ЛитЛайф

Жанры

Авторы

Книги

Серии

Форум
Подборки

Смирнов Ю.

Книга "Песни южных славян"

Оглавление

Читать

Страница 64

Изменить стиль страницы

Свирель поет голосом Яни [505]

Яню матушка в шутку укоряла:
«Чадо Яня, не дери одежу,
Как дерут ее твои подружки».
Оттого обидно стало Яне,
Все ходила, господа молила:
«Сотвори меня, господи, березой,
Тело белое — стволом березы,
Белы ручки — ветками березы,
Черны очи — речными струями,
Косы русые — светлой левадой».
Что молила — то и намолила,
Сотворил ее господь березой,
Тело белое — стволом березы,
Белы ручки — ветками березы,
Черны очи — речными струями,
Косы русые — светлой левадой.
Говорила матушкина Яня:
«Солнце жаркое, приветствуй братьев,
Пусть не рубят белую березу —
Перерубят белое тело.
Солнце жаркое, приветствуй братьев,
Пусть не рубят березовые ветки —
Руки белые они отрубят,
Пусть не пьют студеную водицу —
Не то выпьют черные очи.
Солнце жаркое, приветствуй братьев,
Пусть не косят светлую леваду —
Не то скосят русые косы».
Мимо той березы шла дорожка,
Шел дорожкою пастух овечий,
И отсек он у березы ветку,
Из нее свирель себе он сделал,
Услыхала ее матушка Яни,
Услыхала и говорила:
«Что за чудная свирель, мой боже!
Словно это нашей Яни голос!»

Лоза и плющ [506]

Любилися, любилися
Двое юных, двое глупых,
И никто про то не ведал,
Только ведали, эх, знали
В зеленом лесу — листочки,
Во поле — густые травы,
На море — песок сыпучий.
Но откуда-то узнала
Девушкина мать про это,
Девушку она зарыла
Под горой, пониже церкви,
Посадила на могиле
Виноградную лозу.
И откуда-то проведал
Молодца отец про это,
Молодца зарыл он в землю
На горе, повыше церкви,
Посадил он на могиле
Плющ зеленый лебединый.
Вился плющ и подымался,
Доверху увил он церковь,
С молодой лозой обнялся.
Но откуда-то узнала
Девушкина мать про это,
И лозу она срубила.
И откуда-то проведал
Молодца отец про это,
И срубил он плющ зеленый.
Потекли тогда у церкви
Две реки, реки кровавых.
Собралися, собралися
Книжники, попы с округи,
Всё читали, всё гадали,
Что за диво приключилось,
Что за две реки кровавых,
Чья в тех реках кровь струится?
А была то кровь влюбленных.
Тот, кто им судил разлуку,
Эх, грехов он не замолит
Ни до гроба, ни в могиле.
Двое юных, двое глупых
От любви своей погибли,
Ведь любовь — плохое дело!

Омер и Мейрима [507]

