— Значит, вы смогли предложить ему нечто особенное, — заметила леди Брейтвейт. — Впрочем, что именно, меня не интересует. А вот чем Кельвин собирается заняться теперь, когда вышел в отставку, мне действительно интересно.

На лице ее появилась недобрая улыбка.

— Мне отчего-то кажется, что без своих армейских обязанностей, в которых заключалась вся его жизнь, Кельвину будет невыразимо скучно. Чем же вы собираетесь развлекать его, миссис Уорд?

— Он собирается заняться делами… пароходной компании, — ответила Серафина.

— Я об этом не забыла! Но неужели вы считаете, что для Кельвина этого достаточно? Он привык жить полной жизнью и быть абсолютно независимым.

Помолчав, леди Брейтвейт продолжала:

— Впрочем, в связи с тем, что в его распоряжении теперь есть ваши деньги, перед ним открываются широкие возможности.

И снова леди Брейтвейт подождала, что ответит ей Серафина, и, не дождавшись, проговорила:

— Если бы умер этот его дурацкий дядюшка! С титулом и деньгами Кельвин, без сомнения; стал бы губернатором! На такие посты всегда трудно подыскать человека, знающего дело и имеющего представление о том, что такое ответственность. Даже на пост вице-губернатора не так-то просто подобрать человека.

Услышав это, Серафина удивилась: она всегда считала, что пост вице-губернатора Индии является мечтой любого мужчины, не лишенного тщеславия. А из рассуждений леди Брейтвейт выходит, что мало кто горит желанием занять этот пост.

— Скажу вам по секрету, — добавила леди Брейтвейт, — чтобы занять такой пост, требуются деньги, и немалые.

Она издала неприятный смешок.

— Впрочем, теперь, когда Кельвин прибрал к рукам ваши денежки, его это не должно сильно беспокоить.

Серафина похолодела.

Она прекрасно понимала, что леди Брейтвейт намеренно разговаривает с ней вызывающе и ведет себя столь оскорбительно. Она надеялась, что в присутствии Кельвина леди Брейтвейт не посмеет говорить в таком тоне.

Серафина представила, как бы он рассердился, услышав подобные слова.

Как только она подумала о Кельвине, мужчины вернулись в гостиную и присоединились к дамам.

Кельвин тут же подошел к жене.

Леди Брейтвейт испытующе взглянула на него, задержав на нем взгляд своих темных глаз.

— Я только что говорила о вас, Кельвин, — заметила она. — Я рассказывала вашей жене, какие замечательные возможности открываются теперь перед вами, когда у вас появилась такая мощная поддержка, как ее деньги.

Серафина изо всех сил стиснула руки.

Она боялась взглянуть Кельвину в лицо.

— В то же время, — продолжала леди Брейтвейт, — должно быть, не очень-то приятно иметь жену, которая намного богаче тебя. Как, например, покупать ей подарки? Вы покупаете миссис Уорд подарок на день рождения на ее же собственные деньги или дарите что-то такое, что вообще нельзя купить?

Она подождала несколько секунд и со злостью в голосе закончила:

— К примеру, ваши потрясающие поцелуи?

Кельвин Уорд, схватив Серафину за руку, рывком поднял ее из кресла.

— Я полагаю, нам пора, — проговорил он. В его голосе ничто не выдавало обуревавших его чувств. — Это ваш первый выезд в свет, Серафина, а вы еще не вполне окрепли. Уверен, его превосходительство простит нас за то, что мы покидаем его так рано.

И, подхватив Серафину под руку, он повел ее к двери.

Уйти раньше главных гостей, коими считались сэр Реджинальд и леди Брейтвейт, было явным нарушением этикета. Однако губернатор все понял и разрешил Кельвину с женой уехать.

Они попрощались с остальными гостями и вышли на свежий воздух. Только сидя в карете, Серафина наконец вздохнула с облегчением.

«И как только леди Брейтвейт могла говорить такое?» — недоумевала она, пока они в гнетущем молчании ехали домой.

Она знала, что Кельвин очень рассердился, — настолько, что, казалось, от его гнева в карете было нечем дышать.

Однако она ничем не могла его успокоить.

