— Выбор не так-то прост, — пробормотала она, отнюдь не уверенная, что родственники жаждут общения с ней.

Мать навещала ее только из чувства долга, в этом уже не приходилось сомневаться. Что касается Джонатана Тавиша, то он дежурил около больной лишь до тех пор, пока не удостоверился, что она начинает выздоравливать. После этого он продолжал навещать ее каждый день, но его поведение удивляло Элоиз. Он вел себя скорее как хороший знакомый — никогда не притрагивался к ней, не пытался поцеловать. Муж называется!

Элоиз насупилась, признаваясь самой себе, что его поведение действовало ей на нервы.

— Нет, дело вовсе не в нем, а во мне самой, — честно поправила она себя. Как только он входил в палату, Элоиз начинала волноваться и думать о поцелуях. Да, Джонатан хорош собой, признала она и нахмурилась еще больше. — Но если он женился на мне только из-за денег, должно быть, положение у него было хуже некуда, — заключила Элоиз.

— Разговариваешь с собой? Верный знак, что тебе пора выписываться из этого заведения, — сказала Оливия Миллер, входя в палату.

Элоиз улыбнулась медсестре. В течение последних двух недель она подружилась с Оливией. Теперь Элоиз знала, что медсестре — за сорок, ее мужу Дану двадцать пять лет и у нее четверо детей. Она узнала также, что больница находилась в Эшвилле, штат Северная Каролина. Оливия же родилась и выросла в другом городке этого же штата, в Хорнсбурге, находившемся в двадцати милях отсюда, на юго-западе. Этот городок, уютно примостившийся в горах Северной Каролины, был родным и для Элоиз. Она в нем родилась, выросла и жила до сих пор. Сюда, в эту больницу, она угодила из-за травмы.

— Ты знаешь моего мужа? — спросила Элоиз медсестру.

— Хорнсбург довольно маленький городок, там все знают друг друга. Кого-то я знаю лучше, кого-то хуже. Что касается твоего мужа, то я не могу сказать, что знаю его хорошо. Так, кое-что слышала… — ответила Оливия. — Открой-ка рот, — приказала она, собираясь измерить температуру Элоиз.

— Так что же тебе о нем известно? — спросила Элоиз.

Оливия, проверив ее пульс, ответила после некоторого раздумья:

— Я знаю, что он оказался гораздо лучше, чем многие о нем думали.

— Как это? — спросила Элоиз, держа во рту градусник.

После некоторого колебания Оливия, пожав плечами, заговорила:

— Пожалуй, в том, что я тебе скажу, нет ничего дурного. Доктор Грин считает, что ты сама должна вспомнить свое прошлое, но ведь прошлое Джонатана — дело другое, тем более что вы познакомились уже взрослыми и ты ничего о его детстве не знаешь. Кроме того, будет честнее по отношению к нему, если о нем расскажу тебе я, а не твоя матушка, которая его не выносит.

Насчет матушки медсестра была права. Когда Джонатан, приехав в больницу, заставал в палате Мюриель, та обычно вела себя более чем нелюбезно: быстро прощалась с дочерью и уходила. Если же Мюриель приезжала, когда у Элоиз был Джонатан, она даже не входила в палату, а просто говорила, что придет попозже.

Заметив на лице Оливии сомнение, Элоиз сказала:

— Чтобы принять важное решение, мне необходима некоторая информация.

Оливия кивнула, соглашаясь.

— Мать Джонатана звали Вивиан Тавиш, и с молодости жизнь ее, как говорится, не задалась. Сына она родила в семнадцать лет. Без мужа. Кирту Кагану, которого она считала отцом ребенка, едва исполнилось девятнадцать. Семья Кирта заявила, что знать не желает о ребенке, а сам Кирт сбежал в Калифорнию еще до того, как Вивиан с младенцем вернулась домой из больницы. Насколько я знаю, Джонатан никаких контактов с семейством Каганов не имел. Кирт так и не вернулся. Остальные же члены семьи просто игнорировали существование Джонатана. Сейчас все братья и сестры Кирта покинули город, а его родители несколько лет тому назад переехали во Флориду.

