Одним из основных инструментов отражения воздушной атаки на море является маневр. Попасть бомбой ли, торпедой ли по судну, идущему на большой скорости зигзагами, крайне сложно. Но когда кораблей несколько, возникает риск того, что строй рассеется, тогда суда станут легкой добычей подлодок и повторных атак с воздуха, многими против одного. «Торговцы» не могли активно уклоняться от торпед, для этого у них не было опыта. Командующий конвоем не стал рисковать тем, что его подопечные, маневрируя каждый, как умеет, растеряются в пути, как стадо овец, став добычей подлодок и авиации, он сделал ставку на плотность огня, что было разумно: совместно с действиями своего воздушного прикрытия это позволило отбить атаку немцев, но теперь русских сопровождали истребители. «Таировы» не могли помочь, пройдясь по ордеру реактивными запусками, но они все же связали английские двухмоторники. Конвой остался без истребительного прикрытия, а в поединке «корабль против самолета» первый всегда слабее, какая бы артиллерия на нем ни стояла.

Клементьев скомандовал атаку.

Если бы он промедлил еще хотя бы пять минут, то увидел бы вывалившиеся из облаков одномоторные истребители с характерными эмблемами-кругами — очередная смена «спитфайров» и «харрикейнов» с аэродромов Уэльса. Тогда он успел бы отменить приказ, и все случилось бы совершенно иначе.

Но он не успел, и вновь прибывшие легкие одномоторные истребители с ходу навалились на советские тяжелые самолеты. Атака «шаркунов» была сорвана, хотя в целом она прошла немного успешнее, чем у немцев, — сказалось наличие машин с высотными торпедами. Они прорвались к цели на высоте полторы-две тысячи и сбросили свой груз, добившись нескольких попаданий.

Один транспорт ушел в неуправляемую циркуляцию — наверняка у него были повреждены рули, еще один отставал, теряя скорость, на двух начались пожары. Но все корабли оставались на плаву.

Клементьев собирал оставшихся в воздухе, кое-как формируя строй для возвращения, и горестно думал, что, пожалуй, жертвы были напрасны.

* * *

Черчилль курил без перерыва, наплевав на все приличия и условности, удушливый сигарный дым плыл над столами, но никто не обращал на него внимания. Телефоны раскалились, телеграфные аппараты работали в непрерывном режиме, как корабельные артавтоматы с забортным охлаждением. Оперативники перемещали по стенду красные значки, изображающие советские самолеты.

— Кульминация боя, — сообщил Даудинг. — Мы отбили вторую волну, но будет и третья.

— А может, и не будет, — проскрипел сквозь зубы Черчилль.

— Будет, — уверенно ответил маршал. — Ее не может не быть. С их точки зрения, они сильно потрепали конвой и выбрали до дна наши возможности по истребительному прикрытию. Их разведчики уже наверняка сообщили, что наши двухмоторные машины возвращаются, некоторые садятся прямо на воду. А полноценного прикрытия одномоторными машинами все еще нет. Русские, скорее всего, больше не будут пытать судьбу, а вот немцы соберут все, что возможно, и попробуют еще раз. Вот на этом я постараюсь их поймать — на промежутке между сменой эшелонов прикрытия.

— Но если они договорятся и попробуют вместе? — несмело предположила Элизабет.

С минуту маршал то ли обдумывал ее слова, то ли подбирал слова для необидного ответа, взирая на снующих оперативников.

— Нет, этого не будет, — сказал он наконец. — У русских это первая операция такого масштаба и дальности, она уже отняла у них много сил и решимости. Скорее всего, они просто не решатся на повторение, оценив все трудности. Ну а если все же решатся… Тем хуже для них, потому что в этом случае начнут сказываться недостаток опыта, все ошибки и просчеты, что они уже допустили. В таких случая ошибки до поры накапливаются незаметно, а затем сходят сразу и все, как лавина в горах. Чтобы позволить себе два массированных вылета на дальний морской перехват за один раз, нужно быть очень опытным специалистом. Немцам до этого еще далеко. Русским — тем более.

