— Он никогда не любил меня, Бьянка! И я совершенно уверена, что не любит и сейчас. Мы… мы не виделись с тех пор. И я думала, что больше никогда не увидимся.

Бьянка снова пожала плечами.

— Но ведь, — мягко возразила она, — ты любишь его.

Аллегра чуть не задохнулась.

— Нет, — сказала она, но услышала сомнение в своем голосе. — Нет! — она покачала головой. — Я была ужасно влюблена в него семь лет назад. Но теперь? Нет.

Сердце ее упало, когда Бьянка улыбнулась в ответ, пожав плечами.

После того как посуда была помыта, Бьянка пошла укладывать Лючио в кровать. Аллегра немного побродила по темному дому, пока не дошла до гостиной. Двери ее были полуоткрыты, изнутри струился свет, и Аллегра увидела Стефано, сидевшего в глубоком кресле с какой-то старинной, в кожаном переплете, книгой в руках. Она удивилась, увидев его в очках. Эта маленькая слабость делала его более доступным, и Аллегра решилась войти в гостиную.

Стефано оторвал глаза от книги и холодно улыбнулся.

— Все в порядке?

— Да. Бьянка пошла укладывать Лючио.

Аллегра присела на краешек дивана. Гостиная была уютной и теплой, отделанной в коричнево-красных тонах. Она казалась убежищем среди тьмы, окутывавшей дом снаружи.

— Скажи мне, что случилось с твоей семьей? — спросила Аллегра.

— Разъехались кто куда.

— Почему?

— А почему ты спрашиваешь меня об этом? — тон Стефано был резким.

— Потому что я поняла, что должна была спросить тебя об этом раньше.

— Раньше?

— Когда мы были помолвлены. Когда мне было девятнадцать лет.

Стефано, сняв очки, молчал секунду, склонив голову, и Аллегра не видела его лица. Затем он насмешливо взглянул на нее.

— Жалеешь об этом, Аллегра?

— Нет, — возразила она. — Я никогда не жалею о том, что сделала. Мы были бы ужасной парой.

Глаза его сузились.

— Тогда почему тебя это волнует?

— Я просто хочу завязать с тобой разговор.

Стефано долго молчал, постукивая пальцами по обложке книги. Затем отрывисто рассмеялся.

— Хорошо, дорогая, — сказал он насмешливым тоном. — Ты хочешь знать? Мой отец умер, когда мне было двенадцать лет. У семьи не было денег, не было вообще ничего, поэтому мать отправилась в Неаполь работать на фабрике, а нас приютили добрые люди. Меня забрал отец Бьянки, и мне очень повезло.

— А что было с твоими сестрами?

— Элизабетта поехала с матерью в Неаполь. Она погибла, когда мать взяла ее с собой на фабрику, а там произошел несчастный случай. Розалия осталась с тетей в Абруццо, встретила механика и вышла за него замуж. Она счастлива своей жизнью, ей от меня ничего не надо. — Стефано коротко пожал плечами. — Малышка Белла жила хорошо, пока я не стал давать ей деньги и не отправил ее в школу-интернат — там пристрастилась к наркотикам, и это погубило ее. — Улыбка его была холодной, и этот холод пронзил душу Аллегры. — Вот история моей семьи. Ты удовлетворена? — Он снова открыл книгу, надел очки и стал читать.

Аллегра смотрела на него, и сердце ее сжималось от боли. Нет, она не удовлетворена.

Медленно подойдя к нему, она положила руку на страницу книги.

— Почему ты не говорил об этом раньше?

Он оторвался от книги и насмешливо спросил:

— А ты хотела об этом знать, Аллегра? Или хотела верить, что я — прекрасный принц на белом коне?

Она покачала головой.

— Нет, Стефано. Я хотела знать, какой ты есть на самом деле. Я любила тебя…

— Ты любила мужчину, которого выдумала, — резко оборвал ее Стефано. — И когда узнала, что мои ноги сделаны из глины, стремглав бросилась в Англию. Поэтому избавь меня от этой мелодрамы, будь добра. — Двумя пальцами, будто брезгуя, он снял ее руку с книги.

Она стояла рядом, не в силах пошевелиться. Слова Стефано были такими жестокими, такими ясными. Теперь совершенно очевидно, что он думает о ней…

Стефано закрыл книгу.

