— Этот бог, Христос… — пробормотал я.

— Он один из нас, сын нашего народа, — ответил Иоханан бен-Закай. — Один из тех, кто пал жертвой наших братских войн. Каин убил Авеля, а ведь они были братьями. Это несчастье, проклятие, которое преследует нас. Но сколько других людей, кроме христиан, стали жертвами нашего безумия!

Он говорил восторженно, как никогда раньше. Его дочь присоединилась к зелотам в Иерусалиме, сказал он. Он знал Элеазара и Иоханана бен-Леви, которые возглавляли их, хотя и соперничали между собой. Они храбрые люди, но жестокие и порочные.

— Зелоты разоряют и убивают, насилуют женщин и грабят, — с жаром говорил Иоханан бен-Закай. — Их трофеи запятнаны кровью. Они бесчестят женщин, чрезмерно холят своих лошадей, носят женскую одежду, обливаются благовониями и подводят глаза. Они не только предаются порокам, но также одержимы жестокостью и жаждой убивать.

Бен-Закай выпрямился, его пальцы еще крепче вцепились в канаты.

— Они живут в Иерусалиме как в доме разврата. Они оскверняют город своим непристойным поведением! — сказал он с ненавистью и надолго замолчал. Возможно, он молился. Потом он рассказал мне о Симоне Бар-Гиоре, сопернике Элеазара и Иоханана Бар-Леви, столь же жестоком, как они. Зелоты захватили Храм, а войска Симона — Нижний и Верхний город. Жители открывали им двери, даже не представляя себе, на какую жестокость способны те, кого они встречали как освободителей.

— Мужчины Симона Бар-Гиоры воруют и насилуют. Евреи убивают друг друга, не думая о римских легионах. Вот почему Бог наказал нас. Все наши города, за исключением Геродиона, Масады и Махерона, в ваших руках. Я узнал, что Хеврон, город нашего предка Авраама, откуда его сыновья покинули, чтобы отправиться в Египет, обращен в пепел военным трибуном Веспасиана. Он зарезал всех жителей города. У нас остается только Иерусалим. Но как он может избежать Божьего наказания, если погряз в преступлениях, разврате и предательстве?

Он неожиданно обернулся ко мне.

— Моя дочь Леда в Иерусалиме, я тебе уже говорил, Серений. Спаси ее, если это угодно Богу!

И он снова повис на канатах, вытянув руки, будто распятый на кресте.

18

Бен-Закай уходил. Я хотел последовать за ним, но меня удержал военный трибун, который встречал меня.

— Пусть этот еврей идет, — сказал он. — Тебя ждет Тиберий Александр.

Я попытался возразить, но Иоханан бен-Закай устало улыбнулся.

— Я римский гражданин. — Он посмотрел на трибуна. — Но я еврей. Для тебя и твоего префекта Тиберия я ведь не настоящий римский гражданин, не так ли?

Он увлек меня на несколько шагов в сторону.

— Одному лишь Богу ведома цена человеческой жизни. Тот, кто забывает об этом, — ничтожный человек, — сказал он, сжимая мою руку. — Для меня важно, Серений, то, что ты думаешь обо мне. Ты римский всадник, истинный римлянин, ты близок к Веспасиану и Титу, но важно лишь одно — я чувствую, как в тебе зарождается вера. Бог поселится в твоей душе!

— Я верю в Христа, — сказал я. — Это не твой бог, Иоханан бен-Закай.

— Бог есть Бог, — просто ответил он.

Он направился к главным улицам, которые начинались у набережной. Он широко шагал, сильно размахивал руками, будто брал разбег для прыжка. Еврейские рабы спешили за ним шумной и возбужденной толпой. Они снова были на своей земле, снова чувствовали ветер пустыни, острый, сухой, обжигающий, который так часто дул в Иудее, Идумее и Галилее. Они вернулись домой.

— Ты решил приехать к нам вместе с евреями, — такими словами встретил меня Тиберий Александр, когда я явился к нему во дворец.

Он долго смотрел на меня глубоко посаженными глазами, пылавшими как черные угли на его костлявом лице. Тем же утром Тиберий Александр принял гонца из Рима, выехавшего из Остии позже меня. Он указал на таблички для письма и свитки, в которых были описаны последние события.

