VII

ЭТИ КРАЯ

Быстро углубившись в галерею, Николя не увидел, каким долгим отчаянным взглядом проводила его Антуанетта. Недовольный охватившим его чувством неловкости, причины коего он искать не собирался, он пытался отвлечься, наблюдая за причудливыми нравами двора. Встречая жен, мужья приветствовали их с отрешенным видом, как если бы встретили незнакомку. В самом деле, подумал он, нынче множество мужчин озабочены только пополнением списка своих любовных побед, а женщины с гордостью сообщают всем имена своих любовников. Живя под одной крышей, супруги встречаются крайне редко, не ездят в одном экипаже, не оказываются вместе в гостях и лишь случайно сталкиваются при дворе. Мужчина стремится заполучить, женщина — отнять или захватить; только эти побуждения заставляют идти на приступ и сдавать крепости. Он и она любили друг друга, не получая удовольствия, отдавались без боя, расставались без сожаления, считали долг слабостью, порядочность — предрассудком, а чувствительность — пошлостью. Наблюдая версальские нравы, Николя пришел к выводу, что процедура соблазнения имела свои правила, а безнравственность — свои принципы.

Настало время идти на церемонию снятия сапог. У входа в зал, где, оживленно переговариваясь, уже толпились дворяне, несли караул королевские гвардейцы, сновали лакеи и занимали свои места те, в чьи обязанности входило присутствовать на церемонии, ему в нос ударил резкий сладковатый запах мускуса и пудры, и чья-то сухая рука вцепилась ему в плечо. По ароматам он узнал маршала де Ришелье. Тринадцать лет назад, когда Сартин впервые привел Николя в этот зал и представил его Людовику XV, герцог также находился здесь.

— Наш дорогой Ранрей, вернувшийся с того света! — воскликнул бодрый старец. — Рад вас видеть. Как себя чувствует Ноблекур?

Вопрос не требовал ответа, но Николя совершил бы ошибку, если бы пропустил его мимо ушей.

— Для его возраста весьма неплохо, сударь.

— Благодарю вас, — проскрипел маршал, состроив устрашающую гримасу, — я младше его, да еще насколько! Что за дела привели вас в эти края?

— Охота. Не соблаговолит ли первый дворянин королевской опочивальни ответить на вопрос: на кого его величество намерен охотиться завтра?

Почтительная форма вопроса привела герцога в восторг, и он горделиво вскинул голову, явив во всей красе свое набеленное и нарумяненное лицо.

— Да будет вам известно, господин маркиз, что сегодня травили огромного кабана… поистине дьявольское создание, устроившее лежку в большом парке. Черт побери, когда этот зверь ринулся к садам, наши люди, увидев его налитые кровью глаза, бросились врассыпную! Король, который как-никак Бурбон, приказал затравить зверя. Четкие следы на земле помогли выследить его. Сейчас, полагаю, мясу кабана уже воздают должное.

— А завтра?

— Завтра, дабы развлечь его величество, мы будем охотиться на мелкую дичь и пернатых в долине Гренель.

Несмотря на каблуки, Ришелье поднялся на цыпочки и, повиснув на руке Николя, продолжил шептать ему на ухо. Голос его был столь высок, что комиссар мог с уверенностью сказать, что слова герцога не слышал разве что усопший.

— Сейчас я вам расскажу последнюю злую шутку, что гуляет в этих краях. Вчера князь — архиепископ Сальмский в сопровождении друзей шел через зал «Бычий глаз». Хлыщи, что согревались в этом зале, решили посмеяться над князем и сделали это столь громко, что тот услышал, как они произнесли: «Вот идет Эзоп и его двор!» Вам же известен физический недостаток нашего архиепископа! Однако он остался невозмутим, и на лице его не дрогнуло ни единой морщинки, отчего насмешники обнаглели еще больше. Тогда он повернулся к ним и сказал: «Господа, параллель эта весьма лестна для меня, ибо Эзоп умел заставить разговаривать животных».

— Увы, — вздохнул Николя, — есть края, где насмешка и уважение соприкасаются столь тесно, что для завоевания второго требуется подвергнуться первой!

