— Мне не нравится, что моего сына куда-то забрали. Верни его!

— Очень сожалею, но ты его не получишь.

— Рубен!

— Повторяю, мне очень жаль, но я забираю его у тебя до тех пор, пока не решу, что делать.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Стивен — наследник огромного состояния, ему необходимо получить очень специфическое образование. Мальчику придется учиться правильно себя вести, изучать языки и основательно постичь европейскую и латиноамериканскую культуру.

— Да ведь ему всего неполных три годика!

— Меня отправили в Англию, когда я был немногим старше. Чем раньше мы начнем готовить Стивена к будущей жизни, тем лучше. Он должен учиться осознавать ответственность…

— Ну уж нет! — прошипела Энн, едва сдерживая ярость. — Я ни за что не соглашусь на то, чтобы моего ребенка куда-то отослали. И не допущу, чтобы его воспитывали чужие люди.

Рубен медленно повернулся, глаза его сузились. Из-под полуопущенных век он принялся лениво оглядывать обнаженное тело жены. Пена почти осела, и бедра, грудь, округлые колени и живот Энн светились сквозь воду.

— А тебя никто и спрашивать не станет. Мы на Суэньо, здесь твое мнение никого не интересует.

Энн села, задыхаясь от гнева.

— Если ты полагаешь, что я стану пресмыкаться перед тобой, как твои слуги, то ты жестоко ошибаешься, сеньор Каррильо де Асеведа. Пусть тебе удалось снова затащить меня сюда, но я уже не та девчонка, для которой ты был единственным светом в окошке. Я теперь гораздо сильнее и имею право голоса.

На Рубена ее пылкая тирада не произвела ни малейшего впечатления. После приезда он успел побриться и переодеться в обычную для жителей острова одежду — белые брюки и свободную блузу. И сейчас у него был вид настоящего плантатора, помыкающего рабами. Глаза его смотрели отчужденно, словно не видя Энн.

— Если у тебя и впрямь есть голос, то я, конечно, должен его услышать.

Энн на мгновение растерялась.

— Ну… да, — неуверенно протянула она.

— Тогда почему же я не услышал его, когда ты недавно кричала?

Стало быть, он слышал ее крик, но решил не обращать на него внимания. Сердце Энн пронзила острая боль обиды. Не помня себя, она зачерпнула пригоршню воды и плеснула ею в Рубена один раз, второй, затем стала бить по воде руками, обливая его с головы до ног.

Рубен резко наклонился и, выдернув Энн из ванны, поставил ее на скользкий мраморный пол.

— Все, мое терпение лопнуло.

Все тело Энн покрылось гусиной кожей, — не столько от прохладного воздуха, сколько от неловкости. Но ей уже было на все наплевать.

— Можешь издеваться надо мной, я вытерплю, только не отнимай у меня Стивена! — взмолилась она. — Не знаю, что за игру ты затеял, но это нечестная игра!

Рубен подтащил ее к себе так, что она прижалась бедрами к его ногам.

— Это вовсе не игра. Игры давно кончились. Теперь началось возмездие.

Энн бросало то в жар, то в холод, голова шла кругом, ее поташнивало.

— Наказывать за меня Стива — это несправедливо!

— Я наказываю не Стивена, а тебя. Ты лгала мне, опозорила меня, украла у меня…

— Если ты о драгоценностях…

— Да плевал я на драгоценности! Я говорю о моем сыне. Он ведь мой, не так ли?

— Разумеется, твой! Ты только посмотри на него. У него твои глаза, нос, рот. Он же вылитый ты!

— Тогда мои действия вполне оправданны.

Рубен прижал обнаженное трепещущее тело Энн к своему и накрыл ее рот своими губами. Это был поцелуй, полный страсти, он словно вобрал из легких молодой женщины весь воздух, — вместе с ее невысказанным протестом. Рубен целовал ее до тех пор, пока у Энн не подогнулись ноги, а перед глазами не заплясали золотые искорки. Вся дрожа, она вцепилась в его блузу, чувствуя под пальцами частые удары его сердца.

— Мне очень жаль, — прошептал Рубен, отрываясь от Энн. Его серые глаза наполнились болью, которую гордость не позволяла ему выразить словами. — Но я вынужден сделать это ради будущего. Другого пути нет.