Сенат провозгласил императором Вителлия, и тот совершил поминальные жертвы по Нерону, устроил празднество, напоминавшее пиры императора-актера. Плебс бурно приветствовал певцов, музыкантов, игравших на кифарах, и восторженно ревел, глядя на мучения несчастных, брошенных на растерзание диким зверям.

Тиберий Александр отпихнул таблички и свитки, и они упали на землю.

— Я знаю Вителлия, — начал он. — Посмотри на его живот, на его губы, и ты поймешь, кто он. Он глотает пищу, не жуя. Его рот — как сточная канава. Он еще более продажен и труслив, чем Нерон. Если он будет править, все враги Рима, которых мы победили и подчинили себе, поднимут головы. Евреи, Серений, сделают это первыми, а их примеру последуют галлы, германцы и парфяне. Мы никогда не возьмем Иерусалим, и нас прогонят из Иудеи и Галилеи.

Он прервался и подошел ко мне.

— Чего хочет Веспасиан? Тебе ведь это известно. Солдаты верят в него. Если он пожелает, они изберут его. Предзнаменования сулят ему удачу.

Тиберий Александр принялся шагать по комнате, которая уже погружалась во мрак.

— На поле битвы в Бетриаке, — продолжил он, — до того как столкнулись армии Отона и Вителлия, два орла в небе долго дрались на глазах у солдат. Один победил, но прилетел третий и прогнал победителя. Этот третий орел с огромными крыльями прилетел с востока.

Тиберий добавил, что солдаты восточного, египетского легиона, как и легионов из Сирии, Иудеи и с берегов Данубия, боятся, что Веспасиан заменит их войсками германцев, а их переведет на берега Рейна.

— Здешние женщины им нравятся больше, — сказал он, но на лице его не появилось и намека на улыбку. — Если Веспасиан захочет…

Он вдруг спросил меня:

— Что тебе известно о его желаниях?

Я рассказал о пророчестве Иосифа бен-Маттафия, схваченного после падения города Йодфат, который он так отчаянно и умело защищал.

— Он предсказал гибель Нерона и судьбу императоров, которые займут его трон. Двое из них уже мертвы. Нерон был еще жив, когда Иосиф сказал, что у него будет три преемника, и все повторял: «Спаситель придет из Иудеи». Веспасиан поверил ему и обращался с ним намного лучше, чем с обычным пленником.

— Я не люблю еврейских священников, — проворчал Тиберий Александр. — Они как змеи завораживают тех, кого хотят погубить. Иосиф, пытаясь спасти свою жизнь, льстил Веспасиану. Но чтобы стать императором, нужно по-настоящему хотеть этого, а не надеяться на пророчество еврея. Скажи мне, Серений, Веспасиан хочет стать императором?

— Если солдаты этого хотят, — пробормотал я. — И если ты этого хочешь, Тиберий.

Тиберий отошел в тень, будто хотел скрыть от меня выражение своего лица.

Удивляясь собственной смелости и словам, срывавшимся с моих губ, я сказал, что, если египетский легион, выскажется в пользу Веспасиана, все остальные последуют за ним. Нужно, чтобы кто-то сделал это первым.

— Ты знаешь, как важен Египет, Тиберий. Без хлеба из долины Нила Рим умрет с голода.

Рабы принесли факелы и светильники. Тиберий Александр вышел из тени.

— Я поговорю с солдатами, — тихо и решительно сказал он, и приказал рабам приготовить трирему, чтобы на следующее утро можно было отправиться в путь.

— Ты поедешь в Кесарию и скажешь Веспасиану, что солдаты египетского легиона первого июля изберут его императором.

Значит, у Веспасиана было семь дней, чтобы созвать других трибунов и убедить их последовать примеру египетского легиона.

— Передай, чтобы он не сомневался во мне, Серений. Я не еврейский пророк, а префект Рима. Я клянусь действовать так, как сказал тебе.

Он протянул руку.

Я повторил слова Иосифа бен-Маттафия:

— Спаситель придет из Иудеи.

Я снова вспомнил Торания, христианина, который произнес эти же слова, пророчествуя не о появлении нового императора, а о пришествии бога Христа, который был распят и воскрес в Иудее.

19

Я сидел рядом с Иосифом бен-Маттафием на краю пирса в кесарийском порту.