— Pardon, господин полковник? — Филиппу показалось, что он сходит с ума. — Простите, но я ничего не понимаю.

— Только что пришла депеша из Лондона. — Агент встал из-за стола и тоже пожал его руку. — Бонапарт сдался, и война окончена. Наши страны прекратили сражение. Вы свободны, как я уже сказал, и можете либо оставаться здесь, либо идти куда хотите… можете даже вернуться во Францию. — Он дружески похлопал француза по плечу. — А теперь я пойду вместе с полковником и сообщу эту радостную новость вашим соотечественникам и открою ворота замка. — Он снова пожал лейтенанту руку и оставил его одного.

Филипп отправился к себе на квартиру, едва осознавая, что делает и куда идет. Когда он дошел до рыночной площади, то услышал ликующие крики, раздающиеся в замке: эти звуки доносились до него, как шум морских волн, когда он шел по Маркет-стрит до самого магазина булочника. Жена булочника тут же забыла о своем покупателе и, отложив свежевыпеченный хлеб, повернулась к нему.

— Говорят, война окончена, мистер Кадо? — вскричала она. — Скажите, неужели это правда?

— Да, — подтвердил он. — Война окончена. Мы больше не враги, мадам.

И тотчас же почувствовал, что его окружили мужчины и женщины, стали жать ему руки, целовать его и обнимать, смеяться и плакать одновременно. Филипп еле сдерживался от смеха, потому что таких эмоций было трудно ожидать от холодных англичан. Затем он пошел в трактир «Скрипучие ворота», заказал хозяйке самые лучшие блюда и пообедал в компании офицеров из замка — французов и англичан.

Закончив обедать, Филипп направился к Пустоши и там, присев на пригорок, покрытый мягкой травой, стал смотреть на город и на замок, возвышающийся на холме, со странным чувством сожаления и печали.

Он был свободен, наконец, и ничто не говорило об этом так ясно, как запах полевых цветов и дикого тимьяна, окружавших его со всех сторон. Он был свободен, как жаворонок, порхающий в небе над его годовой, но радость этой свободы, которую он так ждал более пяти лет, была омрачена печалью и сожалением.

Он постарался думать о дяде — этом суетливом и добром маленьком человечке, о тете — аккуратной и опрятной женщине, об их доме, увитом виноградной лозой, и о девушках, которых, наверное уже подбирали ему в жены, — с хорошим приданым и таких же рассудительных, как его тетя. Но ни у кого из них не было такого нежного голоса, такого ореола золотистых волос и ангельского лица, как у Сары…

Филипп сидел на пригорке долгое время, обдумывая свою жизнь, а когда начало темнеть, поднялся и побрел домой. Он шел по улицам, с трудом продвигаясь через толпу гуляющих людей, когда почувствовал, что кто-то схватил его за руку — второй раз за этот день. Филипп обернулся и увидел Гастона — в хорошем подпитии и в приподнятом настроении духа.

— Лейтенант Кадо! — вскричал он. — Теперь мы братья, не так ли? Больше мы не хозяин и слуга — все это в прошлом! — Гастон посмотрел на сапоги лейтенанта и расхохотался. — Фуке позаимствовал у вас старые сапоги, но, я думаю, вы догадались об этом. Это была хорошая, шутка. Если бы Фуке захотел сбежать сейчас, ему не пришлось бы прилагать столько усилий.

При этих словах он опрометчиво отпустил руку лейтенанта и свалился в канаву, а Филипп, не обратив на это никакого внимания, отправился к себе на квартиру.

Но там его ожидали неприятности. На улице возле булочной стоял экипаж, в котором сидели леди и джентльмен, подкарауливая возвращение Романтичного француза.

— Вот он! Я узнала этого мошенника!.. Это он, без всяких сомнений!

— Арестуйте его, Смитсон! — приказал сквайр Форсетт, выпрыгивая из экипажа, и здоровенный детина, с дубинкой констебля в руке, схватил Филиппа за воротник.

— Ваше имя Филипп Кадо? — спросил он.

Лейтенант вывернулся из его рук.

— Я лейтенант Филипп Кадо из французской армии, монсеньор, — отчеканил он. — Будьте любезны, сообщите мне, почему вы так бесцеремонно со мной обращаетесь?

Ему ответил сквайр.

