни на земле звучны,
Он высился вне пламени, у края.
10«Святые души, вы пройти должны
Укус огня; идите в жгучем зное
И слушайте напев с той стороны!»
13Он подал нам напутствие такое,
И, слыша эту речь, я стал как тот,
Кто будет в недро погружен земное.
16Я, руки сжав и наклонясь вперед,
Смотрел в огонь, и в памяти ожили
Тела людей, которых пламя жжет.
19Тогда ко мне поэты обратили
Свой взгляд. «Мой сын, переступи порог:
Здесь мука, но не смерть, — сказал Вергилий. —
22Ты — вспомни, вспомни!.. Если я помог
Тебе спуститься вглубь на Герионе,
Мне ль не помочь, когда к нам ближе бог?
25И знай, что если б в этом жгучем лоне
Ты хоть тысячелетие провел,
Ты не был бы и на волос в уроне.
28И если б ты проверить предпочел,
Что я не обманул тебя нимало,
Стань у огня и поднеси подол.
31Отбрось, отбрось все, что твой дух сковало!
Взгляни — и шествуй смелою стопой!»
А я не шел, как совесть ни взывала.
34При виде черствой косности такой
Он, чуть смущенный, молвил: «Сын, ведь это
Стена меж Беатриче и тобой».
37Как очи, угасавшие для света,
На имя Фисбы приоткрыл Пирам
Под тутом, ставшим кровяного цвета, [1059]
40Так, умягчен и больше не упрям,
Я взор к нему направил молчаливый,
Услышав имя, милое мечтам.
43А он, кивнув, сказал: «Ну как, ленивый?
Чего мы ждем?» И улыбнулся мне,
Как мальчику, прельстившемуся сливой.
46И он передо мной исчез в огне,
Прося, чтоб Стаций третьим шел, доныне
Деливший нас в пути по крутизне.
49Вступив, я был бы рад остыть в пучине
Кипящего стекла, настолько злей
Был непомерный зной посередине.
52Мой добрый вождь, чтобы я шел смелей,
Вел речь о Беатриче, повторяя:
«Я словно вижу взор ее очей».
55Нас голос вел, сквозь пламя призывая;
И, двигаясь туда, где он звенел,
Мы вышли там, где есть тропа крутая.
58Он посреди такого света пел
«Venite, benedicti Patris mei!», [1060]
Что яркости мой взгляд не одолел.
61«Уходит солнце, скоро ночь. Быстрее
Идите в гору, — он потом сказал, —
Пока закатный край не стал чернее».
64Тропа шла прямо вверх среди двух скал
И так, что свет последних излучений
Я пред собой у солнца отнимал;
67Преодолев немногие ступени,
Мы ощутили солнечный заход
Там, сзади нас, по угасанью тени.
70И прежде чем огромный небосвод
Так потемнел, что все в нем стало схоже
И щедрой ночи наступил черед,
73Для нас ступени превратились в ложе,
Затем что горный мрак от нас унес
И мощь к подъему, и желанье тоже.
76Как, мямля жвачку, тихнет стадо коз,
Которое, пока не стало сыто,
Спешило вскачь с утеса на утес,
79И ждет в тени, пока жара разлита,
А пастырь, опершись на посошок,
Стоит вблизи, чтоб им была защита,
82И как овчар, от хижины далек,
С гуртом своим проводит ночь в покое,
Следя, чтоб зверь добычу не увлек;
85Так в эту пору были мы все трое,
Я — за козу, они — за сторожей,
Замкнутые в ущелие крутое.
88Простор был скрыт громадами камней,
Но над тесниной звезды мне сияли,
Светлее, чем обычно, и крупней.
91Так, полон дум и, глядя в эти дали,
Я был охвачен сном; а часто сон
Вещает то, о чем и не гадали.
94Должно быть, в час, когда на горный склон
С востока Цитерея [1061]засияла,
Чей свет как бы любовью напоен,
97Мне снилось — на лугу цветы сбирала
Прекрасная и юная жена,
И так она, сбирая, напевала:
100«Чтоб всякий ведал, как я названа,
Я — Лия, и, прекрасными руками
Плетя венок, я здесь брожу одна.
103Для зеркала я уберусь цветами;
Сестра моя Рахиль с его стекла
Не сводит глаз и недвижима днями.
106Ей красота ее очей мила,
Как мне — сплетенный мной убор цветочный;
Ей любо созерцанье, мне — дела». [1062]
109Но вот уже перед зарей восточной,
Которая скитальцам тем милей,
Чем ближе к дому их привал полночный,
112Везде бежала тьма, и сон мой с ней;
Тогда я встал с одра отдохновенья,
Увидя вставшими учителей.
115«Тот сладкий плод, [1063]который поколенья
Тревожно ищут по стольким ветвям,
Сегодня утолит твои томленья».
118Со мною говоря, к таким словам
Прибег Вергилий; вряд ли чья щедрота
Была безмерней по своим дарам.
121За мигом миг во мне росла охота
Быть наверху, и словно перья крыл
Я с каждым шагом ширил для полета.
124Когда под нами весь уклон проплыл
И мы достигли высоты конечной,
Ко мне глаза Вергилий устремил,
127Сказав: «И временный огонь, и вечный
Ты видел, сын, и ты достиг земли,
Где смутен взгляд мой, прежде безупречный.
130Тебя мой ум и знания вели;
Теперь своим руководись советом:
Все кручи, все теснины мы прошли.
133Вот солнце лоб твой озаряет светом;
Вот лес, цветы и травяной ковер,
Самовозросшие в пространстве этом.
136Пока не снизошел счастливый взор
Той, что в слезах тогда пришла за мною,
Сиди, броди — тебе во всем простор.
139Отныне уст я больше не открою;
Свободен, прям и здрав твой дух; во всем
Судья ты сам; я над самим тобою
142Тебя венчаю митрой и венцом». [1064]
вернуться
1057
ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Круг седьмой (окончание). — Восхождение к Земному Раю
1-5. На горе Чистилища близилась ночь, и солнце клонилось к закату, готовясь «ударить первыми лучами в те страны», где расположен Иерусалим. В этот час в Испании, где льется Эбро, небесный меридиан занят созвездием Весов, и там полночь, а над волнами Ганга— полдень (см. прим. Ч., II, 1–3; 4–6).
вернуться
1058
7. «Beati mundo corde!»(лат.) — «Блаженны чистые сердцем!»
вернуться
1059
37-39. Юноша Пирам, думая, что его возлюбленную Фисбурастерзала львица, заколол себя мечом. На зов подоспевшей Фисбы он в последний раз открыл глаза. Тутовое дерево, обрызганное кровью Пирама, налилось красным соком, и ягоды его почернели (Метам., IV, 55-166).
вернуться
1060
59. «Venite, benedicti Patris mei!»(лат.) — «Придите, благословенные отца моего!»
вернуться
1061
95. Цитерея— Венера.
вернуться
1062
97-108. Лия, символ жизни деятельной, — прообраз Мательды, которую Данте встретит в Земном Раю. Рахиль, символ жизни созерцательной, — прообраз Беатриче.
вернуться
1063
115. Тот сладкий плод— то есть истинное, высшее благо.
вернуться
1064
142. Митрой и венцом. — Данте облекается полной властью над самим собой. (Императорская корона состояла из митры, окруженной венцом.)