Прохладное лето 34-го. Брест.

— Ну поймите, товарищ майор, — тщедушный младший сержант для солидности привстал на цыпочки. — Не могу я её принять. Не в моей компетенции иностранными шпионками заниматься.

— Я ещё раз объясняю, это твои проблемы, — Виктор Эдуардович в упор смотрел на него. — Позови того, кто сможет решить вопрос. Мне что, ночевать здесь оставаться?

Милиционер втянул голову в плечи. Вот только этой напасти, в лице представителя грозного ведомства, как было написано в предъявленном удостоверении, и не хватало до полного комплекта несчастий. Первое случилось год назад, когда счастливого выпускника семилетней школы, предвкушающего великое будущее филолога-лингвиста, вызвали в райком комсомола и направили на службу в милицию. В спецшколе под Москвой новобранца быстро научили разбираться в новых воинских званиях, заставили выучить наизусть краткий курс истории ВКП(б), повесили на необмятые погоны две лычки, выдали блестящую жёлтую кобуру с потёртым наганом, и послали добровольцем наводить порядок в недавно освобождённом от польской оккупации Бресте.

Поначалу было очень тяжело, и Юлий Петров, которого сослуживцы называли просто Юлькой, мучительно долго привыкал сдерживать тошноту, снимая наручники с трупов застреленных при задержании бандитов и грабителей. А недавно стало ещё хуже — всех старших товарищей отправили в командировку в Дрогичин, обеспечивать безопасность готовящихся мероприятий.

— Товарищ майор, нет никого в отделении. Уехали все, — младший сержант лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. — А давайте её расстреляем при попытке к бегству? И Вам легче, и у меня отчётность улучшится. Заодно и будет на кого списать вчерашнюю стрельбу на вокзале.

Ставить к стенке арестованную Филиппов не хотел, хотя, вспоминая некоторые моменты, предшествующие аресту, страстно желал этого. И потому скучно и буднично ответил на предложение милиционера ударом в зубы.

— Дурак ты, младшой. Посмотри на неё, какой побег? Вообще, можешь представить её бегущей?

Юлька Петров, не вставая с опрокинутого стола, рукавом синей гимнастёрки вытер кровь с лица и выплюнул на пол оказавшийся лишним зуб. Потом последовал совету старшего по званию и посмотрел на арестантку. Она так жалостливо оценила результаты сделанного майором замечания, что младший сержант ощутил неведомо откуда взявшуюся благодарность. Что-то горячее поднялось в груди, постояло там, и опустилось гораздо ниже.

И тут Юлий понял — это любовь. Та самая, внезапная, умопомрачительная, с финским ножом выскакивающая из переулка. О которой читал совсем недавно.

А она… она…. Да, мечта любого образованного человека, любого интеллигента. Сидит в углу, а скованные за спиной руки заставили гордо развернуть ещё видные местами плечи и резко обозначили то, что ещё Пушкин называл персями. Или ланитами…? Неважно, мысли путаются под взглядом бледно-серых глаз, прикрытых большими роговыми очками. А щёчки? Восхитительные щёчки, нависающие над прекрасно-покатыми плечами…. Пухлые губки, особенно нижняя, кокетливо выступающая вперёд сантиметров на пять….

А фигура? Фигура богини из Исторического музея. Скифской богини плодородия, памятники которой до сих пор можно встретить на степных курганах. Когда рука плавно и нежно скользит по совершенным формам одной сплошной выпуклости, не задерживаясь на всяких глупых излишествах вроде талии. Когда при каждом шаге по дивному телу пробегает волна, подобная океанской. Или это напоминает колышущийся под южным ветром ковыль?

Внезапно пересохшим горлом сержант прошептал:

— Мадам, мы не были знакомы раньше?

— Вас? Не поняла немка.

— Да, я Вас где-то видел. Может быть в Москве? Или в своих снах? Помню прогулки под Луной… и гулкое эхо Ваших шагов.

— Нихт ферштеен. Что есть такое эхо Москва?

Дыхание у Юлика перехватило. Видимо от услышанного небесного голоса, шедшего из желанных уст. Или причиной тому стал сияющий неземным светом хромовый сапог, сильно ударивший под рёбра?

Филиппов взял хватающего воздух ртом милиционера за воротник и приподнял на уровень глаз.

— Я чего-то не понял, младшой. Что за несанкционированные лямуры? Ву компрэнэ?

— Никак нет, товарищ майор, — ноги Петрова не доставали до пола, а потому попытка щёлкнуть каблуками не увенчалась успехом. — Проводится допрос.

— Что уже удалось узнать?

— Арестованная плохо говорит по-русски.

