Со времени службы в Цзиси мне нестерпимо было видеть всю убогость и презренность моего положения в сутолоке казенной жизни, и я решил сменить ученые занятия конфуцианца на торговое дело. У меня был дядя, муж сестры отца, по имени Юань Вань-цзю, в Паньси, в местечке Сяньжэньтан, он занимался виноделием. Вместе с неким Ши Синь-гэном я затеял дело на паях. Мы продавали вино Юаня за море. Но не прошло и года, как на Тайване разразился мятеж Линь Шуан-вэня, сообщение морем прервалось, у нас скопилось много товару, и мы понесли убыток в капитале. Мне ничего не оставалось, как "уподобиться Фэн Фу". Четыре года я прослужил в Цзянбэе и за все время не совершил ни одного приятного путешествия, о котором стоило бы написать.

Поселившись в Сяошуанлоу, нам с Юнь приходилось довольствоваться пищей святых отшельников. Муж моей двоюродной сестры по имени Сю-фын как раз вернулся из Восточного Гуандуна. Видя, что я не у дел, он с великой горячностью воскликнул: "Вы ждете жалованья, чтоб было чем растопить очаг, а на огонь ставите то, что заработаете кистью. Вижу, нет у вас дальней сметы. Почему бы вам не поехать со мной в Линнань? Ведь непременно будем при выгоде "все ж более мушиной головы". Юнь принялась уговаривать меня: "Воспользуйся случаем, пока твои родители в добром здравии и ты в расцвете лет. Ведь говорят, продай хворост, рассчитай на рис - будешь жить в довольстве, лучше один раз утрудиться, чтобы потом не ведать забот". Вскоре я и мои товарищи по торговому делу сложили средства и составили капитал нашего предприятия, Юнь приготовила для меня вышивки, ко всему прочему я взял еще сучжоуское вино, "пьяных крабов" - ничего этого нет в Линнани; затем известил отца о своем намерении и на десятый день Малой весны отбыл вместе с Сю-фэном.

Мы вышли из Дунба и поплыли в Уху. Я впервые видел Янцзы и был преисполнен радостью и воодушевлением. Каждый вечер, когда мы причаливали к берегу, я устраивался на носу лодки и выпивал немного вина. Однажды я увидел, как рыбаки тянут квадратную сеть; в ширину и длину сеть имела не более трех чи, притом была с широкими, в четыре вершка, ячейками; ухватившись со всех сторон за ее железный обод, рыбаки то подымали ее, то осторожно опускали. Я рассмеялся и сказал: "Хотя в наставлении мудреца и сказано: "При ловле не бери частую сеть", - но разве что-нибудь выловишь этим малым покрывалом с большими прорехами?" Сю-фын пояснил: "Эта сеть предназначена для ловли леща". Я увидел, что рыбаки, ухватившись за длинные веревки, то погружают сеть, то вытаскивают, как бы желая убедиться, есть ли рыба. Но немного погодя они вдруг выдернули сеть из воды --в ней трепыхался лещ, застрявший жабрами в ячейках. Я вздохнул и сказал: "Поистине, не исчислить, сколько ты можешь постичь, увидев все своими очами".

Однажды мы проплыли мимо одинокой горы, она возвышалась из воды на самой середине реки, так что со всех сторон ее омывала вода. Сю-фып сказал мне: "Это гора Сирота". Сквозь заиндевевший лес редко проглядывали разбросанные строения и храмы, мы шли при попутном ветре и не могли останавливаться, чтобы их осмотреть. Наконец подошли к Беседке Тэнского князя, Я понял, что не заслуживает веры утверждение Ван Бо, высказанное во вступлении к. оде "Беседка Тэнского князя", будто казенное училище "Павильон почитания классиков" в Сучжоу находилось подле Сюймынских ворот у Большой пристани. Подле Беседки мы пересели на сампан - лодку с высокой кормой и сильно задранным носом. Из Ганьгуаня отплыли в Наньань, где снова высадились на берег; это как раз пришлось на день моего рождения, и Сю-фын в знак пожелания долголетия приготовил мне длинную лапшу. На следующий день мы миновали хребет Даюйлин, на самой вершине его стояла беседка, о высоте коей гласила надпись па ней: "Подыми голову - солнце ближе". Вершина горы разламывалась надвое, обе стороны среза были отвесны, точно стены. меж ними, словно в каменном переулке, пролегала тропа. У самого входа на тропу были высечены две надписи: "Здесь потоки стремительны, отступи мужественно", - и другая: "Останься и не иди дальше". На самой вершине стоял храм военачальника, что носил фамилию Мэй - "Дикая слива", не знаю, при какой династии жил этот полководец. Что же до сливы, в округе не нашлось ни одного деревца. Возможно ли, чтобы название Сливовый хребет пошло от фамилии этого полководца?

