— Нет. — Матиас шагнул к ней, взял за подбородок и поцеловал. Ирма тут же вцепилась в его плечи острыми коготками. Она всегда напоминала ему кошку, черную гладкую кошку с ведьмовским взглядом.

К черту Энн Лейси. Сегодня ночью Матиасу не хотелось спать одному.

10

Билеты на премьеру были распроданы за два месяца до нее, и ожидался аншлаг. В ночь перед спектаклем Энн почти не спала — так, прикорнула на два часа на уже ставших родными стульях в костюмерной. На сцене ремонтировали некстати рухнувшую декорацию церкви, актеры на день были освобождены от вокальных репетиций, чтобы сохранить голос, все ходили и разговаривали полушепотом. Энн восхищала та слаженность, с которой работала команда. Она сама чувствовала себя важным винтиком в этой махине. Так приятно было ощутить себя причастной к великому делу.

После происшествия в гримерной Энн почти не видела Альберта, а когда столкнулась с ним пару раз, он ее вежливо поприветствовал, не более. Впрочем, в сумасшедшем доме, в который превратился «Берлинале палас» накануне премьеры, нечего было ожидать иного. Зато Матиаса Энн видела чаще: Лизбет доверила девушке подогнать пару его костюмов.

Энн еще раньше оценила ровное любезное отношение Реннера ко всем работникам. Он не хамил, не сопротивлялся, когда его просили что-либо сделать, сыпал шуточками и изрядно развлекал окружающих. Энн изумлялась: откуда в этом человеке столько доброй энергии, где он ее черпает? Энтузиазм Матиаса казался бесконечным. Реннер очень часто улыбался, был сосредоточен на деле, внимателен. И работал с полной выкладкой. Энн ни разу не видела его злым или раздраженным. Если Матиас и испытывал негативные эмоции, он их не сливал на окружающих. Вполне возможно, дома у него висела боксерская груша, которая терпела все то, что не доставалось людям.

О случае в гримерной Матиас не заговаривал, а Энн не напоминала ему — наоборот, девушка предпочла бы, чтобы инцидент скорее забылся. Ей хотелось, чтобы Матиас остался ее другом. Он и вел себя как друг: пока девушка дошивала костюм, болтал с нею о делах, со смехом рассказывал забавные случаи, происходившие на спектаклях. Энн хохотала так, что роняла иголки.

— Ты рискуешь, Матиас, я могу обо всем этом написать в своих статьях.

— А они уже начали выходить? — живо поинтересовался Реннер. Как-то даже подозрительно поинтересовался.

— Пока нет. — Энн стыдно было признаться, что до сих пор ни одна газета не откликнулась на ее предложение. — Политика редакции мне неизвестна. Они все поставят в номер, когда решат, что так нужно.

— Понятно. Сказать по правде, часть моих историй не для публикации. Если хочешь, я потом скажу тебе, что можно напечатать, а что нет. Мы ведь не хотим обидеть наших исполнителей? — засмеялся Матиас.

— Ни в коем случае! Иначе они расстроятся и не смогут петь. Я уже достаточно наслышана о тонком внутреннем мире большинства деятелей сцены… Все, я закончила, ты свободен. — Энн расправила последнюю складочку.

— А ты не боишься, что я расстроюсь и не смогу петь? — Матиас осмотрел результат трудов костюмеров в зеркале.

— Ты совсем не такой.

— О! Выходит, тонкого внутреннего мира у меня нет? Какая жалость!

Матиас определенно ее поддразнивал, и Энн включилась в игру.

— Не всем так везет! Но зато ты добрый. Иногда даже слишком.

— Когда я был молод, то, бывало, капризничал на сцене. Потом увидел себя на одной любительской записи и ужаснулся, настолько некрасиво это выглядело со стороны. Да и самому гораздо лучше, если относишься ко всему с юмором, а не с раздражением. Тогда окружающие люди тоже начинают улыбаться, и проблемы решать гораздо проще.

В костюмерной они были вдвоем, и Энн вдруг захотелось поговорить с Матиасом подольше. В суете последних дней она совсем забыла, как приятно с ним общаться.

— Я тебя не задерживаю?

— Нет, пять минут у меня есть. — Реннер бросил взгляд на часы.

— А говорят, что доброта многих раздражает, — продолжила Энн затронутую тему.