Серафина знала, что леди Брейтвейт отомстила за себя весьма изощренным способом — каждое произнесенное ею слово ранило Кельвина в самое сердце.

Все, что она сказала, задело его за живое, однако Серафина была не в силах облегчить его боль.

Деньги! Снова ее проклятые деньги!

Тысячи золотых монет, словно барьер, отделяли от нее Кельвина и заставляли его испытывать безграничное унижение всякий раз, когда ему напоминали о них!

В глубине души Серафина понимала, что леди Брейтвейт нанесла Кельвину ответный удар. Видимо, он умудрился сделать ей что-то такое, что вызвало у нее прилив бешеной ярости.

И тем не менее мысль эта не принесла ей ни удовлетворения, ни радости, поскольку утонченная месть леди Брейтвейт достигла своей цели.

«Как я ее ненавижу!» — подумала Серафина.

Однако она понимала, что бессильна что-либо исправить. Что бы она сейчас ни сказала, гнев, переполнивший душу Кельвина, падет на ее голову, и эта мысль приводила ее в отчаяние.

Когда они наконец доехали, Серафина вышла из кареты и пошла в дом, думая о том, как было бы хорошо стать постарше, чтобы знать, что делать.

Любая умудренная опытом женщина, которая знает, как вести себя с мужчинами, справилась бы со сложившейся ситуацией.

Серафина же ощущала себя этакой неуклюжей девчонкой, которая понятия не имеет, как вести себя в подобном положении, и способна лишь на то, чтобы снова и снова с ужасом вспоминать произнесенные леди Брейтвейт слова.

В гостиной их уже ждали подносы с разнообразными напитками и несколько писем, которые, должно быть, прибыли с вечерней почтой.

Серафина повернулась к Кельвину.

— Я… пожалуй… пойду лягу, — сказала она, в глубине души надеясь, что муж попросит ее остаться.

— Конечно, ведь вы, наверное, устали, — ответил он, и это были первые слова, с тех пор как они с Серафиной покинули дом губернатора. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — проговорила Серафина несчастным голосом и вышла из гостиной.

Она прошла через маленький холл в спальные комнаты.

У них с Кельвином были смежные спальни, однако дверь между ними оставалась закрытой, и Серафина не сомневалась, что так будет и впредь.

Она понимала, как он сейчас зол и обижен, но ей так хотелось, чтобы он вошел к ней в спальню и поговорил с ней. Они могли бы просто посмеяться над тем, что произошло, и инцидент уже не казался бы столь значительным.

Однако Серафина знала, что это невозможно.

Обычно она не открывала на ночь окна, лишь задергивала шторы.

Но сегодня Серафина открыла не только окно, выходящее на веранду, но и подняла плотную сетку, предназначенную для защиты от всевозможных насекомых.

Ночи были еще прохладные, и необходимости в ней пока что не было.

Ночной воздух, мягкий и влажный, холодком повеял на обнаженные плечи Серафины.

В бездонном небе светились звезды, из сада доносилось стрекотание кузнечика.

«Как здесь красиво, — подумала Серафина. — Мы могли бы быть так счастливы».

В одно мгновение леди Брейтвейт уничтожила чувство покоя и счастья, которое Серафина испытывала сегодня днем, и то ощущение духовной близости, которая установилась у нее с Кельвином с тех пор, как они приехали в Бомбей.

«Я ненавижу ее! Ненавижу! Ненавижу!» — вновь и вновь повторяла Серафина.

Когда они уезжали на обед к губернатору, Серафина разрешила Марте не ждать ее.

Горничная была уже немолода, и хотя настоящая жара еще не наступила, она все равно страдала от нее. Серафина поняла, что Кельвин прав: для Марты самое лучшее — вернуться в Англию.

Без особого труда она сняла платье, повесила его в шкаф, потом скинула и остальную одежду.

Марта оставила ей на кресле ночную батистовую сорочку, отороченную тончайшим кружевом.

Серафина надела ее.

Она знала, что это отец выбрал для нее именно батистовую сорочку, понимая, что в жаркой Индии шелковую рубашку не наденешь.

«У папы удивительная способность подмечать всякие мелочи!» — подумала Серафина. Она, правда, не сомневалась, что, если бы она сказала что-то подобное Кельвину, это дало бы ему лишний повод для раздражения.