Порой он даже побеждал монстров из ее кошмаров. Он нападал, неистово отбиваясь, и кровь лилась реками. А после он всегда приходил к Данике, израненный и терпящий боль. Без колебаний она обнимала его. А Рейес в ответ целовал ее везде, и медленно, так медленно, скользил языком по всем изгибам ее тела, ставя горячим прикосновением новое клеймо.

С каждой секундой, проведенной с ним во сне, она жаждала Рейеса все сильней, пока он не стал всем, чего она хотела и в чем нуждалась. Стал для нее важнее воздуха, как наркотик, как худшая форма зависимости.

Что со мной? Он выкрал ее без причины, держал ее семью в плену. Он не заслужил этой страсти! Почему же она так отчаянно жаждет его? Рейес красив и опасен, но и другие мужчины обладали красотой. Силен и легко воспользуется этой силой против нее. Он умен, но без малейших намеков на чувство юмора. Он никогда не улыбался. И все же Даника никогда не хотела ни одного другого мужчину так, как Рейса.

Как и у Джилли, у него были темные волосы, темные глаза и смуглая кожа оттенка меда, смешанного с шоколадом. Он также обладал той манящей чувственностью, словно уже изведал самое болезненное проявление любви и заклеймен ним навсегда.

Однако схожесть на этом заканчивалась. Рейес был высок и мускулист, как воин. Он носил больше кинжалов, чем она одежды. Они были повсюду: за спиной, на запястьях, щиколотках и бедрах, а также за поясом. Каждый раз, когда она его видела, Рейес был покрыт боевыми ранениями, порезами на руках и ногах, а на лице красовались синяки. Он был солдатом до мозга костей.

Как и все они — Повелители Преисподней, как они себя называли.

Повелители Кошмаров — так их называла она, за все пугающие сны, что приходили к ней.

У Аэрона были черные крылья, и он мог летать, как птица — или волшебный дракон из легенд. У Люциена — разноцветные глаза, гипнотизирующие перед тем, как он исчезал, словно его тут и не было. Только невероятно сладостный аромат роз всегда оставался после него.

Какими магическими способностями владел Рейес, она не знала.

Все, что девушка знала — однажды он ее спас. Он бился со своим другом за нее. Почему? Даника могла только гадать. Почему он предпочел причинить вред своему другу? Почему он смотрел на нее так, словно она была единственным смыслом его существования? Почему после этого он опять отпустил ее?

Имеет ли это значение? Он — один из них. Монстр. Не забывай.

Новый звонок ворвался в ее мысли.

— Девчонки! — крикнул Энрике.

Джилли застонала. Даника потерла шею. Передышка закончена. Распрямившись, она краем глаза заметила, как один из ее клиентов взмахнул рукой, требуя внимания. Обращаясь к Джилли, она сказала:

— Я буду у тебя в… четыре тридцать завтра утром? Нормально?

— Лучше в пять. Да, я буду усталой, но готовой к бою.

Джилли отвернулась и подхватила напитки.

Даника двинулась с места. Десять утомительных минут обслуживания Братцев—Птенчиков, по крайней мере сумеют вытеснить Рейеса из ее мыслей на некоторое время.

Дважды Птенчик № 1 ронял свою вилку и требовал принести ему новую. А Птенчик № 2 просил налить еще кофе. Потом ему понадобилась чистая салфетка. Когда Даника попыталась уйти, выполнив последнее требование, мужчина схватил ее за руку. Его прикосновение превратило нервы девушки в натянутые струны.

Она не оттолкнула его, ведь каждый цент на счету, каждый чертов цент. Лишь вежливо поинтересовавшись, чего он желает, высвободила руку.

— Мы хотим поговорить с тобой, — сказал он, снова протягивая к ней свою лапу.

Даника отступила. Прикоснись он еще раз — она может и ударить. Незнакомцам не позволено прикасаться к ней.

— О чем?

Мать с маленьким сыном вошли в кафе, и колокольчик над дверью звякнул, сообщая об их приходе.

— О чем? — повторила девушка.

— О работе. О деньгах.

Ее глаза распахнулись. Господь Всемогущий! Они вообразили, что она проститутка? Так вот что они имели в виду, говоря «подобная ей». Забавно, что они взирали на нее с таким отвращением, но все же хотели купить ее услуги.

