– Это не женщина, – резко сказал Мурад, – а юная девушка, почти ребенок. Ты ее не тронешь, и никто не тронет. Двумя патронами ты всех не убьешь.

Капитан вновь вскинул винтовку к плечу.

– Я вам нужен. Без меня вы на этот сучий албанский берег не сумеете высадиться. Там есть опасные рифы.

Он переминался с ноги на ногу, и голос его дрожал. От былой уверенности не осталось и следа, он явно трусил.

– На кладбищах полно нужных людей, приятель, – отрезал Мурад.

Пиб крепко сжал рукоять пистолета и крадучись зашел за спину капитана. Он опасался за жизнь Стеф, но, вглядевшись пристальнее, увидел, что грудь ее равномерно вздымается. На лбу, у корней волос, расплылось красное пятно, склеившиеся от крови пряди сползли на брови. Ветер вздымал подол ее разорванного платья. Беженцы, видимо, появились в тот момент, когда насильник сорвал с нее трусы, торчавшие комком между ног.

В душе Пиба поднялась волна черного, страшного гнева. Он едва не нажал на курок в жажде разрядить обойму в спину капитана. Какой-то голос велел ему не стрелять в человека в состоянии ярости, взять эмоции под контроль, убить, если это необходимо, но убить хладнокровно, бесстрастно, с сознанием своей правоты.

– Я шутить не намерен! – взвизгнул капитан. – На счет три стреляю!

Усамы не шелохнулись, сохраняя внешнее спокойствие.

– Раз.

Пиб, чуть согнув колени, присел в трех метрах от капитана. Судно шло против волны, палуба плясала у него под ногами.

– Два.

Капитан целился в Мурада, который стоял ближе всех и явно верховодил в группе усамов.

– Брось винтовку! – крикнул Пиб.

Капитан вздрогнул всем телом. Медленно повернул голову. Его круглые, как у стервятника, глаза расширились от изумления. Наклонившись с подчеркнутой медлительностью, он опустил свою винтовку. Внезапно траулер нырнул между волнами. Пиб потерял равновесие, покатился по доскам палубы, натолкнулся на тело Стеф, сильно ударился ногой о лебедку. Пистолет выскочил у него из рук. Наполовину оглушенный, он старался разглядеть серое пятно своей пушки. Судно резко накренилось, от толчка капитан и усамы разлетелись в стороны, словно кегли. Палубу окатило мощной волной, и тело Стеф соскользнуло на палубу. Он заметил наконец свой пистолет, закатившийся под канаты. Он встряхнулся, чтобы прочистить голову, и потянулся к пистолету. Внезапный топот заставил его взглянуть через плечо. Капитан бежал к нему, как разъяренный бык. Ему удалось встать, не выпустив винтовки из рук. Пиб вскочил, но преследователь без труда сшиб его с ног и наставил на него винтовку.

– Ну что, мужиком себя возомнил, гаденыш?

Два черных пятна двустволки маячили у него перед глазами.

– Знаешь, что я сделаю? – пролаял капитан. – Начиню тебя пулями и брошу на корм рыбам. Вместе с черномазыми. Девку получишь чуть погодя, когда я с ней закончу.

Пиб должен был испугаться, но его охватило безразличие, смешанное с печалью. Смерть надлежало встретить без сожалений и упреков, без отчаянной надежды спастись любой ценой. Беженцы, запутавшиеся в канатах, бессильно копошились, не в состоянии подняться.

– Никто и не вспомнит о тебе, о ней, о них. Вы все уже призраки, вы…

Злобные выкрики капитана вдруг перешли в бульканье. Он попытался все же нажать на курок. И не сумел этого сделать. Его вытаращенные глаза остекленели. Пошатнувшись, он хотел ухватиться за блок лебедки. Его пальцы лишь скользнули по металлу. Он упал на колени, изогнулся, чтобы вытащить свободной рукой нож, который вспарывал ему бок, разрывал легкие, входил все глубже, до самого сердца.

ДВА ножа, вонзенных по рукоятку. Торчащих, как бандерильи в спине быка. Две черные деревянные ручки, усеянные хромированными пятнышками. За спиной капитана возвышались четыре фигуры четырех женщин в широких платьях, с черными волосами, с горящими глазами. Капитан застонал, с неожиданной мягкостью вытянулся на палубе лицом вниз и без единой жалобы отошел в иной мир.

