1 Я устремлял глаза в густые чащи
Зеленых листьев, как иной ловец,
Из-за пичужек жизнь свою губящий,
4 Но тот, кто был мне больше, чем отец,
Промолвил: «Сын, пора идти; нам надо
Полезней тратить время под конец».
7 Мой взгляд — и шаг ничуть не позже взгляда —
Вслед мудрецам я обратил тотчас,
И мне в пути их речь была отрада.
10 Вдруг плач и пенье донеслись до нас, —
«Labia mea, Domine»,
[994] — рождая
И наслажденье, и печаль зараз.
13 «Отец, что это?» — молвил я, внимая.
И он: «Быть может, тени там идут,
Земного долга узел разрешая».
16 Как странники задумчиво бредут
И, на пути настигнув проходящих,
Оглянут незнакомцев и не ждут,
19 Так, обгоняя нас, не столь спешащих,
Оглядывала нас со стороны
Толпа теней, смиренных и молчащих.
22 Глаза их были впалы и темны,
Бескровны лица, и так скудно тело,
Что кости были с кожей сращены.
25 Не думаю, чтоб ссохся так всецело
Сам Эрисихтон, даже досягнув,
Голодный, до страшнейшего предела.
[995] 28 «Вот те, — подумал я, на них взглянув, —
Которые в Ерусалиме жили
В дни Мариам, вонзившей в сына клюв».
[996] 31 Как перстни без камней, глазницы были;
Кто ищет «omo» на лице людском,
Здесь букву М прочел бы без усилий.
[997] 34 Кто, если он с причиной незнаком,
Поверил бы, что тени чахнут тоже,
Прельщаемые влагой и плодом?
37 Я удивлялся, как, ни с чем не схоже,
Их страждущая плоть изморена,
Их худобе и шелудивой коже;
40 И вот из глуби черепа одна
В меня впилась глазами и вскричала:
«Откуда эта милость мне дана?»
43 Ее лица я не узнал сначала,
Но в голосе я сразу угадал
То, что в обличье навсегда пропало.
46 От этой искры ярко засиял
Знакомый образ, встав из тьмы бесследной,
И я черты Форезе
[998] увидал.
49 «О, не гнушайся этой кожей бледной, —
Так он просил, — и струпною корой,
И этой плотью, мясом слишком бедной!
52 Скажи мне правду о себе, открой,
Кто эти души, два твоих собрата;
Не откажись поговорить со мной!»
55 «Твой мертвый лик оплакал я когда-то, —
Сказал я, — но сейчас он так изрыт,
Что сердце вновь не меньшей болью сжато.
58 Молю, скажи мне, что вас так мертвит;
Я так дивлюсь, что мне не до ответа;
Кто полн другим, тот плохо говорит».
61 И он: «По воле вечного совета
То древо, позади нас, в брызгах вод,
Томительною силою одето.
64 Поющий здесь и плачущий народ,
За то, что угождал чрезмерно чреву,
В алчбе и в жажде к святости идет.
67 Охоту есть и пить внушают зеву
Пахучие плоды и водопад,
Который растекается по древу.
70 И так не раз, пока они кружат,
Свое терзанье обновляют тени,
Или верней — отраду из отрад:
73 Ведь та же воля
[999] шлет их к древней сени,
Что слала и Христа воззвать «Или!»
[1000] ,
Когда спасла нас кровь его мучений».
76 И я ему: «С тех пор, как плен земли
Твоя душа на лучший мир сменила,
Еще пять лет, Форезе, не прошли.
79 И если раньше исчерпалась сила
В тебе грешить, чем тяжкий твой порок
Благая боль пред богом облегчила,
82 То как же ты сюда подняться мог?
Я ждал тебя застать на нижней грани,
Там, где выплачивают срок за срок».
[1001] 85 И он мне: «Сладкую полынь страданий
Испить так рано был я приведен
Моею Неллой.
[1002] Скорбь ее рыданий,
88 Ее мольбы и сокрушенный стон
Меня оттуда извлекли до срока,
Минуя все круги, на этот склон.
91 Тем драгоценней для господня ока
Моя вдовица, милая жена,
Что в доблести все больше одинока;
94 Сардинская Барбаджа
[1003] — та скромна
И женской честью может похваляться
Пред той Барбаджей,
[1004] где живет она.
97 О милый брат, к чему распространяться?
Уже я вижу тот грядущий час,
Которого недолго дожидаться,
100 Когда с амвона огласят указ,
Чтоб воспретить бесстыжим флорентийкам
Разгуливать с сосцами напоказ.
103 Каким дикаркам или сарацинкам
Духовный или светский нужен бич,
Чтоб с голой грудью не ходить по рынкам?
106 Когда б могли беспутницы постичь,
Что быстрый бег небес припас их краю,
Закрыть
Как отключить рекламу?
Уже им рты раскрыл бы скорбный клич;
109 Беда, — когда я верно предрекаю, —
Их ждет скорей, чем станет бородат
Иной, кто спит сейчас под «баю-баю».
112 Но не таись передо мною, брат!
Не — только я, но все, кто с нами рядом,
Глядят туда, где свет тобой разъят».
115 Я молвил: «Если ты окинешь взглядом,
Как ты со мной и я с тобой живал,
Воспоминанье будет горьким ядом.
118 От жизни той меня мой вождь воззвал,
На днях, когда над нами округленной
Была (и я на солнце указал)
121 Сестра того.
[1005] Меня он в тьме бездонной
Провел средь истых мертвых, и за ним
Я движусь, истой плотью облеченный.
124 Так я поднялся, им руководим,
Всю эту гору огибая кружно,
Где правят тех, кто в мире был кривым.
127 Он говорит, что мы дойдем содружно
До высоты, где Беатриче ждет;
А там ему меня покинуть нужно.
130 Так говорит Вергилий, этот вот
(Я указал); другой — та тень святая,
Которой ради дрогнул ваш оплот,
133 Из этих царств ее освобождая».
