Дома нельзя винить. Они просто хранят воспоминания о многих людях, живших здесь. Приятные. И не очень.

Она не произносила имя мужа. Не спрашивала о нем. Все вокруг так тщательно старались не упоминать о Джереде, как будто сделать это означало еще сильнее растравить ее рану.

Джеред...

Вот. Она произнесла это имя в своих мыслях.

Странно, но она никак не могла понять, как была ранена. Она помнила все, кроме того рокового момента. Но все остальное из событий той ночи, к сожалению, не поблекло, не притупилось и не исчезло из ее памяти.

Ничего.

Если Джеред и писал ей, она не знала об этом. Возможно, он и пытался прийти к ней, то так и не дошел до ее спальни. Если он в Киттридж-Хаусе сейчас, ей бы все равно не сказали, потому что семья так тщательно оберегала ее. Но Тесса не думала, что он здесь, так же как сомневалась и в том, что Джеред хотя бы вспомнил о ней после того, как она покинула Лондон.

Она посмотрела на его портрет, висящий в гостиной. Его было видно отсюда через дверной проем — факт, который не обнаружила ее мать. Тесса не сомневалась, что та закрыла бы дверь или, того хуже, убрала картину, если бы знала, что дочь может видеть ее. Как странно, что она ощущала враждебность матери к Джереду, хотя на эту тему никогда не было сказано ни одного слова. Ни звука осуждения, презрения или обвинения. И все же ощущение чего-то гнетущего витало в воздухе, невольно напоминая об этом человеке.

Тесса пристально посмотрела на портрет. Он был почти в натуральную величину и, несомненно, вызывал симпатию у непосвященного созерцателя полотна. А вот каким был на самом деле оригинал?

Его шотландское происхождение угадывалось в цвете его волос — таких темных, в чертах лица. Странно, но он никогда не вспоминал о матери и отце — или сестре, которая присутствовала на их свадьбе и была торопливо увезена мужем, нервным и не слишком любезным господином. Она думала, что знает его всю жизнь. Может быть, так казалось потому, что она столько лет разговаривала с ним в своем воображении? Даже если так, это совсем не подготовило ее к присутствию этого человека в ее жизни. Она могла бы слепить его скульптурный портрет. Ее пальцы точно знали форму его челюсти, полноту нижней губы, то, как опущены уголки его глаз, придавая облику какую-то ранимость.

Она замкнулась в себе. Это был способ противодействия эмоциям. Без особого труда она могла натянуть воображаемое одеяло на свои мысли, охраняя их от таких неразумных чувств, как сожаление, боль, тоска, — все это с некоторых пор только мешало ей жить.

Было ощущение, что с ее наивностью удалось покончить только сейчас. Последний барьер между девочкой и женщиной не сломался в ту первую ночь, когда Джеред обнял ее и стал ее учителем в любовных делах. Не произошло это и во все последующие ночи, когда он демонстрировал ей страсть во всех ее проявлениях.

Это случилось сейчас, когда она смотрела на лицо человека, которого любила, — и поняла с болезненной ясностью, что тот никогда не полюбит ее.

Глава 26

Парнишка остановился посреди коридора, озираясь вокруг в поисках мяча. И столкнулся с жестким взглядом Джереда. Мальчик опустил глаза, нагнулся, чтобы поднять свой мяч и крепко сжал его в руках. Боялся, что его отнимут?

— Ты не должен играть здесь. Тут столько дорогих вещей, которые можно испортить, — сказал ему Джеред. Это были слова его отца, не его. — Бесценных вещей, — услышал он свое бормотание. Разве он когда-то не вел себя так же, как этот мальчишка — упрямый, своевольный? Джереду захотелось вырвать мяч из рук ребенка и швырнуть его в ближайшее окно, только чтобы понять, что голос его отца умолк. Но он этого не сделал.

— Я охраняю мою сестру, — сказал мальчик угрюмо. Губы плотно сжаты. Голубые глаза смотрят враждебно. С таким трудно поладить.

— Ты, должно быть, Гарри, — сказал Джеред пристально смотрящему на него мальчишке. — А где твоя собака? — спросил он, пытаясь завести дружелюбный разговор.

