* * *
Шар игральный у дня ночь взяла [409], но при этом
Разодела весь мир лунным, сладостным светом.
Хоть пропал золотой полыхающий шар,
Но серебряных шариков реял пожар.
Вспомнил благостный сон о царе Искендере
И закрыл ему веки — души его двери.
Отдыхал Властелин до мгновений, когда
Мгла исчезла: сиянью настала чреда.
Поднял голову царь, чтоб за радостным пиром
Встретить утро, что, ярко вставая над миром,
Апельсином сразило рассвет. Пропылал
Он, покрывшийся кровью, как пламенный лал.
И когда было небо в сверканиях лала,
Нушабе к Повелителю путь свой держала.
И была под счастливой звездою она,
Как плывущая ввысь золотая луна.
За конем луноликой, сверканьем играя,
Шли рабыни, как вестницы светлого рая;
Сто Нахид помрачнели б, наверно, пред ней,
Ста Нахид ее пальчик единый ценней.
И предстал царский стан перед взором царицы,—
Там нет счета шатрам, там коней вереницы,
Там от золота стягов, от шелка знамен
Прах фиалковым стал, розов стал небосклон.
Между сотен шатров, с их парчовым узором,
Путь к царю не могла разыскать она взором,
Но, людей расспросив, прибыла ко двору —
К подпиравшему небо цареву шатру.
Золотые подпоры, из шелка канаты
И гвоздей серебро… Краше румской палаты
Для приемов шатер. И приема жена
Попросила, и спешилась эта Луна.
И позволили ей преклонения дани
Принести и пройти под шатровые ткани.
И узрела она: со склоненным лицом
Венценосцы стоят под единым венцом.
Перед тем, кого чтили все жители мира,
Пояс к поясу встали властители мира.
И одежд их сверкающих яркий багрец
Был опасен для глаз и для робких сердец.
И стенной они росписью, чудилось, были.
О движенье, о слове они позабыли.
Охватил тут невесту-затворницу страх:
В замке труднодоступном находится шах.
Преклонясь, Нушабе начала восхваленье.
Всех могучих она привела в умиленье.
Повелел государь — и сверкающий трон
Принесли. Был из чистого золота он.
Царь Луну усадил на возвышенном месте,
Ниже — тех, кто сопутствовал этой невесте.
Он прибывшей хороший прием оказал;
Что приезд ее благ, Нушабе он сказал.
Успокоилось сердце жены, и Властитель
Приказал, чтоб явился пиров управитель
И чтоб стольник скорей угощенья принес
И пустил вкруговую обильный поднос.
Но сперва, словно взят из источников рая,
Заструился «джуляб», духом розы играя.
Столь усладный напиток не только Хосров —
И Ширин не имела для званых пиров!
А затем белотканые скатерти стлали,
И поплыл запах амбры в небесные дали.
Блага все, что давало богатство земли,
В тяжких грудах поспешно на стол принесли:
Из муки серебристой, просеянной дважды,
Были поданы… луны — подумал бы каждый.
Словно свертки шелков, — для услады царей! —
Засияли хлеба, жаркий труд пекарей.
На подносах из золота груду и груду
Хлеба — сотни сортов! — расставляли повсюду.
Лишь лепешки одной [410]не нашлось на столе —
Той, что в небе, пылая, светила земле.
Все, поев, как положено, сладостной влаги
Пожелали. И жбаны раскрылись и фляги.
До полудня за чашами время прошло,
И, когда пламень дружбы вино разожгло,
Опьянения радость разгладила брови
Тем, кто к пиршествам жаркой исполнен любови.
И за струнной игрой до вечерней зари
Провели с Нушабе свое время пери́.
И когда в черный цвет свод оделся высокий
И к подушкам прильнуть так хотели бы щеки,
Молвил царь луноликим, словам их в ответ:
«Уезжать вам сегодня не следует, нет.
Я хочу, чтобы завтра возникло от Рыбы
До Луны пированье, чтоб все мы могли бы,
Как нам Кеи велели и сам Феридун,—
Усладиться вином и звучанием струн.
Может статься, в огне, наполняющем чаши,
Испекутся дела несвершенные наши.
Позабудем о всем, чем нас мир покарал,
Исцелит наши души столетний коралл [411].
Пусть ланит наших станут прекрасными розы:
Раскрасневшись, становятся страстными розы.
Коль мы прах напоим ценной амброй вина,—
Для мытья головы станет глина годна».
Что же! Радость пери́, преклоненных пред шахом,
Одержала победу над девичьим страхом.
И была Нушабе на царевом пиру
Так светла, как Зухре в небесах поутру.
Властной амброй дыша, глубока, чернокрыла
Стала ночь и мешочек свой мускусный вскрыла,
А из мускусных кос милых дев свой аркан
Сделал царь, сладкой амбры усилив дурман.
И луну и Юпитер арканом сим властным
Он заставил спуститься на землю к прекрасным.
Пированьем была эта страстная ночь,
И сверкали пери, — так хотелось им смочь
В пламень бросить подкову: хорошая мера,
Чтоб, колдуя, любовью зажечь Искендера!
Царской волей зажглись благовоний костры,
Словно маги в ночи затевали пиры.
Так он взвихрил огонь, что в хмелю позабыли
Все о скарбе — о том, чем так связаны были.
За вином, струны звонкие слушая, он
Всю провел эту ночь. Посветлел небосклон;
По лазури багрянец прошел полосою,
Черный соболь нежданно стал рыжей лисою. [412]
Снова стал веселиться зеленый простор,
И был царственный снова разостлан ковер.
Кипарисов ряды снова подняли станы,
Куропатки мелькнули, блеснули фазаны.
И запели пepи́. Им казалось, что пьян
И любовью и солнцем обильный Михрган.
И когда цвета яшмы запенились вина,
Тотчас яшмовой стала небес половина.
вернуться
409
Шар игральный у дня ночь взяла… — то есть, как в игре в човган, игрок-ночь «отняла» шар-солнце у другого игрока — дня, иными словами: солнце скрылось и наступила ночь.
вернуться
410
Лишь лепешки одной… — Обычное сравнение круглого хлеба, лепешки, с солнцем. Общий смысл: из всех сортов лепешек на столе не было только солнца. Надо помнить, что и наш масленичный блин — изображение солнца.
вернуться
411
…столетний коралл… — то есть старое красное вино.
вернуться
412
Черный соболь нежданно стал рыжей лисою… — то есть рассвело.