Его тело было теплым, под ее ладонями вздымались твердые мышцы. Энн остро ощущала прикосновение его тела, и на нее нахлынули воспоминания. Как хорошо ей было лежать рядом с ним, любить его и быть им любимой! Однако теперь у нее была своя жизнь и своя ответственность — перед сыном.

— Если ты собираешься отнять у меня Стива, — задыхаясь, прошептала она, — предупреждаю: я буду бороться за него. Каждую минуту, каждую секунду. Я приложу все силы…

— И все равно проиграешь.

— У меня нет выбора. Сын — моя единственная надежда…

— Моя тоже.

Глава шестая СТРАСТЬ И СЛЕЗЫ

Энн нервно меряла шагами комнату, снова и снова проигрывая в уме сцену, разыгравшуюся в ванной. Она все еще чувствовала губы Рубена на своих губах, его сильное тело, прижавшееся к ней. Он поцеловал ее лишь в наказание, однако его губы вовсе не наказывали — напротив, их прикосновение было таким страстным, что внутри Энн шевельнулось былое желание. Искорка тут же превратилась в пламя, грозившее поглотить обоих. Теперь Энн твердо знала, что Рубен по-прежнему хочет ее, однако теперь — лишь для того, чтобы отомстить.

Собственная реакция на поцелуй Рубена просто потрясла Энн. У нее в голове не укладывалось, как она может испытывать влечение к человеку, который собрался отнять у нее сына. С другой стороны, Рубен ведь не посторонний мужчина. Он ее муж. И отец Стивена.

Господи, что она натворила? Как могла наивно предполагать, что сможет скрыть факт появления на свет Стива от отца? Рубен ведь один из самых влиятельных людей — не только в Венесуэле, не только на своем континенте, но и во всем мире. Он неизбежно все узнал бы. Может, не сейчас, а позднее, когда Стивен стал бы постарше. Да и сам мальчик наверняка со временем попытался бы разузнать, кто его отец. Дети обычно хотят знать такие вещи. И имеют на это право.

Уже в который раз за это короткое время Энн охватило чувство вины, к которому примешивалась тревога. Чутье подсказывало ей, что Рубен никогда не причинит вреда Стивену — во всяком случае, намеренно. Но что, если он сделает это ненамеренно, не подозревая о том, что на самом деле творит?

Спорить с Рубеном всегда было трудно — слишком уж у него острый и быстрый ум. Любые ее аргументы он ухитрялся перевернуть так, что в конечном итоге Энн начинала сама себе противоречить и окончательно сбивалась с мысли. Однако теперь Рубен даже не пытается спорить. Он просто изъявляет свою волю, ожидая от нее полного повиновения. Размечтался! — с возмущением подумала Энн. Сейчас не глухое Средневековье, и она ему не какая-нибудь рабыня! Лишать себя каких бы то ни было прав она не позволит.

Стивен — ее сын. И каким бы смышленым и отважным ни был ее мальчик, он всего лишь малыш. Ему страшно, он постоянно думает о том, куда подевалась мама. И хочет к ней.

Что ж, если Рубен не желает привести к ней Стивена, Энн сама отправится на поиски сына.

Дом был погружен во тьму, в нем царила полная тишина. С легким содроганием Энн прошмыгнула мимо комнатки, где спала Роса, и прокралась через гостиную в коридор, освещенный лишь падающим из окон лунным светом. Отсюда ее путь лежал в то крыло особняка, где находились детские. Рубен как-то показал ей эти комнаты, ведь одна из них когда-то была его собственной и со временем должна была перейти к его детям. Энн была твердо уверена, что Рубен поселил Стивена именно там.

Добравшись до нужной двери, она осторожно отворила ее и заглянула в залитую лунным светом комнату. Окно не было занавешено, и даже с порога было видно, что детская кроватка, стоящая у правой стены, пуста.

Осторожно прикрыв дверь, Энн подошла к следующей комнате и повторила инспекцию. Увы, и здесь — никого.

У третьей двери Энн внезапно остановилась. У нее вдруг возникло ощущение, что за ней следят. Да, бродить ночью по этому дворцу куда страшнее, чем она предполагала. Впрочем, глупости, никто ее не видит. Все спят, вокруг ни души.