Оливия смолкла и покачала головой, будто не одобряла поведения Каганов, а потом продолжила:

— Воспитывать мальчика Вивиан помогали ее родители. Но делали они это, я думаю, скорее из чувства долга, чем из любви. Во всяком случае, лаской малыша не баловали. — Оливия, заволновавшись, взглянула на часы. — Пора проверить температуру. — Взяв у Элоиз градусник, она внимательно посмотрела на него. — Нормальная, — сказала она с улыбкой.

Улыбка получилась принужденной. Было видно, что Оливии неловко выкладывать про Джонатана всю подноготную. Элоиз, однако, решила не отступать: слишком велико было ее любопытство к угрюмому мужчине, за которого она почему-то вышла замуж.

— Значит, он вырос в семье матери? — спросила она Оливию, когда та стряхивала градусник.

— Нет.

— А кто же его воспитывал? — допытывалась Элоиз. Ее желание узнать как можно больше о Джонатане становилось таким сильным, что она даже попыталась задержать медсестру, когда та вознамерилась уйти из палаты.

— Его мать не ужилась с родителями, — медленно ответила Оливия. — И винить ее в этом нельзя. Слишком они были властные и холодные. Говорят, они не давали ей никакой свободы. Ей не разрешалось иметь друзей, а за ребенком они присматривали, только когда она была на работе. Они настаивали, чтобы в остальное время она сидела дома и занималась сыном. Да, жизнью это не назовешь. Это было похоже на бесконечное наказание за когда-то совершенную ошибку.

Оливия вздохнула с состраданием.

— Джонатану исполнился только год, когда его мать вместе с ним уехала от родителей. Она сумела прокормить себя и сына и не остаться голой.

— Выходит, она смелая и мужественная женщина, — сказала Элоиз, удивившись странным ноткам в голосе Оливии.

На лице медсестры выразилось сомнение.

— Вернее сказать, своевольная. Она слишком держалась за свою свободу. Она знала: родители не станут ухаживать за ее сыном. Поэтому и забрала его с собой. Замуж она так и не вышла, предпочитая внебрачные связи. За эти годы Вивиан сменила несколько дружков. Все это делало жизнь юного Джонатана довольно неустроенной. Я думаю, он никогда не испытывал той любви, которой дети обычно окружены дома.

Слушая медсестру, Элоиз легко представляла своего мрачноватого мужа угрюмым парнишкой, лишенным семейного тепла и уюта. Она взволновалась, вспомнив, что ее мать тоже недолюбливала Джонатана.

— Но ему все же удалось выкарабкаться из своих семейных невзгод, правда? — спросила Элоиз.

Оливия улыбнулась.

— Клайд Гилдер — вот кто помог мальчишке. Никто не знает почему, но он взял Джонатана под свое крыло. Клайд владел заправочной станцией недалеко от дома Джонатана и считался лучшим механиком во всей округе. Он научил мальчика ремеслу.

— Значит, мой муж — механик, работающий на Клайда Гилдера, — сказала Элоиз, повторив имя, чтобы получше запомнить его.

— Не совсем.

Вновь на лице Оливии появилась тревога.

— Так чем же мой муж зарабатывает на жизнь? — прямо спросила Элоиз.

— Это длинная история. — Оливия еще больше разволновалась. — Когда ему исполнилось восемнадцать, он сел на мотоцикл и уехал. Люди решили, что он не вернется. За год до этого мать его укатила в Техас с каким-то парнем, увлекавшимся родео. И там произошло несчастье: ее укусила гремучая змея. Говорили, что змея была очень крупной и укусила несчастную дважды. Короче говоря, мать Джонатана умерла. Он не виделся с дедом и бабушкой несколько лет. Другой родни в нашем городке у него не было.

Прошло четыре года. Клайд заболел. Джонатан, должно быть, поддерживал с ним связь, потому что, узнав об этом, вернулся и стал управлять гаражом вместо Клайда, который так и не поправился настолько, чтобы заниматься делами. Он был вдовцом и жил одиноко. Прошло лет десять с тех пор, как убили его единственного сына. Поэтому, когда Клайд умер, никто не удивился, что он оставил гараж и дом Джонатану. Но год тому назад все сгорело. Говорят, пожар начался в гараже, но дом находился так близко, что огонь тут же перекинулся на него, и все сгорело дотла.

— Что же Джонатан делает сейчас? — забеспокоилась Элоиз. Неужели ее муж слоняется без дела, проживая ее наследство?