– Он очень любил мать.

– Да, это так, но сильнее всего его потрясла смерть папы.

Рикки ничего не сказала. Отношения этих двух мужчин были далеки от хороших. Бобби писала ей почти каждую неделю до самого последнего месяца жизни и всегда упоминала вскользь, что отношения между ее мужем и сыном не становятся лучше.

– Тебя это удивляет, да? Меня бы тоже удивило, если бы я не видела, что отношения между ними изменились после маминой смерти. Я нечаянно подслушала их разговор в ночь после похорон… – Она замолчала, взглянув на хозяйку большими глазами. – Тебе, наверное, неинтересно слушать о жизни нашей семьи? У тебя, похоже, хватает своих забот, я имею в виду твое возвращение.

– Нет, мне интересно. Они были добры ко мне, твои родители. Мне хотелось бы знать, что произошло между Бертом и Боу.

– Так вот, папа был совсем не в себе, когда мама умерла. Я удивлялась. Я скучаю по ней, но была рада, что она умерла, – последние два месяца она чудовищно страдала. Я думала, папе станет легче, но он был подавлен, не мог смириться, не мог даже выдержать похорон. Он ушел. Позже Боу пошел его искать и нашел сидящим на полу в спальне и прижимающим к себе ее любимое платье. Я зашла туда сразу вслед за ним. Папа громко всхлипывал и говорил о том, как сильно любил ее. Потом он взглянул на Боу и сказал: «Я любил ее с того времени, когда мы были головастиками, но она видела только твоего отца. Когда он умер, я приехал и просил прямо там же и в тот же час выйти за меня замуж. Она согласилась, но только потому, что понимала, как тебе нужен отец. Она даже сказала мне, почему это делает. Бобби была самым честным человеком на свете. Я создал весь этот проклятый курорт только для того, чтобы она гордилась, что я ее муж. Я назвал его в честь нас троих, мечтая, что мы будем настоящей семьей. Но я всегда знал, что этого не получилось. Я был всего лишь мужчиной, который не смог занять место своего брата. Вот почему я всегда был зол на тебя и на нее. Для меня ты был моим сыном, а она моей женой, как будто до меня никого не было. Я все делал не так. Для вас обоих». – Петит пожала плечами. – Это не дословно, но весьма точно. Я помню это хорошо, потому что к этому моменту Боу тоже плакал, а потом они обнялись. – Она опять пожала плечами. – Папе не стало лучше. Он просто бесцельно бродил вокруг отеля и совершенно не занимался делами. Боу не хотел возвращаться в колледж, он хотел остаться и помочь, но папа рассвирепел, они устроили настоящую драку, как бывало прежде. Я думала, это добрый знак – значит, папа стал прежним. Но как только Боу уехал, ему стало еще хуже. Боу вернулся домой на Рождество и более или менее взял все на себя. Они вместе ходили за покупками, а ночью пили. Бражничали, как выражался папа. В канун Нового года они ушли и не возвращались до четырех, а когда вернулись, громко разговаривали, смеялись, натыкались на все, разбудили меня. – Петит сгорбилась: – Одним словом, что мы могли поделать с этим больным человеком?

Рикки не ответила на вопрос:

– Что произошло? Я прочитала об этом в газете, но там говорилось только, что он умер во сне. Это было алкогольное отравление?

– Нет, для Боу было бы лучше, если бы это было так. – Петит долго смотрела в окно. – Ты уже видела его?

– Боу? Да, мы пару раз столкнулись.

– Он паршиво выглядит, ты не находишь? – Петит усмехнулась. – Но меня не обманешь – он все еще самый красивый мужчина к западу от Миссисипи, но делает все возможное, чтобы это было не так. Я беспокоюсь о нем. – Она решительно тряхнула головой, словно желая сбросить с себя все свои страхи. – Может быть, теперь, когда ты здесь, все изменится. Вот почему я обрадовалась, когда Салли Джейн позвонила мне и сказала, что ты сняла этот дом.

– Ты хочешь сказать, что теперь он мой лендлорд? Ты думаешь, он проявит интерес к дому потому, что я живу здесь?

Петит грубо выругалась, но тут же спохватилась:

– Ой, извини, черт, я хотела сказать, нет. Ему плевать, если мы завтра разрушим дом до основания. Это так, Эрика, его больше ничто не заботит.