— Вы сбежали с моей дочерью! — заорал он. — Вот что вы сделали. Разве вы не знаете этого? Вы скрылись вместе с ней в наемной карете прошлой ночью. Я и ее тетя, мы желаем знать, где вы ее спрятали?!

— Спрятал? Но зачем мне ее прятать, скажите, пожалуйста? — Филипп холодно взглянул на сквайра. — Я полагаю, вы говорите о мадемуазель Софи?

— Вы знаете, о ком речь! — закричала леди, а сквайр уже поднес свой кулак к лицу француза и угрожающе произнес:

— Не думайте, что сможете увильнуть. Война, может быть, и окончена, но в Англии еще существует закон и порядок, в чем вы убедитесь, когда завтра утром предстанете перед мировым судьей.

— Но в чем вы меня обвиняете, монсеньор? — Голос Филиппа был умоляющим, хотя в глазах играли веселые огоньки.

— В насильственном похищении, сэр! — заорал разъяренный сквайр. — Отведите его в арестантскую камеру, Смитсон. — Я разберусь с ним завтра. — Затем он уселся в карету рядом со свояченицей и быстро укатил прочь.

Филипп шел в сопровождении здоровенного Смитсона к местной тюрьме, пожимая плечами. Эти англичане такие тупые. В этом смысле Бьюмонт был прав.

— Я не смогу это сделать, — старался он объяснить лейтенанту. — Но если это сделаешь ты, француз, то никто уже не сможет разубедить сквайра, что ты — не законченный негодяй.

— Я польщен твоим мнением обо мне, — усмехнулся Филипп. — Но не испытываю восторга оттого, что мне придется провести ночь в тюрьме Доувертона. Я предпочел бы съемную квартиру за стенами замка.

— Но, мой дорогой Филипп, ведь этим замечательным молодым людям потребуется время для того, чтобы уехать подальше, — настаивал Эдвард.

И Софи тоже принялась его убеждать.

— Все, что вам надо сделать, — это нанять карету на ваше имя, — твердила она. — Дорогой мистер Кадо, вы же самый добрый человек на свете, неужели вы нам откажете в нашей просьбе?

Филипп вздохнул и покорился своей судьбе. Он всегда был готов угодить леди, а план, который они построили, был ему по душе. Что ж, он должен пострадать за друзей, подумал тогда лейтенант, хотя очень боялся, что в тюрьме будет полно вшей.

Глава 13

Вдова, услышав, что Доувертон наполнен французами и английскими военными частями из замка, и опасаясь, что в дом ее сестры ворвутся пьяные гуляки, послала карету за мисс Черитон и Мелиссой, а также за маленькой служанкой Пэгги, приказав привезти их в Дувр-Хаус и не отпускать до тех пор пока не улягутся волнения в городе.

Мелисса с удовольствием провела два дня заточения в Дувр-Хаус, тем более что Сара почти все время была с ней, хотя в эти дни жена ее кузена казалась особенно задумчивой и тихой.

Ее нежное лицо не выразило никакого удивления, когда на второе утро пребывания Мелиссы в гостях к их обществу присоединился Тэм и сразу сообщил новость: Софи Форсетт удрала.

— Удрала? — уставилась на него вдова, а Мелисса, помогающая Саре наматывать на катушку шелковые нитки, застыла с поднятой рукой. — Ты хочешь сказать, что она сбежала, Тэм?

— Да, именно так. Сбежала. — Тэм был в приподнятом настроении: он очень не любил сквайра Форсетта. — Скажу вам больше — этот старый дурак, ее папаша, так уверен, что она сбежала с одним из пленных французов, что настоял, чтобы этого парня арестовали и посадили в кутузку. Этот бедняга вам всем хорошо знаком. Вы его очень любите… не могу вспомнить его имя.

— Неужели ты имеешь в виду дорогого лейтенанта Кадо, Тэм? — Мисс Черитон была шокирована, а Сара уронила катушку с шелковыми нитками и, опустившись на колени, стала шарить по полу руками.

— Но это смешно! — вскричала вдова. — Софи никогда не сбежит с французом, дорогой! Она слишком разумна!

— Я ему сказал то же самое, — заметил Тэм. — Но он утверждает, что француз встречался с нею в доме графа и в моем парке в разных местах! — В его голосе послышалось негодование. — Только если он и встречался в моем парке, — а я не был в курсе этого, заметьте, — то, скорее всего, с одной из деревенских девиц!