По другую сторону грузовика тянулась неширокая полоса пустыря, потом неоновые камни и чистая прямая дорога вдоль них, ведущая к зданиям поменьше и к Башням, которые и составляли город. Коль скоро он надеется отыскать Детку — и если Детка в самом деле где-то там, — то, отсиживаясь здесь, ничего не сделать. Он дождался, пока никого не будет вблизи, обогнул грузовик и понесся вприпрыжку через траву и бетонный мусор к неоновым камням, а оттуда шмыгнул в темную аллею.

На бегу он гадал, сколько лет прошло с тех пор, как какой-либо популяр отважился ступить на эту территорию. Десятки и десятки лет, наверное. Пожалуй, не меньше трех столетий. Музыканты недвусмысленно продемонстрировали, что не испытывают к мутантам ни любви, ни дружбы…

Он нырнул в аллейку, где его прикрыл от солнца навес перехода от одного небольшого здания к другому. Подождал там, восстанавливая дыхание и раздумывая, что делать дальше.

Ему слышны были звуки шумного веселья, доносившиеся издали, квартала за три-четыре. Здесь разыгрывалась какая-то часть праздника, что-то, вызывающее изрядный смех. Непонятно, связано ли веселье с Деткой, но это был единственный след, который стоило проверить.

Силач вырвался из аллейки, пересек улицу и нырнул в другой крытый проход, вроде коридора, который вел к большой площади. Прищурился и разглядел там толпу людей, которые, похоже, сгрудились вокруг чего-то и смотрят. Именно оттуда доносился смех.

Когда он двинулся вперед по проходу, в дальнем конце его появились два музыканта — они быстро шли в его сторону, громко разговаривали и хрипло смеялись…

Глава 10

Четыре неоновых камня в двух головах — пара людей-нетопырей.

И конечно, Силач. Голос его звучал тяжело и неестественно, когда он тщился придать ему волнующую (как ему представлялось) интонацию.

— И да ангел Господень гонит их, да будут они пред ним, как мякина пред ветром!

Они стояли в тени «Первого Аккорда» Башни. Силач с небольшим, в кисть руки величиной, арбалетом и дюжиной обойм со стрелками, приколотых поверх пестрой жилетки из чередующихся полос яркой ткани и меха. У нетопырей отсутствовало какое-либо оружие, кроме когтей и клыков.

Им этого было вполне достаточно.

У Гила никак не укладывалось в голове, что эта ночь была задумана более семнадцати лет назад. Семнадцать лет назад Прыгун карабкался по стене «Первого Аккорда», преодолевая невозможный риск и невероятные трудности, чтобы похитить младенца и убить его… Желудок Гила перевернулся, когда он в эту минуту в первый раз понял, что и сам частично в ответе за смерть настоящего Гила. Его существование породило Мечту, а Мечта сделала Прыгуна убийцей новорожденного. Но он постарался немедленно забыть об этом. И без того хватает причин чувствовать вину, нечего раскапывать новые.

— Бомбы заложил? — спросил Силач.

— Все готово.

— Тогда отойдем вон к тем деревьям.

Голос Силача звучал почти по-детски. Мечты семнадцатилетней давности начинали приносить плоды. Он ощущал блаженную уверенность: скоро, очень скоро все, что пообещал ему Бог, придет к нему. Звенящий от москитов воздух между седыми ивами был теплее, чем на открытом месте. Силач мысленно произносил молитвы, которые так давно уже стали частью его существа. Он благодарил своего Господа за все, что тот ниспослал ему, и просил успеха в их предприятии. Он имел пророческое видение: семь сияющих белых ангелов в блистающих золотых одеждах поднимали его на украшенный драгоценными каменьями трон.

Ему никогда не приходило в голову, что он, возможно, просто безумец.

Гил не сводил глаза с Башен и ждал Тишу. Через несколько секунд она появилась — стройная, в черном гимнастическом трико, с мощным звуковым ружьем в руке. Он тихонько окликнул ее, и она свернула к ним, под ивы, а вокруг сияли Башни из видимого звука. Гил взял ее за руку:

— Они должны разрушиться…

— Сейчас, — закончил за него Красный Нетопырь.