По соседству двое подрастали,
Годовалыми они сдружились,
Мальчик Омер, девочка Мейрима.
Было время Омеру жениться,
А Мейриме собираться замуж,
Но сказала сыну мать родная:
«Ах, мой Омер, матери кормилец!
Отыскала я тебе невесту,
Словно злато, Атлагича Фата».
Юный Омер матери ответил:
«Не хочу к ней свататься, родная,
Верность слову не хочу нарушить».
Отвечает мать ему на это:
«О мой Омер, матери кормилец,
О мой Омер, голубь белокрылый,
О мой Омер, есть тебе невеста —
Словно злато, Атлагича Фата.
Птицей в клетке выросла девица,
Знать не знает, как растет пшеница,
Знать не знает, где деревьев корни,
Знать не знает, в чем мужская сила».
Юный Омер матери ответил:
«Не хочу я, матушка, жениться!
Крепкой клятвой я Мейриме клялся,
Будет верность слову крепче камня».
И ушел он в горницу под крышу,
Чтоб прекрасным сном себя утешить.
Собрала мать всех нарядных сватов,
Собрала их тысячу, не меньше,
И пустилась с ними за невестой.
Лишь Атлагича достигли дома,
Тотчас же их Фата увидала
И навстречу им из дома вышла,
Жениховой матери сказала,
С уваженьем ей целуя руку:
«О, скажи мне, мудрая старушка,
Что за полдень, коль не видно солнца,
Что за полночь, коль не виден месяц,
Что за сваты, коль не прибыл с ними
Юный Омер, мой жених прекрасный?»
А старуха отвечает Фате:
«Золото Атлагича, послушай!
Ты слыхала ль о лесах зеленых,
О живущей в чащах горной виле,
Что стреляет молодых красавцев?
За родного сына я боялась,
И его я дома задержала».
От зари до самого полудня
Там на славу сваты пировали,
А потом отправились обратно,
Взяли Фату Атлагича, злато.
А подъехав к дому, у порога,
Спешились вернувшиеся сваты,
Лишь невеста на коне осталась.
Говорит ей ласково старуха:
«Слезь на землю, доченька родная».
Отвечает золото-невеста:
«Не сойду я, мать моя, ей-богу,
Если Омер сам меня не примет
И на землю черную не снимет».
К Омеру старуха побежала,
Будит сына своего родного:
«Милый Омер, вниз сойди скорее
И прими там на руки невесту».
Юный Омер матери ответил:
«Не хочу я, матушка, жениться!
Крепкой клятвой я Мейриме клялся,
Будет верность слову крепче камня».
Сокрушенно сыну мать сказала:
«Ах, мой Омер, матери кормилец,
Если слушать мать свою не хочешь,
Прокляну я молоко из груди!»
Жалко стало Омеру старуху,
На ноги он встал и вниз спустился,
Золото он взял с седла руками,
Нежно принял и поставил наземь.
Полный ужин сваты получили,
Повенчали жениха с невестой
И свели их в горницу пустую.
На подушках растянулась Фата,
Омер в угол на сундук уселся,
Сам снимает он с себя одежду,
Сам на стену вешает оружье.
Застонала Атлагича злато,
Проклинает сватовство старухи:
«Старая, пусть бог тебя накажет:
С нелюбимым милое сдружила,
Разлучила милое с любимым!»
Отвечает юный парень Омер:
«Ты послушай, золото-невеста!
До рассвета помолчи, не дольше,
Пусть напьются до упаду сваты,
Пусть сестрицы водят хороводы!
Дай чернила и кусок бумаги,
Напишу я белое посланье».
Написал он белое посланье,
И сказал он золоту-невесте:
«Завтра утром, чтоб остаться правой,
Ты старухе дай мое посланье».
Лишь наутро утро засияло,
Новобрачных мать будить явилась,
Постучала в дверь опочивальни.
Плачет, кличет золото-невеста,
Проклинает замыслы старухи,
Но старуха удивленно молвит:
«О мой Омер, матери кормилец,
Что ты сделал? Быть тебе безродным!»
Дверь открыла и остолбенела,
Недвижимым видит тело сына.
Люто воет в горести старуха,
Проклинает золото-невесту.
«Что ты с милым сыном натворила?
Как сгубила? Быть тебе безродной!»
Отвечает золото-невеста:
«Проклинаешь ты меня напрасно!
Он оставил белое посланье,
Чтоб ты знала правоту невесты!»
Мать читает белое посланье,
Горько слезы льет она, читая.
Ей посланье так проговорило:
«Облачите в тонкую рубаху,
Что Мейрима в знак любви дала мне!
Повяжите шелковый платочек,
Что Мейрима в знак любви связала!
Положите на меня бессмертник,
Украшала им меня Мейрима.
Соберите парней неженатых,
Соберите девок незамужних,
Чтобы парни гроб несли к могиле,
Чтобы девки громко причитали.
Через город пронесите тело,
Мимо дома белого Мейримы.
Пусть целует мертвого Мейрима,
Ведь любить ей не пришлось живого».
А как мимо тело проносили,
Вышивала девушка Мейрима,
У окна открытого сидела.
Вдруг две розы на нее упали,
А иголка выпала из пяльцев.
К ней меньшая подошла сестрица,
Говорит ей девушка Мейрима:
«Бог помилуй, милая сестрица!
Дал бы бог нам, чтоб не стало худо.
Мне на пяльцы две упали розы,
А иголка выпала из пяльцев».
Тихо отвечает ей сестрица:
«Дорогая, пусть господь поможет,
Чтобы вечно не было худого.
Нынче ночью твой жених женился;
Он другую любит, клятв не помнит».
Застонала девушка Мейрима
И хрустальную иглу сломала,
Золотые нити свились в узел.
Быстро встала на ноги Мейрима,
Побежала, бедная, к воротам,
Из ворот на улицу взглянула,
Омера несут там на носилках.
Мимо дома гроб несли неспешно,
Попросила девушка Мейрима:
«Ради бога, други молодые,
Плакальщицы, юные девицы,
Опустите мертвого на землю,
Обниму его и поцелую,
Ведь любить мне не пришлось живого!»
Согласились парни молодые,
Опустили мертвого на землю.
Только трижды крикнула Мейрима
И из тела душу отпустила.
А пока ему могилу рыли,
Гроб Мейриме тут же сколотили,
Их в одной могиле схоронили,
Руки им в земле соединили,
Яблоко им положили в руки.
Лишь немного времени минуло,
Поднялся высоким дубом Омер,
Тоненькою сосенкой — Мейрима.
Сосенка обвила дуб высокий,
Как бессмертник шелковая нитка.
вернуться

