В комнатке Николя корабельный хирург продемонстрировал принесенные им сокровища: каплуна, зажаренного в соли крупного помола, языки из Вьерзона, бутылку бургундского. Дополняли пир хлеб и миндальное печенье. Друзья без всякого смущения расположились за туалетным столиком. Хирург попытался снова привлечь внимание Николя к нежелательным последствиям, которые может повлечь за собой официальное признание сверхъестественного характера наблюдавшихся явлений.

— Какого черта, — заключил он, — мы же не в дебрях Африки, не в наших заморских факториях, чтобы верить в чудеса.

Желая рассмешить Николя, помрачневшего от его речей, Семакгюс рассказал про последнее «чудо», случившееся в Париже десять лет назад. Во время одной из процессий в предместье Сент-Антуан народ вообразил, что гипсовая статуя Святой Девы, стоявшая в нише одного из домов, повернула голову, дабы приветствовать своего божественного сына, чье изображение проносили мимо. На следующий день не меньше пятидесяти тысяч человек захотели поставить свечу к подножию статуи. Народ запрудил всю улицу, и полиция не знала, как заставить всех разойтись.

— И в чем же оказалось дело? — с улыбкой спросил Николя.

— А вот в чем. Статуя стояла в нише дома, где находилась бакалейная лавка, торговавшая свечами. И когда люди скупили все свечи, опустошив и лавку, и склад, статую сняли, увезли и спрятали в потайном месте.

— Ваш рассказ напомнил мне, — произнес Николя, — как 25 апреля, в ночь на Святую Пятницу, Сартин отправил меня на церемонию в Сент-Шапель. Там тоже собралась огромная толпа, и нужно было проследить, чтобы не случилось беспорядков. Вы знаете, согласно поверью, одержимый, явившийся в эту ночь в церковь, может избавиться от терзающих его бесов и вернуть себе прежнее здоровье. Для этого священник прикасается к нему святыми реликвиями — подлинными частицами Святого креста. Я сам видел — стоило частице Креста коснуться недужного, вопли и конвульсии прекращались, и больной покидал храм исцеленным. А потом Сартин объяснил мне, что исцеленные больные были нищими, которых за небольшую плату наняли сыграть этот спектакль! И как после этого верить, когда почтенные священники сами соглашаются ломать столь недостойную комедию?

— О, это еще что! Священники еще и не такое проделывают! Хотя, в сущности, кому нужно плодить одержимых? Их ведь и на самом деле много, так что, по-моему, нет никакой необходимости создавать еще и поддельных больных. А ваши рассуждения неверны хотя бы потому, что вы путаете сущности с их карикатурными изображениями, а религию с суеверием, хотя религия…

Понимая, что спор может затянуться до бесконечности, оба рассмеялись и содвинули бокалы. Потом Николя отправился искать фиакр, намереваясь отбыть в монастырь Карм Дешо, что на улице Вожирар, а Семакгюс остался осматривать пациентку. По случаю праздника, в гости отправлялись целыми семьями, и найти свободный фиакр оказалось практически невозможно. Он долго стоял на площади Пале-Руаяль перед роскошным зданием водокачки, высившимся между улицами Фроманто и Сен-Тома-дю-Лувр, прежде чем какой-то кучер пожелал, наконец, остановиться. Поэтому он имел достаточно времени рассмотреть монументальный овальный портал двухэтажного водохранилища. Настоящий дворец, постройка не исполняла своего назначения, а потому служила постоянным поводом для шуточек над провинциалами: парижане с удовольствием отправляли слуг из глубинки за водой на площадь Пале-Руаяль. Настоящая водокачка находилась на бульваре Тампль, напротив улицы Фий-дю-Кальвер. В ней были установлены четыре насоса, приводимые в действие четырьмя лошадьми, которых меняли каждые два часа. Насосы наполняли водой бассейн, а застоявшаяся вода, выпускавшаяся дважды в неделю, по понедельникам и четвергам, служила для прочистки большой клоаки, расположенной между Бастилией и западной окраиной [44], где нечистоты сбрасывали в воды Сены. Эти сведения Николя получил в бюро парижской полиции, отвечавшем за уборку мусора в городе.