— Не нужно путать доброту с бесхребетностью. Излишняя покладистость раздражает и меня самого.

— Я заметила, что ты — человек решительный… — Энн помолчала и задала давно интересовавший ее вопрос: — А ты волнуешься перед премьерой?

— Конечно, — серьезно ответил Матиас. — Очень волнуюсь. Люди придут слушать и смотреть то, что мы для них приготовили, мы не имеем права их разочаровать. И на мне, как на одном из солистов, огромная ответственность. Это не просто работа, это моя жизнь.

— А что для тебя является наивысшей наградой? — полюбопытствовала Энн.

— Отдача зала, — немедленно ответил Матиас. — Когда люди аплодируют стоя, я счастлив. Значит, сумел донести.

Энн промолчала. Альберт как-то обмолвился при ней, что лучшая награда для артиста — всенародная слава. А вот для Матиаса все по-другому.

— Иногда я тебя стесняюсь, — не удержалась от признания Энн.

— Почему? — искренне изумился Реннер.

— Во-первых, ты знаменитый человек… Правда, рядом с тобой это как-то не важно, однако временами вспоминается, — начала загибать пальцы Энн. — Во-вторых, ты слишком хороший для этого грешного мира — практически ангел на земле.

— О, ты многого обо мне не знаешь! — улыбнулся Матиас. — Я временами делаю страшные глупости. И нехорошие поступки за мной числятся.

— Но ты мне, конечно, о них не расскажешь, чтобы я это не написала в статье, — хихикнула Энн.

— Так… Время свернуть разговор. — Матиас снова взглянул на часы и поднялся. — Прости, английская леди, мне нужно идти. Тебе уже сказали, что ты посмотришь премьеру?

— Нет! — удивленно заморгала Энн. Она была абсолютно убеждена, что весь спектакль ей придется провести за кулисами. Лизбет не раз и не два упоминала, что нужно будет помогать актерам переодеваться, быстро чинить мелкие неисправности и вообще быть начеку.

— У нас в труппе существует правило, — объяснил Матиас. — Новеньким обязательно дают посмотреть премьеру. Когда двери в зал закроют, подойти к Флоре, она старшая над швейцарами, и скажи, что я велел проводить тебя к первому ряду. В этот раз ты одна у нас новенькая, поэтому я взял на себя смелость зарезервировать для тебя место. Оно рядом с Малером, но пусть это тебя не пугает.

Энн задохнулась от восторга и любви к этому замечательному человеку.

— О, Матиас! Спасибо! — Она не удержалась и порывисто обняла Реннера. Тот помедлил секунду, но тут же прижал к себе Энн. — Это… это просто волшебно! Я и не ожидала, что мне так повезет!

Она попробовала отстраниться, но Матиас не торопился отпускать ее.

— Может быть, ты обнимешь меня покрепче, Энн? На счастье? — вполголоса попросил он. — Когда новенькие желают счастья старому составу, это хорошая примета.

— Да? Хорошо. — Энн с удовольствием покрепче обняла Матиаса и положила голову ему на плечо. Она слушала, как ровно стучит его сердце, и вновь испытала прилив нежности к этому человеку. — У тебя все получится, Матиас. Ты чудесный.

— Спасибо, — шепнул он ей на ухо. Теплое дыхание коснулось кожи Энн, и по спине ее пробежала дрожь.

— Хочешь, я тебя еще и поцелую на счастье? — расхрабрилась девушка. — Подставляй щеку!

Матиас засмеялся и выполнил требуемое. Энн мягко прикоснулась губами к щеке Реннера и невольно закрыла глаза. Продлить бы это мгновение… Но неприлично так виснуть на мужчине, тем более женатом. Интересно, его супруга будет на премьере? За все время знакомства Матиас ни разу о ней не упомянул.

Энн осторожно отстранилась. Матиас смотрел на нее немного странно.

— Все в порядке? — на всякий случай осведомилась девушка.

— Теперь да, — усмехнулся Реннер, потом снова бросил взгляд на часы, развел руками — дескать, деваться некуда, придется идти, — и поспешно покинул помещение. Кажется, слишком поспешно. Не успела Энн задуматься над странностями поведения звезды мюзикла, как на пороге появилась Лизбет.

— Вы с Матиасом не поссорились? — озабоченно спросила она. — Он вылетел отсюда как ошпаренный.