И это была правда. Из Башни Конгресса донеслись приглушенные хлопки — взорвались заложенные Гилом крохотные заряды и уничтожили генераторы. И тотчас начала растворяться Башня Обучения. Это было величественное зрелище, внушающее благоговейный ужас.

Реакция началась у вершины здания, со сверкающего пика. Нет, он не исчез мгновенно, потому что питание нельзя отключить в одну секунду. Запасы энергии в аварийных аккумуляторах компьютеров постепенно расходовались, поддерживая здание-иллюзию. Поскольку труднее всего было стабилизировать самые верхние точки, компьютеры позволили им исчезнуть первыми. Красные, кремовые, белые волны конструкции продолжали бежать сверху вниз, как всегда. У вершины, однако, красная рябь поблекла и стала розовой, кремовая — белой, а белая полностью испарилась, уйдя из видимой части спектра. Затем процесс медленно пошел книзу.

Каждый раз, когда белая волна спадала до минимума, уходили в небытие еще несколько этажей. Цветные волны начали вспыхивать чаще, словно лихорадочно пытались противодействовать распаду и восстановить Башню во всем прежнем великолепии. Но чем быстрее бежали они, тем быстрее шло разрушение, и Башня исчезала с нарастающей скоростью, как будто ее стирали резинкой.

Немногие реальные вещи, которые не были звуковыми конфигурациями, особенно обстановка часовен и кое-что из частной мебели, градом сыпались на землю, с грохотом разлетаясь на бетоне или просто раскалываясь на траве, проливались между декоративными неоновыми камнями дождем охваченных разноцветным сиянием осколков.

Гил видел, как на какого-то бегущего музыканта обрушилась тяжелая молитвенная скамья и разрезала его надвое так ровно, как острый нож разрезает пудинг. Человек и скамья развалились на части вместе. И все это произошло в молчании, потому что погибший не успел даже вскрикнуть.

Гил думал, что должен ощутить отвращение и ужас при виде этой смерти, которая была делом его рук, но за последнее время он повидал столько смертей и насилия, что никак не мог пробудить в себе истинное раскаяние. И вообще к этому времени музыканты уже виделись ему злыми, жестокими созданиями, садистами, не достойными жалости.

Повернувшись к другим Башням, он увидел, что там происходит то же самое. Громадные стены, которые мерно гудели четыре сотни лет, теперь таяли, съеживались и исчезали полностью, оставляя своих строителей без крова, одних, затерянных и смятенных на бледном лице Земли. Со странным, каким-то отстраненным ужасом (словно события последней недели наделили его неспособностью воспринимать страх и ужас как нечто большее, чем нечеткую туманную сущность, цепляющуюся за опушку его эмоций) он видел, что происходило с людьми, которые находились в Башнях. Он, конечно, должен был представлять все еще до того, как заложил бомбы, но подавил в себе эти мысли, притворяясь перед самим собой, что ничего этого не случится. Когда растворялись стены вокруг и полы под ногами, люди проваливались в воздух, как скамьи и мебель в пустых зданиях. Они грохались оземь с жестокой силой и мгновенно умирали, оставляя лишь клочки плоти и осколки костей, словно метку на том месте, где человек расстался с жизнью.

Гил, слишком захваченный зрелищем, чтобы отвернуться от этих ужасов, хоть и понимал, что его интерес сравним с теми черными и животными порывами, которые помогли ему одолеть в драке Рози, все-таки продолжал смотреть. Он видел, как какой-то музыкант и его леди провалились через растаявший пол, держась за руки. Они ударились о пока еще твердое перекрытие несколькими этажами ниже, страшно покалечившись. А потом понеслись все ниже и ниже, пролетая через одни уровни и подскакивая от удара о полы других. В конце концов они разделились и падали по отдельности. Когда они свалились на тротуар, Гил услышал звук удара. Одна нога — он не разглядел, мужская или женская, — застыла, стоя отдельно от тела, на долгое мгновение, потом наконец упала и облилась красным…

— Боже! — вздохнул Гил, прижимая к себе Тишу.