— Мы могли бы попробовать перехватить русских на обратном пути, — снова предложил Премьер. — Все-таки поднять корнуэльцев…

— Мы могли бы, — сухо отозвался маршал. — Но мы не станем. У нас хватит сил только на кого-то одного, и в такой ситуации бьют сильнейшего.

* * *

Клементьев в голос кричал в микрофон, страшно матерился и умолял отменить атаку, но было слишком поздно. Вторая волна немцев была перехвачена еще на подступах эскадрильей «харрикейнов» по наведению с прибрежных радаров километров за 30 до кораблей. Ворожейкин чудом сумел выйти напрямую на руководство объединенных воздушных армий ГДР и пересказать ситуацию из первых рук, но никак не мог приказать, только порекомендовать. Понимая, что в свою очередь никто из немцев не возьмет на себя ответственность личным приказом отменить операцию в критический момент боя, на пороге кажущегося успеха. Это мог бы сделать только Красный Барон, чей авторитет и вес могли заменить любой официальный статус. Но Рихтгофена не нашли.

Даудинг непрерывно наращивал силы, английские командиры и пилоты совершили подлинное чудо, спланировав и выстроив непрерывный конвейер самолетов над караваном. Работали все эскадрильи Уэльса и значительная часть Корнуэльса, некоторые пилоты совершили уже по три вылета подряд.

Немцы атаковали.

* * *

Сильнейшая судорога свела руки Элизабет, она едва сдержала крик боли. Королева до крови прикусила губу, разжимая кулаки. Она и сама не заметила, что по меньшей мере последние полчаса сжимала их с неослабевающей силой, лишь напрягая мускулы при каждом новом перемещении значков на стекле. Разноцветные линии и условные значки наконец начали складываться в понятную для нее картину, во многом пугающе таинственную, но в целом понятную. Кроме того, Даудинг изредка давал краткие, но неизменно точные и понятные замечания, обрисовывая отдельные аспекты противостояния, развернувшегося над волнами Кельтского моря. Элизабет перестала чувствовать себя Золушкой на чужом балу, став если не участником, то по крайней мере полноправным свидетелем.

Синие значки, обозначающие британские авиаэскадрильи, сомкнулись вокруг силуэтов корабликов, встречая красные с черными крестиками стрелы немецких торпедоносцев.

Там, за сотни километров от этого места, теплого, удобного, надежно защищенного, корабли шли вперед, как огромные механические пауки-водоходы, мигая рубиновыми глазками орудийных залпов, раскидывая огромную густую сеть дымных следов трассеров, захлебывались свирепым лаем многоствольные артиллерийские батареи, извергая тонны убийственной стали. Само море походило на адский котел, источая дым и пламя горевшего топлива, кипя от падающих осколков бесчисленных зенитных снарядов. Тяжелые машины немцев, похожие на огромных жуков, сбрасывали торпеды, тянущие к судам тонкие пальцы бурунных следов, чтобы обхватить их мгновенной вспышкой, смять обшивку объятием взрыва сотен килограммов взрывчатки, пустить внутрь жадную воду, жаждущую жертв богам моря и войны.

Сколько прошло времени, минута, четверть часа или вечность, она не поняла. Все так же сновали вокруг возбужденные люди, забывшие регламент и устав. Все так же дымил Черчилль, Даудинг был все так же сух, спокоен и холоден. Болели пальцы, никак не желая простить хозяйке такого насилия.

Но что-то изменилось. Что-то неуловимо изменилось. Как будто в тесном помещении, полном затхлого застоявшегося воздуха, открыли тонкую щелочку, от которой повеяло первым, почти невесомым сквозняком. Движения оперативников стали чуть бодрей, поступь посыльных — чуть быстрей.

Даудинг встал, слегка потянулся и неожиданно громко припечатал узкой ладонью свой любимый том географического атласа. И сразу же, будто устыдившись такого неподобающе резкого проявления эмоций, едва ли не с поклоном сказал:

— Третья атака отбита. Есть некоторые потери с обеих сторон, но относительно небольшие. Немцы возвращаются, и я бы сказал, что при некоторых усилиях сегодня удача может оказаться на нашей стороне.