– По крайней мере, у него есть его работа, она занимает его.

– Не думаю, что он вел какое-нибудь дело в последние месяцы. Мэри Бет Рейнолдс, помощник государственного обвинителя, выполняет большую часть работы.

Рикки надолго задумалась, сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

– Я совершенно растерянна, – наконец призналась она.

– Эрика, он обвиняет себя во всем. В том, что не был здесь с тобой, в смерти папы, даже в своей неудачной женитьбе. Некоторые ни в чем себя не винят, только не мой брат, он чувствует вину и не дает ей уйти. Сейчас он совершенно коричневый.

– Коричневый? – Эрика качнула головой. – Прости, я снова в растерянности.

Петит засмеялась:

– Коричневый – это цвет вины, самой тяжелой вины. Я художник и все вижу в цвете. Мой старик сошел с ума, когда я сказала, что он какого-то там цвета. Но я всегда права.

– Это необычно. Я не слышала, чтобы кого-нибудь так описывали. А какого цвета я сегодня?

– Ты правда хочешь знать?

– Конечно, это интересно.

Петит долго и пристально всматривалась в хозяйку, а потом объявила:

– Ты в основном пурпурная, уверенная в себе, полная решимости, самонадеянная. Но есть немного красного и голубого. Красный – цвет гнева, голубой – меланхолии или одиночества.

Рикки слегка кивнула ей:

– Это поразительно. Но как Боу стал совсем коричневым?

– Как я сказала, он винит себя во всех болезнях мира, и это действительно тяжело. Коричневый.

– Я поговорю с ним о… о том, что произошло между нами. Мы были всего лишь детьми, оба. Он не мог изменить того, что случилось в ту ночь. – Она поднялась с кресла и подошла к окну, отбрасывая воспоминания о той ночи. – Ты не сказала, что случилось с твоим отцом.

– Он убил себя. Оставил записку, которую мы едва смогли прочесть. Думаю, он написал ее, когда они пришли домой. Он был так пьян, что не знаю, как он вообще мог писать, но написал.

– О, мой Бог, я не знала.

– Эх, все прошло и кончилось. Я не похожа на Боу, я не живу прошлым.

– Правильно. Это вредно для здоровья.

Их глаза встретились…

– Да, – сказала через мгновение Петит, – полагаю, тебе это хорошо знакомо. Именно поэтому ты вернулась, не так ли?

Рикки не ответила, она смотрела в окно. Внизу, в рыбацкой хижине она заметила движение, на этот раз сомнений не было.

– Петит, я как раз вспомнила – завтра я, собиралась позвонить агенту. В этом домишке у озера кто-нибудь живет? – Она повернулась к сидевшей позади нее маленькой женщине. Глаза Петит стали большими, как блюдца. – Почему ты так смотришь на меня?

– Ты серьезно? Тебе никто не сказал?

– Что?

– Боу. Там живет Боу. Я это и имела в виду, говоря, что рада тому, что ты сняла этот дом. Возможно, когда его мысли будут заняты тобой, он бросит убивать себя пьянством.

Не дожидаясь приглашения, она распахнула внешнюю дверь и попала… в мусоропровод в прямом смысле слова.

– Кто, черт возьми, дал тебе…

Дом был пуст.

Она услышала плеск воды в туалете, почувствовала, как ее саму как бы смыл этот звук. Она едва не ушла, вероятно, так и сделала бы, если бы в этот момент не открылась дверь ванной.

На нем не было абсолютно ничего, если не считать болтавшегося на шее полотенца.

– Мне послышалось, что кто-то вошел, – сказал он, небрежно останавливаясь в проеме двери и скрещивая руки на груди. – Итак, в чем дело?

Рикки повернулась к нему спиной и ответила:

– Я… я хочу знать, почему ты не сказал мне, что живешь здесь в этом… – она не договорила фразу, впервые обратив внимание на убожество комнаты. – Боже милостивый, Боу, – произнесла она, забыв, что смутилась, увидев его наготу, и резко повернулась. – Ты ведь, наверное, самый богатый человек в Сент-Джоуне. Почему ты живешь здесь?

– А почему бы и нет? – задал он встречный вопрос, пересекая комнату, чтобы надеть джинсы, которые сбросил перед тем, как вздремнуть.