— Они страшные?

— Не особенно.

— Ты не боялась их, даже когда была маленькой?

— Я их тогда почти не видела, только чувствовала. Но мне не было страшно.

— А потом? Когда мы стали старше?

— Была страшноватая парочка, — задумчиво произнесла Мерри. — Когда папа делал пристройку, — мне тогда, наверное, было столько, сколько сейчас Адаму, — в гараже появился какой-то мужчина, одетый в длинное черное пальто и черную шляпу. Он крикнул: «Убирайтесь отсюда вон!» У него был странный акцент, похожий на британский, только какой-то исковерканный. И он говорил будто из-под воды. Сначала начинали шевелиться губы, и только потом до меня доносился его голос. И двигался мужчина, как в замедленной съемке. Это было так странно. Одновременно и страшно, и не страшно. Понимаешь? Я просто сказала ему выметаться из нашего дома и добавила, что это дом Бриннов. Он ответил что-то непонятное.

— Что?

— Он сказал: «Где моя Мэри? Я не знаю этих Бриннов». А потом постепенно исчез.

— Как Чеширский кот?

— Нет! Вот балда! Он как будто становился все бледнее и прозрачнее… по чуть-чуть… как будто таял.

— А-а, — протянула Мэллори. — Расскажи мне о втором привидении.

Мередит встала с кровати и опустилась на колени возле окна.

— Я не хочу говорить о втором.

— Со мной?

— Даже с тобой.

— Мерри, пожалуйста. Я думаю, что видела привидение. Мне кажется, я знаю, кто это. Я должна понять, как отличить привидение от обычного человека. Кроме тебя, я не знаю никого, кто когда-нибудь видел привидения.

— Я не хочу о ней говорить.

— Это девушка?

— Да, — обернулась к сестре Мерри. — Она здесь жила.

— В Риджлайне? — спросила Мэллори, кутаясь в стеганое одеяло.

— В этом доме. В этой комнате. Хотя тогда здесь не было комнаты, а был только чердак.

Мэллори инстинктивно подтянула ноги с пола на кровать.

— В нашей комнате?

— Это было очень давно. Однажды вечером я поднялась сюда. Я искала свои детсадовские фотографии, которые нам сказали принести в школу на День Святого Духа. Она сидела возле окна на низком стульчике. На вид ей было не больше шестнадцати лет, и у нее были длинные — длиннее, чем у Саши, — белокурые волосы почти до самого пола. Она что-то пила из маленькой чашки. Какое-то лекарство. А потом потеряла сознание и упала. Я поняла, что она умерла.

— Она покончила с собой? В нашей комнате?

— Мэллори, я не думаю, что она намеревалась это сделать. Я не знаю, откуда я это знаю. Но она выпила больше, чем собиралась. Непонятно, что это было. Я испугалась, потому что на моих глазах умер уже умерший человек. Но еще мне стало грустно. У нее в руке было письмо.

— Письмо?

— Да. Я шагнула к ней, но не решилась приблизиться.

— Ты не убежала?

— Нет, я к такому привыкла. Наверное. Я предпочитаю думать, что она просто пыталась о чем-то забыть.

— Она находилась на твоей или на моей стороне комнаты?

— На твоей, — ответила Мерри.

Мэллори вскочила с кровати с такой скоростью, будто защищала футбольные ворота от летящего в них мяча.

— Не надо ее бояться. Я видела множество привидений. Например, Веру, сестру-близнеца бабушки Гвенни. Я видела ее раз десять, если не больше. Она нас любит. Я видела бабушкину маму и как минимум двадцать других родственников. Кроме тех двоих, меня никто не испугал. И то — я испугалась не их, а заних.

— Опиши мне Бена, — попросила Мэллори, причесывая волосы и переодеваясь в пижаму.

Мерри описала ей широкоплечего паренька с вьющимися светлыми волосами, и Мэллори поняла, что именно его видела на кладбище Маунтин-Рэст, неподалеку от которого они часто уединялись с Дрю.

— Мерри, я видела его сегодня, когда отключилась на несколько секунд. Мер, я думаю, что, может, это он умер во Вьетнаме. Мне просто так кажется. Я не знаю, когда это произошло. Но мне кажется, что это было давно.

— Вздор! — заявила Мерри. — Он здесь для того, о чем рассказала бабушка.

— Да? Ты уверена?

— Мэллори, я так и думала, что ты скажешь что-нибудь в этом роде. Во-первых, я не верю в это вот здесь. — Она положила руку на сердце. — Он разговаривает совсем не так, как остальные. Они все звучат будто из-под воды. А во-вторых, это не имеет значения. Я все равно его люблю. И говорить тут больше не о чем.