Деревце мэйхуа, которое я вез в вазоне в подарок друзьям, уже отцвело, листья его пожелтели. И то сказать, ведь был канун месяца ла - двенадцатой луны. Когда мы миновали хребет и вышли из ущелья, пейзаж сразу стал необычным. К западу от хребта лежала гора, а в ней виднелась каменная расселина, вся прозрачная, я уже забыл ее название. Носильщики мне сказали: "В той пещере ложе бессмертного небожителя". Ехали мы поспешно, жалею, что не удалось побродить в тех местах.

В Наньсюне я нанял старую "ладью-дракон". Я проплыл мимо городка Фошань, где видел выставленные рядами у стен домов цветочные горшки. Листьями растения походили на падуб, а цветами - на пион, но были только трех оттенков - ярко-красного, розового и белого. Оказалось, это камелии. Мы прибыли в Кантон к полнолунию и остановились подле Цзинхайских ворот, сняв у некоего господина Вана на втором этаже три комнаты окнами на улицу. Свои товары Сю-фын сбыл местным торговцам, я сопутствовал ему, когда он наносил визиты согласно составленному им самим перечню. На новый год много брачных церемоний, товары брали без перерыву, так что не прошло и десяти дней, как у меня иссякло все, что я привез. В новогоднюю ночь гудение комаров громче грома. Кантонцы носят подбитые ватой халаты, поверх которых по случаю нового года они одели платья из легкого шелка. В здешних местах не только погода иная, даже сами люди, хотя и имеют те же пять телесных органов, по духу и нравам отличаются чрезвычайно. В полнолуние, что приходится на пятнадцатый день первой луны, трое моих земляков - служители здешней управы, потащили меня на реку поглядеть на певичек. Этот обычай называется "выйти на лов". Певичкам дали прозвание "лаоцзюй" - "старушки".

Мы вышли из Цзинхайских ворот и наняли лодчонку с навесом, она походила на расколотую надвое скорлупку от яйца. Вначале причалили к Песчанному острову - Шамянь, джонки с певичками - "цветочные ладьи" здесь были в два ряда, образуя посредине нечто вроде прохода для снующих взад и вперед небольших яликов. В каждом ряду не менее десяти и не более двадцати лодок, для придания им устойчивости и ради защиты от морских ветров их привязывали к поперечному бревну. К тому еще меж каждой парой лодок была вбита деревянная свая с насаженными на нее кольцами из лиан, это позволяло лодкам свободно опускаться и подыматься на волнах.

Управительница подобного заведения прозывается Шутоу-по - "Матушка, расчесывающая волосы"; на голове ее обычно убор - каркас из серебряной проволоки около четырех вершков высоты, изнутри полый, а снаружи обвитый волосами, он дополнительно украшается цветами, воткнутыми в волосы при помощи длинных уховерток; одета она в темную короткую куртку и такие же темные шаровары до пят, по поясу повязывается красным или зеленым полотенцем, а ходит на манер актерок из Грушевого сада, - ее босые ножки будто сбрасывают на ходу туфельки; если кто подымается на лодку, она с улыбкой и в глубоком поклоне семенит навстречу, приподымает занавеску и пропускает посетителя внутрь. В каюте в ряд стоят стулья и табуреты, посредине широкий кан, рядом с ним дверь, через которую можно выйти на корму. Когда мы подъезжали, женщина крикнула: "Гости пришли", - и тотчас мы услыхали топот многих ног, потом все скопом показались девицы: у одних волосы подобраны в узел, у других уложены пучком, все напудрены, словно выбеленные стены, нарумянены, будто огонь граната, одеты или в красные куртки и зеленые шаровары, или в зеленые куртки и красные шаровары, на ногах у иных короткие носки и туфли с вышивкой "бабочка среди цветов", другие хотя и босы, но зато с серебряными браслетами на щиколотках. Девицы сели на кан, прислонились к стенам, они не произносили ни слова, молча сверля зрачками. Я повернулся к Сю-фыну: "Что сие означает?" Сю-фын мне разъяснил: "Моргни какой-нибудь, подзови и слюбись по взаимному согласию". Я попробовал подозвать одну, - тотчас какая-то девица радостно вышла вперед, вынула из рукава бетель и в знак приветствия протянула мне. Я поднес бетель ко рту, кусанул, вкус был невыносимо терпким, я поспешил выплюнуть бетель и обтер бумажкой губы - моя слюна походила на кровь. На соседних лодках громко засмеялись.