505

Переведено по тексту сб. ХНП, кн. 5, № 62. Записано вблизи г. Славонски Брод в Славонии (северо-восточная Хорватия). Баллада сплавлена из общеславянских мотивов, известных как по песням, так и по сказкам.

вернуться

506

Переведено по тексту сб. БНТ, т. 4, с. 457–458. Записано в Северной Добрудже. Мотив о превращении гонимых влюбленных в растения известен всем славянам (ср. русскую балладу «Василий и Софья»).

вернуться

507

Сводный перевод по текстам сб.: Караджич, т. I, № 343–345. Боснийская версия баллады о гонимых влюбленных.

Сходный боснийский вариант, доставленный русским ученым В. И. Григоровичем из поездки по Балканам в 40-е годы XIX в., был переведен на русский язык поэтом Н. Ф. Щербиной и включен в хрестоматийный сборник «Пчела», вышедший в 1865 г. А шесть лет спустя собиратель А. Ф. Гильфердинг услышал на Кенозере (Архангельская обл.) «старинку» про Йову и Мару: певица уже не отличала это произведение от былин и баллад, перенятых от родителей. «Она в состоянии была пропеть всю сербскую поэму так же плавно и без запинки, как какую-нибудь родную былину, — писал А. Ф. Гильфердинг. — Она применяла сербский стих к нашему эпическому складу, протягивая его хореическое окончание, так что оно занимало темп дактиля, она преисправно произносила слова «тамбура», «горная вила», «родимая майка» и проч. Не показывают ли эти факты, что там, на Кенозере, воздух, так сказать, еще пропитан духом эпической поэзии, что эта поэзия там но только не вымирает, а даже еще ищет себе новых предметов?..»

Фольклорное бытование перевода Н. Ф. Щербины собиратели затем неоднократно отмечали в разных районах русского Севера: на Карельском и Терском берегах Белого моря, на Пинеге, снова на Кенозере. В 1957 г. автору этих строк вместе с Ю. А. Новиковым довелось попасть на Водлозеро (восточная Карелия), где девяностолетний старик, слепой и почти глухой, сам предложил сказку «про доброго молодца Ово и красную девушку Мару». Балладу либо пели, приспособив к напевам собственных эпических песен («стихов» или «старин», как на Севере называют в народе былины и баллады), либо рассказывали. Последняя запись была сделана сто лет спустя после выхода «Пчелы» в свет.

Предыдущая страница
Следующая страница