— Она погибла.

— Мне очень жаль. А почему твою сестру нужно охранять?

— Чтобы защитить ее от вас.

Ну что ж, ничего другого он и не ожидал, вполне логично, не так ли?

— Где Тесса?

Он уже был в ее комнатах. Там не было ни души и стояла какая-то мистическая тишина. Ощущение, похожее на то, что возникло у него после смерти матери, как будто маленькое облако спустилось с неба с одной только целью — погрузить его во мрак, в меланхолию. Он вышел, решив, что это было случайное ощущение, результат слишком многих бессонных ночей.

— Где моя жена?

Упрямый взгляд, но никакого ответа.

— Ну, она определенно не живет в коридоре, так? Если ты охраняешь ее, мальчик, то делаешь это плохо.

— Сколько вам лет, Киттридж — тридцать один? А Гарри всего восемь. Вы не совсем на равных, не так ли? — Грегори Эстли стоял на лестничной площадке. Без сомнения, он обладал качествами, положенными каждому хорошему отцу. Он боится за своего сына? Джереду внезапно захотелось в приступе раздражения выпороть младшего Эстли. Он бы и сделал это, если бы не думал, что мальчишка может укусить его.

Это было неравноправное соперничество. Но Уэллборн ошибался, если считал, что его сын не справится с ним. Как это графу Уэллборну удается производить на свет таких упрямых отпрысков? Если остальные его дети такие же, как Тесса и Гарри, то Джеред может только пожалеть Грегори. Нелегко ему справляться с ними.

— Где моя жена? — спросил он, готовый к отпору.

— В оранжерее, — спокойно ответил Грегори, удивив его. — И очень хочет поговорить с вами. — Еще один сюрприз. — Точнее, даже ждет вас с нетерпением.

— Здравствуйте, Тесса.

Она была одета довольно просто — в зеленый вышитый халат, который облегал изгибы ее тела. Его глубокий вырез открывал ее роскошную грудь.

Оттоманка, на которой она сидела, была незнакома ему. Или взята из какой-то другой части дома? Он не помнил, чтобы раньше видел ее. Поза Тессы как будто была заимствована с римских гравюр — женщина полулежит, опираясь на локоть. Единственной уступкой холодной английской зиме был теплый плед, наброшенный на ее ноги.

Легкий кивок был единственным приветствием, которое она адресовала ему. Неудивительно, что ее отец с такой готовностью раскрыл местонахождение своей дочери. Та могла постоять за себя.

Что он должен сказать? Правда была слишком тяжкой ношей, особенно для него. «Я хотел узнать, как ваше здоровье». Это было слишком примитивно. И все же слова вырвались сами собой.

— Вы хорошо себя чувствуете?

Слабая, но ехидная улыбка тронула ее губы — да она насмехается над ним! Опять он почувствовал себя побежденным этой упрямицей, но на этот раз не испытывал раздражения. Он готов был терпеливо выслушать любой ответ.

— Неплохо, — ответила Тесса, ее голос был тихим, без малейших эмоций. Она что, заранее подготовилась к встрече? Отрепетированный тон, маска вежливого безразличия?

— Я рад.

— Я тоже. — Опять эта улыбка. Или она так и не покидала ее губ?

— Вы все еще бледны, — сказал он.

— Я полагаю, это следствие огнестрельной раны.

— Очень глупо все получилось.

— Действительно.

— Вы уверены, что нормально себя чувствуете?

— Вполне, — кивнула она. И снова улыбнулась.

— Если не считать бледности, вы выглядите как раньше.

Она была абсолютно невозмутима. Не пошевелила даже пальцем. Единственным признаком ее реального присутствия в комнате было тихое дыхание, размеренное движение вверх-вниз ткани корсажа. И еще улыбка, вежливая, но не более того. Даже ее глаза, пустые и безучастные, не выражали никаких теплых чувств.

— У меня все идет как обычно, — попытался он поддержать разговор.

Она наклонила голову. Безразличная улыбка, застывшая на лице, не выражающая никаких эмоций, кроме обычной любезности.