— Завтра я уезжаю, — произнес он безразличным тоном. Аллегра потрясенно взглянула на него. Глаза его были такими же пустыми, как у Лючио.

— И когда вернешься? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Не знаю.

— Ну хорошо, — сказала она, стараясь вторить его тону.

Стефано слегка улыбнулся, положил книгу на стол и подошел к ней.

Протянув руку, он заправил ей за ухо выбившуюся прядь волос, затем тихо провел рукой по щеке. В этом жесте сквозила нежность.

Аллегра взглянула на него — и увидела печаль в его в глазах.

— Так будет лучше, дорогая, — прошептал он. — Для нас двоих.

Она хотела что-то сказать, открыла рот, но из груди ее вырвался лишь слабый вскрик: тоненький и беспомощный, словно у птенчика.

— Спокойной ночи, — пробормотал он и вышел из комнаты, оставив ее среди тьмы и воспоминаний.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Проснувшись на следующее утро, Аллегра быстро умылась, оделась и спустилась вниз. На вилле, к ее удивлению, было очень тихо. На кухне Аллегра увидела Бьянку, мывшую посуду.

— Доброе утро, Бьянка! — тепло произнесла она, инстинктивно оглядываясь вокруг в поисках Стефано.

— Стефано уехал в Рим, — сказала Бьянка. — Очень рано.

Аллегра кивнула. Она, конечно, знала о том, что он уедет, и все же хотела с ним попрощаться. Но, может, они попрощались вчера вечером?

— Он сказал, что у него в Риме дела, — продолжала Бьянка, и в темных глазах ее блеснуло сочувствие.

Аллегра снова кивнула, попытавшись улыбнуться. Это к лучшему.

— Помочь тебе с завтраком? — спросила она.

— Нет, все готово, — сказала Бьянка и поставила перед Аллегрой чашку кофе и свежие булочки.

После завтрака Бьянка ушла в другую часть дома, а Аллегра начала работать с Лючио. Мальчик сначала должен привыкнуть к ее присутствию. Но он даже не смотрел на нее, а продолжал методично возить машинку по столу.

Аллегра начала разговаривать с ним, интересоваться машинкой, домом, садом. Она не ожидала ответов: на несколько секунд умолкала и снова продолжала весело говорить. Лючио никак не реагировал на нее — просто терпел ее присутствие.

Следующие два дня продолжалось то же самое. Лючио позволял Аллегре находиться вместе с ним в комнате и продолжал играть в те же бессмысленные методичные игры, а она сидела рядом и болтала. Но мальчик ни разу не взглянул на нее, никак не реагировал, и у Аллегры опускались руки.

Однажды вечером, уложив Лючио в постель, к Аллегра подошла Бьянка.

— Не получается? — спросила она, сцепив пальцы, и в глазах ее мелькнуло отчаяние.

Аллегра, свернувшаяся калачиком в углу дивана, оторвалась от своих записей.

— Я сделаю все, что в моих силах, — пообещала она, — но если такое поведение действительно спровоцировано травмой, тогда, возможно, мы что-то упустили. Уровень его эмоциональной подавленности чрезвычайно высок. — Она помолчала, дав Бьянке возможность осознать сказанные ею слова. Затем спросила: — Вы пытались говорить с Лючио о его отце? Я понимаю, что легче вообще не говорить об этом, но Лючио нужно дать выход своим чувствам.

— Я пыталась с ним поговорить, — сказала Бьянка. — Он тут же начинал плакать. — Она прикусила губу. — И для меня это тяжело — говорить об Энцо.

— Конечно, — тихо проговорила Аллегра.

— Лючио всегда любил рисовать, — сказала Бьянка. Голос ее дрожал, но лицо осветила надежда. — Он ничего не нарисовал с тех пор, как перестал говорить, но если вы поможете ему… — Бьянка замолчала и умоляюще взглянула на Аллегру.

Аллегра улыбнулась. Ей хотелось надеяться на лучшее, но она не могла ничего гарантировать.

— Я думаю, занятие рисованием поможет Лючио. Но удастся ли нарушить его молчание — покажет лишь время, — Она пожала плечами и накрыла ее руку своей. — Я сделаю все возможное, — добавила она, увидев, что глаза женщины наполнились слезами.

На следующий день Аллегра повела Лючио в мастерскую на втором этаже. Он держался удивительно послушно. Встав посредине комнаты, мальчик задержал взгляд на художественных принадлежностях, но затем глаза его снова потухли.