— Это я и без тебя знаю.

— Так времени мало было.

— Да? — Виктор Эдуардович отпустил воротник, и Юлик с грохотом упал на четвереньки. — Ну и какие будут предложения?

— Готов продолжить расследование! А Вы оставьте её у меня, а? Завтра утром доложу о результатах.

— Что, и ночью работать будешь? — не поверил Филиппов.

— На благо партии и народа готов трудиться круглосуточно! — отрапортовал милиционер, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. — Если нужно — и жизнь положу!

А что, неплохая идея — оставить пышную Изольду на попечение худосочного Тристана. Ничего с ней не случится. Пылинки будет сдувать, вон как смотрит влюблёнными глазами. Поможет бежать? Это вряд ли, влип юнец капитально. Нет, такой ни за что не отпустит объект обожания. Уж это майор мог определить сразу, приходилось видеть подобное. Всё, решено! А самому снять номер в гостинице, и завалиться в знакомый кабачок для проведения следственного эксперимента по сравнению вкусовых качеств брестского и лидского пива.

— Договорились, младшой. Пиши расписку.

— Какую?

— Что значит, какую? А на каком тогда основании я буду тебя завтра расстреливать, если с арестованной что-то случится?

— Ах, эту? Конечно-конечно, — младший сержант наконец-то разогнулся из интересной позы, в которой стоял до того. — Печать ставить?

— Обязательно. И ещё не забудь протокол допроса проштамповать.

— Какой?

— Обыкновенный. Или ты собрался с ней обсуждать изысканные особенности построения стихотворений Велимира Хлебникова?

— Вы что, товарищ майор, это декадентство. Я Мандельштама читаю. И Соловрунцева.

— Тем более. Сказал же — всё под запись. Стенографистку позови.

— Постараюсь сам справиться.

— Ну-ну, смотри у меня!

— Так точно! — Юлик, стремясь избавиться от грозного гостя, быстро нашёл нужный бланк, и красивым почерком заполнил его, сверяясь с сопроводительными документами. Только уточнил: — Она точно фон Вилкас?

— Точнее не бывает, — после шлепка печати аккуратно сложенная бумажка была спрятана в нагрудный карман. — Ну, будь здоров, Ромуальд. Завтра заберу.

— Я Юлий, — осторожно поправил Петров. — А может оставите, товарищ майор? Как в самом начале собирались.

— Нет уж, — отказался Филиппов. — Сам же говорил, что не в твоей компетенции. Утром в Минск повезу.

Он козырнул на прощание и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. На улице вечернее солнце больно ударило по глазам, привыкшим к мягкой полутени милицейского отделения, заставив Виктора Эдуардовича наклонить голову. И встретиться глазами с коротконогой вислоухой собачкой, приветливо машущей хвостом.

— Ой, привет, друган. Ты чей? — пёс в ответ покрутил головой. — Правда, ничей? Потерялся? Я вот недавно в поезде такого же видел. Может кушать хочешь? Или по пиву?

Такс оскалился в радостной улыбке и тявкнул, наверное соглашаясь.

Опять хотелось есть. И уже давно, со вчерашнего дня. С тех самых пор, как в благородной рассеянности прошёл сквозь стену вагона-ресторана и очутился во встречном товарняке. А так не оказалось ничего съестного, только бесконечные станки, станки, станки…. Ну не считать же за полноценный обед содержимое тормозков машиниста и кочегара? Нет, что Вы, в этом случае всё было честно и благородно — добрые люди пожалели оголодавшего попутчика и поделились последними крохами.

А вот вчера в Бресте, на вокзале, пришлось опуститься до банальной уголовщины. Но не судите строго, живот подвело так, что сил на что-то другое просто не оставалось. А потом и остатки их потратил, улепётывая со всех ног от возмущённых кражей хозяев мешка. Ещё повезло, что гнались недолго. Или патроны кончились, или опасались спешащей на выстрелы милиции. Жлобы, мать их за ногу…. Или за обе. Было бы чего жалеть — в тяжёлом сидоре из съестного лежал только кусок сала, аккуратно завёрнутый в чистую ещё недавно портянку. Правда, кусочек хороший, килограмма на четыре, толщиной в две лапы, розовый на срезе и с прослойками вкуснейшего мяса. Остальное интереса не представляло. Что уж там было? Несколько подозрительных брусков, похожих на мыло, только на вкус гораздо гаже, коробка патронов, моток шнура, пахнущий очень гадко, три гранаты, и всё…. Скажите, люди добрые, неужели какое-то барахло ценнее жизни собачьей? Затрудняетесь ответить…. Эх вы, человеки…. Стрелять-то зачем?