Они бросили тело в море, предварительно забрав деньги и документы из карманов его блузы. Усама по имени Мустафа заявил, что учился навигационному делу в Голландии и берется довести судно до албанских берегов. Быстро взглянув на радар, он удостоверился, что поблизости нет никаких других кораблей и капитан, как верно определил Мурад, просто выдумал это, чтобы избавиться от них.

Беженцы почти не пострадали: синяки, царапины, шишки, которыми занялись женщины. В одном из шкафов командирской рубки они нашли спирт, вату и бинты. Одна из них, до изгнания работавшая санитаркой, обработала рану Стеф. Не имея иглы с ниткой, она сбрила ей волосы над лбом и наложила плотную повязку, скрепленную двумя булавками.

Когда мужчины спросили, откуда у них ножи, они ответили, что любая беженка, предпринявшая долгое путешествие в одну из стран Великой Нации, должна раздобыть такое оружие. Они получили возможность защищаться от нападения или, в крайнем случае, вонзить клинок себе в сердце, чтобы избежать насилия и бесчестья. Они опасались христиан, этих лицемеров, которым исповедники спускали любую мерзость, но также и своих единоверцев-мужчин, поскольку те были не лучше и не хуже других. Впрочем, если бы кто-то из беженцев опозорил хоть одну из них, они бы зарезали его и лишили бы драгоценного мужского достоинства, чтобы он отправился в иной мир, имея тело евнуха. Мужчины, удивленные их решимостью и свирепой точностью, с какой они закололи капитана, бросали на них боязливые взгляды. Они думали, что в путь с ними отправились овечки, которые на самом деле оказались волчицами.

Стеф рассказала, что капитан зашел за ней в кубрик именно с целью обсудить, как вести себя с этими «исламистскими ведьмами». Едва она ступила на палубу, как получила удар по голове и потеряла сознание.

– Черт, ты могла бы догадаться, что у него на уме другое, – проворчал Пиб.

– У мужчин на уме большей частью другое, – хмыкнула старшая из женщин.

– И не только на уме, – добавила вторая.

Они рассмеялись. Ошеломленные такой дерзостью, их спутники по изгнанию погрузились в созерцание серой зыби Средиземного моря.

– Я знала, что-то произойдет, но не знала что, – прошептала Стеф.

Держась за поручни, бледная, она не сводила глаз с беловатого следа, оставленного винтами судна. На стянувшей ее голову повязке расплывались пурпурные пятна. Клочья тумана постепенно преобразились в капли ледяного дождя, который вскоре вынудит их укрыться в зловонном чреве корабля.

– Надо было разрубить узел, – продолжала она, пристально вглядываясь в лицо каждой из четырех беженок. – И вы это сделали.

– Разрубить узел, хорошо сказано! – воскликнула одна из женщин. – С этим мерзавцем так и следовало бы поступить. Чтобы не чванился у ворот своего рая.

Их смех был унесен порывами шквального ветра и заглушён рокотом мотора.

27

Сидя на террасе кафе, она наблюдала за легионерами, которые сновали туда и сюда по перронам Восточного вокзала. Большей частью они еще не вышли из подросткового возраста. Едва пробивающиеся усики и попытки выглядеть мужественными только подчеркивали их хрупкость, угреватые лица и детская наивность округлившихся глаз вызывали жалость. Поскольку Париж был одним из шести центров сосредоточения европейских войск – наряду с Миланом, Прагой, Веной, Берлином и Варшавой, они прибывали сюда из Франции, Испании, с Британских островов. Она еще раз отметила, что черный мундир больше идет брюнетам, чем блондинам и рыжим. Многие из них беспрерывно смолили гнусные сигареты, которые легион выдавал новобранцам. Сигареты обреченных. Она произвела небольшое расследование в ЕУТИ, Европейском управлении табачных изделий, и, благодаря одному из старых друзей, занимавшему важный пост на заводе в Роттердаме, выяснила, что в табак добавляют психотропные препараты. Похоже, они вызывали у солдат эйфорию или апатию, что помогало выносить боль и страх. А те, кто не курит? Тем хуже для них, ответил ее информатор, им будет тяжелее подыхать.