— Нет, спасибо. Я довольна своим рабочим местом, -

ну, не по—настоящему счастлива, но им не надо об этом знать.

— Даника, — позвал Энрике. — Ты заставляешь людей ждать.

Мужчины глянули на дверь и нахмурились.

— Позже, — сказал № 2.

А как насчет «никогда»? В своем ли вы уме: «я — проститутка»?

Будучи ближе к двери, чем Джилли, Даника подхватила два меню и провела новых клиентов к столику. Они выглядели слегка неопрятно, худощавые, одежда запачкана и смята. Вряд ли дадут хорошие чаевые, но девушка искренне — ну, может, немного напряженно — улыбнулась им.

Она до сумасшествия соскучилась по матери.

— Что вам принести из напитков?

— Воды, — в унисон ответили они.

Налет печали показался в голубых глазах мальчика, когда он уставился на содовую на соседнем столике. Даника склонила голову на бок, ее глаза художника подмечали все душераздирающие штрихи для портрета. Людские желания и эмоции всегда явственно проступали, когда все, кроме неприкрытой сущности, было удалено.

«Ты не будешь больше рисовать, помнишь?»

Это было бы слишком большой роскошью в теперешних условиях. Кроме того, ей требовались чувства, чтобы рисовать. И не только чувство счастья. Ей требовался весь широкий спектр эмоций. Гнев, печаль, блаженство. Ненависть, любовь, грусть. Без них она просто смешивала цвета и наносила их на холст. Но с ними Даника перешагивала ту черту, за которой только погибель.

Подавляя печаль, которую не могла себе позволить сейчас ощутить, она положила меню на стол.

— Я вернусь с Вашими напитками, а затем приму у Вас заказ.

— Благодарю, — сказала женщина.

По пути к бару Птенчик № 2 опять схватил ее за руку, крепко впиваясь пальцами. Даника замерла, чувствуя, как вспышки гнева мелькают под кожей, такие горячие, что это жаркое пламя внезапно охватило ее полностью. Она не могла бороться с этим чувством, и также легко, как печаль, заглушить его. Лед, который в ее воображении покрывал кожу все эти недели, начал стремительно таять.

— Когда ты освобождаешься?

— Никогда.

— Мы интересуемся ради твоего же блага. Мир — плохое, жуткое место, и если ты не из команды плохих парней, то не должна быть в нем одна—одинешенька.

— Прикоснись ко мне еще раз, — процедила Даника сквозь стиснутые зубы, игнорируя его притворную заботу. — И пожалеешь. Я не шлюха, и не ищу другого заработка. Понятно?

Оба мужчины, молча, уставились на нее, после чего она смогла, наконец, освободиться и уйти прочь, пока не натворила глупостей. Дрожащими руками отнесла заказ матери с сыном. Сердце бешено колотилось, едва не ломая ребра.

«Ты должна успокоиться. Глубокий вдох, глубокий выдох. Вот так».

Наконец—то мышцы расслабились.

Она явно избегала Братцев—Птенчиков на обратном пути к столику, оставаясь для них в пределах недосягаемости. Когда мать поняла, что девушка принесла ее сыну Кока—Колу, и решила было что—то сказать, Даника остановила ее жестом все еще трясущейся руки. Она поняла, что еще не успокоилась после прикосновения Птенчика № 2.

Глубокий вдох, глубокий выдох.

— За счет заведения, — прошептала она. Энрике ничего не давал даром даже своим официанткам, и если услышит об этом, то вычтет доллар девяносто семь центов из зарплаты Даники. — Если вы не против, то пусть пьет.

Лицо мальчика осветилось счастьем.

— Ты же не против, правда, мам? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Женщина благодарно улыбнулась Данике.

— Не против. Спасибо.

— Пожалуйста. Решили, что будете заказывать? — она вытащила блокнот и карандаш из передника. Ее рука перестала дрожать, но мышцы были так напряжены, что она случайно переломила карандаш пополам. — Ой. Извините.

Более осторожно она вытащила запасной.

Парочка сделала заказ. Еще одна семья вошла внутрь кафе. Девушка лишь окинула их любопытным взглядом. Она все меньше и меньше вздрагивала при появлении новых посетителей. Пару первых дней она постоянно ждала, что Рейес войдет в дверь, перебросит ее через плечо и исчезнет с ней в ночи.