— Мередит! Давай, по крайней мере, выясним все до конца. Давай узнаем, кто такой Бен.

— Мне все равно, кто он, — твердо заявила Мерри.

— Давай пойдем на похороны.

— НЕТ! В последний раз я была на похоронах, когда Дэвид Джеллико…

— Значит, на самом деле ты не веришь в то, что он реален.

Мерри перекатилась на живот и зарылась лицом в подушку.

— Хорошо, — ответила она. — Хорошо, хорошо, хорошо.

Тайна Бена

Когда вечером этого же дня Оуэн вернулся домой, все домашние наперегонки бросились его баловать. Ручонки мальчика были покрыты вспухшими царапинами: ему делали пробы на аллергию, пытаясь выявить реакцию на всевозможные продукты, от арахиса до моллюсков. На следующей неделе папа должен был отвезти его в Исследовательскую больницу Святой Терезы в Нью-Йорке для дальнейшего проведения анализов. Врачи в Риджлайне признали, что ребенок нуждается в повышенном внимании специалистов. Один из них сообщил Кэмпбелл, что аллергии бывают весьма «специфическими и необычными», и предупредил: на Оуэна может оказывать пагубное воздействие буквально что угодно. Врач также согласился с тем, что аллергены довольно редко провоцируют рвоту, хотя все же такое случается.

Во вторник в школе проводилась какая-то конференция, и ученики остались дома. Когда Мэллори проснулась, уже пришла Саша, потому что в семь утра Кэмпбелл необходимо было отправиться на занятия. Мэлли собиралась погонять Адама с футбольным мячом, но день выдался холодный, и она пошла по пути наименьшего сопротивления, а именно — оделась в черные бархатные штаны и водолазку и с книгой под мышкой спустилась вниз. Вечером в школе должны были состояться главные спортивные состязания округа — последний баскетбольный матч сезона. У Кэмпбелл сегодня намечались только лекции, никаких дежурств, поэтому она могла посмотреть, как Мерри и Саша будут поддерживать свою команду. За последние три дня у них было три тренировки, и на сегодняшнее утро назначили еще одну. Окружной турнир считался очень престижным.

Но, в отличие от Мередит, Саше разрешили сегодня не тренироваться с командой.

— Я отрабатывала эти трюки до тех пор, пока не стала делать их с закрытыми глазами, — сообщила она Мэллори.

Ее маневры походили на вольную гимнастическую программу Олимпийских игр. Сначала она исполняла сальто вперед, за которым следовало сальто назад, оканчивающееся поперечным шпагатом. Девчонки наблюдали за ней так восхищенно, будто ее и в самом деле ожидал пьедестал почета. Сейчас она подхватила Оуэна, прижала его к себе, посадила на пол и обернулась к Мередит.

— Мне придетсяпоехать сегодня и на вторую работу. У них завтра похороны. Мне их так жаль.

— Ты говоришь о Хайлендах?

Саша помолчала и неуверенно ответила:

— Ну да… А что?

— Мы идем на эти похороны, — ответила Мерри. — Насколько я понимаю, наши семьи дружили. Впрочем, я ненавижу похороны, хотя пока что была только на одних.

— Это часть жизни, — ответила Саша, разжимая пухлый кулачок Оуэна и отнимая у него канцелярскую кнопку. — Это не игрушка, дружок.

Оуэн зашелся в крике и начал лупить ладошками по полу. Его личико раскраснелось, и Мередит наклонилась, чтобы взять его на руки и успокоить.

— Не делай этого, Мер, — вмешалась Саша. — Ему не больно. Он просто капризничает. И вообще, нельзя так вокруг него суетиться. Вы добьетесь только того, что он начнет устраивать настоящие истерики. Я вас очень прошу, перестаньте обращаться с ним, как с больным. У него такой милый и покладистый характер, а вы хотите его испортить.

Но даже Саша не могла удержаться от того, чтобы хоть немного не побаловать Оуэна. Она принесла любимчику игрушечный автобус в честь его первого большого слова — ГАТОБУС. На его языке это означало «городской автобус». Саша разыскала модель красного лондонского автобуса, изготовленную из твердого пластика. Теперь Оуэн возил его по стенам и полу, издавая звуки, похожие на гул двигателя. Саша села на пол и начала с ним играть. Она терпеливо позволяла ребенку возить машину по своим рукам, а потом подхватила его и понесла наверх, намереваясь искупать. Полчаса спустя она спустилась вниз, неся на руках Оуэна, завернутого в пушистое полотенце с уточками.