— Ого, да вы настроены критически, — заметил маршал. — Сердечные неудачи? Поверьте мне, в этом мире недостаточно знать, что для достижения успеха необходимо подвергнуться насмешкам. Надобно тщательно изучить тот круг, куда мы благодаря нашим титулам удостоились войти, ведь выставлять своего ближнего на посмешище больше всех любят именно наши собратья по сословию. Насмешки позволяют себе те, кто в фаворе, а значит, изучать надо именно их, и это изучение требует изрядной утонченности и внимания, гораздо большего, чем мы можем себе вообразить.

Николя удивился тону, каким маршал произнес эти слова. Ветер давно сменил направление, но он упорно навязывал свое присутствие двору, где от него отворачивались все, включая молодую королевскую чету. Сей славный осколок прошлого был пажом при великом короле, знал госпожу де Ментенон и маленькую герцогиню Бургундскую… Он мог листать время словно книгу. Неожиданно для себя Николя почувствовал сострадание к старцу, стремившемуся с присущим ему пылом увековечить незыблемый порядок.

— Скажите мне, скажите же, — вновь начал маршал, — ваш приезд имеет отношение к той драме, о которой все только и говорят?

Николя изумился, но промолчал.

— Убита ангорская кошка госпожи де Морепа! Отовсюду слышны стоны, все требуют голову убийцы. Нет, пожалуй, вы здесь по другому делу.

Николя вздохнул с облегчением: он ошибся. Никогда нельзя недооценивать герцога де Ришелье.

— Да, точно, вы здесь в связи с досадной историей, касающейся герцога де Ла Врийера. Не скажете ли вы мне…

Николя продолжал хранить молчание.

— О! Вы напрасно молчите. Я вижу вас насквозь. Вы не отвечаете, но ваши плотно сжатые губы гораздо красноречивее слов. Может, вы хотя бы…

Выкрики привратников и глухой стук алебард о пол, возвестившие о возвращении королевского кортежа с охоты, спасли Николя от беспримерной настойчивости Ришелье. Все склонились в почтительном поклоне, повсюду виднелись только спины. Король, все еще возбужденный, обвел взглядом собравшихся; с его одежды капала вода. Высокого роста, в охотничьих сапогах он казался еще выше. Из-за привычки сутулиться он так и не научился пользоваться преимуществом, дарованным ему ростом, и не обладал необходимым для суверена величественным видом. Он щурился, словно украдкой смотрел на каждого, и всем казалось, что он не узнавал никого. Шаг его был неровен: он то пытался идти вперед, то отступал, пошатываясь и не зная, куда деть руки. Взгляд Николя задержался на королевском профиле: хотя тот и не отличался четкими очертаниями, как профиль покойного монарха, тем не менее сходство явно прослеживалось. Тучная шея вросла глубоко в плечи. Неуловимый взгляд голубых глаз не обладал томной поволокой, присущей глазам его предшественника. На губах блуждала невыразительная — чтобы не сказать младенческая — улыбка. Король прошел мимо Николя, потом вернулся, подошел поближе, наклонился и внимательно в него вгляделся.

— Ранрей, когда я пойду к себе в кабинет, проследуйте за мной.

Эти слова прозвучали словно гром среди ясного неба. Все взоры тотчас устремились на счастливчика, коему король оказал столь великую милость. Все знали, что король близорук и с трудом различает лица своих придворных. Маршал Ришелье решил, что настал подходящий момент заявить о себе.

— Сир, позвольте первому дворянину…

Сделав вид, что не слышит обращенные к нему слова, король повернулся к Ришелье спиной. Королевская чета при каждом удобном случае выказывала герцогу свое нерасположение, надеясь таким образом побудить его отказаться от своей должности и более не надоедать им своим присутствием, напоминавшим королеве о ненавистной госпоже Дюбарри. Однако их усилия ни к чему не приводили, ибо герцог упорствовал, делая вид, что не замечает ни красноречивых признаков своей опалы, ни несообразного его рангу обращения.