Когда он добрался до улицы Вожирар, большая служба по случаю дня Святой Троицы уже закончилась. Заглянув в церковь, где все еще плавал туман от воскуряемых благовоний, он вспомнил расчлененное тело графини де Рюиссек, найденное на дне колодца смерти [45]. В последнее время его память на удивление часто воскрешала лица людей, ушедших из жизни. Возможно, потому что его работа заключалась в том, чтобы успокоить возмущенные души жертв, отыскав их убийц. Твердым шагом он двинулся по хорошо знакомой ему дороге, ведущей в аптекарское крыло. Отец Грегуар сильно постарел; свою лабораторию, где он по-прежнему продолжал исследовать лекарственные травы, он покидал теперь только в часы, приуроченные к ежедневным службам. На основании специального разрешения приора он поставил себе в лаборатории кровать; однако спал он мало, и его бессонные ночи проходили в молитвах и медитациях. Николя был уверен, что найдет святого отца в лаборатории; в последнее время жизнь монастыря перестала его интересовать.

Войдя в просторный сводчатый зал, наполненный туманными парами и ароматами благовоний, исходившими из нагревавшихся на медленном огне тиглей странных форм, где булькали загадочные жидкости, менявшие свой цвет от белого опалесцирующего до изумрудно-зеленого, он не сразу заметил старого друга. Положив на колени гобелен, изображавший папоротниковые заросли, отец Грегуар дремал в большом кресле времен Людовика Великого. Изменения, за короткое время преобразившие лицо монаха, поразили Николя. Казалось, болезнь убрала все лишнее с некогда полного лица отца Грегуара, оставив лишь естественные грани и неровности, среди которых, словно вырезанный кривым садовым ножом, торчал заострившийся нос с тонкой переносицей. От телесной полноты монаха не осталось и следа. Перед Николя сидел аскет, познавший истину ценой отрешения от всего земного. Кисти рук, лежавшие на груботканой темной рясе, полупрозрачные, словно выточенные из слоновой кости, казались руками надгробной статуи. Монах явно больше молился, чем спал; почувствовав человеческое присутствие, он открыл глаза, и его по-прежнему живой взгляд загорелся при виде Николя.

— Сын мой, вот подлинное чудо сегодняшнего праздника, когда мы вновь вспоминаем Господа, призвавшего Святой дух снизойти на его учеников. Ты нашел время навестить старика!

Отец Грегуар поднял правую руку и благословил Николя.

— Мне осталось жить уже не долго, — продолжил он, — и каждое твое посещение — это радость, даруемая мне Богом.

— Вы советовались с врачами Медицинского факультета?

— Сын мой, медицина не имеет к нашей кончине никакого отношения: каждому отмерен свой срок. Целебные травы, исследованию свойств которых я посвящаю все свое время, дают мне силы и помогают коротать время в ожидании конца. Я молю Господа, в надежде, что он рассудит меня достойным своих ангельских посланцев, и те отнесут мою душу в рай. Но ты живешь в миру; как складываются твои дела?

Лукаво улыбаясь, он принялся постукивать пальцами по подлокотникам кресла.

— Ты приехал не только для того, чтобы поздороваться со мной, тебе нужна моя помощь. Говори, не боясь утомить меня. Тишина нередко угнетает меня, и я имею право на слово. К тому же, дорогой мой Николя, эта наша встреча станет последней.

Николя почувствовал, как его переполняет жалость. Приглушенная речь отца Грегуара напомнила ему голоса двух других, столь же дорогих ему людей: каноника Ле Флока и маркиза де Ранрея. Из трех человек, воспитавших его и подготовивших к его теперешней жизни, двое уже отправились в мир теней, а третий постепенно покидал мир живых.

Взяв себя в руки, Николя, стараясь не показывать свое волнение, рассказал о трагедии на улице Руаяль, об убийстве Элоди, о подозрениях, нависших над семьей Гален и о странных явлениях, не только не прекращавшихся, но наоборот, участившихся. Не скрывая ни растерянности, ни беспокойства, он изложил все свои предположения, за которые он пытался зацепиться, чтобы набросить покрывало разума на неподдающиеся его пониманию явления. Отец Грегуар слушал, закрыв глаза, однако при описании некоторых подробностей губы его сжимались так сильно, что становились белыми, словно его охватывала неодолимая боль. Выслушав Николя, он помолчал, а затем попросил дать ему маленький флакон, стоявший на соседнем сундуке. Поднеся флакон к губам, он проглотил несколько капель содержавшейся в нем жидкости, и вскоре губы его постепенно приобрели привычный цвет.