— Мы ровесники, — добавил он. — Она здесь уже целую вечность. Моя Крап похуже любой супруги.

Именно голос миссис Крапчински отвечал по телефону, называя часы воскресных богослужений и время исповеди и добавляя, что при необходимости после сигнала можно оставить сообщение.

— Были какие-нибудь сообщения? — спрашивал пастор.

Этот вопрос он задал и сейчас, проходя в обеденный зал, полный ароматов национальной кухни.

— Святой отец, вы бы узнали об этом первым.

Они сели за стол. Кручек прочитал молитву на латыни, никак не отреагировав на то, что Джон подхватил его слова. Измученная артритом правая рука пастора изобразила крестное знамение над пустыми тарелками, после чего торжественно развернула салфетку. Миссис Крапчински, которая до того стояла у стола, потупив голову, скрылась за вращающейся дверью на кухне и тотчас же появилась с кастрюлей дымящегося супа. Она наполнила глубокую посуду — сначала пастору, затем Джону — восхитительным, как оказалось, рыбным супом с овощами, настолько густым, что в нем стояла ложка.

Пастор отслужил в пять вечера послеобеденную мессу, неохотно отдав дань времени перемен.

— Я никогда не провожу совместную службу, — сказал Кручек, когда Джон спросил разрешения присоединиться к нему.

И причастие в церкви Святого Кирилла давалось одним хлебом. И вовсе не потому, что общая чаша словно испытывала терпение Всевышнего, способствуя распространению заразных заболеваний. Отец Кручек был знаком с аргументами времен Реформации и считал предательством предлагать верующим помимо хлеба еще и освященное вино. В церкви Святого Кирилла специальных священников для причастия не было. Пастор пришел в восторг — впрочем, наверное, это слишком громко сказано, — узнав, что Джон не принадлежит к пламенным либералам. Когда гость упомянул о работе в Риме, он поднял брови — и только.

— В Риме, — сказал Кручек. — До сих пор учитесь?

— Я работаю в управлении папских академий у епископа Санчеса Соррондо.

— Миссис Крап, ты слышала? Он работает в Ватикане.

По словам Кручека, миссис Крап была глуха, как пень, однако мимо ушей, похоже, ничего не пропускала.

— Когда я что-нибудь не расслышу, я дам вам знать.

Они договорились, что Джон отслужит мессу утром.

— Никакого предварительного объявления делать не будем, чтобы не приучать прихожан.

— Я к вам всего на несколько дней, преподобный отец.

За супом последовали свиные котлеты, картофельное пюре и кукуруза. Домашний хлеб был восхитителен, как и поданный на десерт яблочный пирог. Джон похвалил еду, но миссис Крап оказалась флегматиком под стать пастору. Сделав шутливый реверанс, она скрылась за вращающейся дверью. Пройдя в кабинет, Кручек открыл бар и спросил, какой яд предпочитает Джон.

— Я буду то же самое, что и вы, святой отец.

— В таком случае вам придется лечь трезвым. Я не пью.

— Может быть, немного бренди?

Плеснув щедрую порцию, Кручек протянул стакан Джону.

— Но зато я курю.

— Отлично.

Джон достал сигареты. Кручек развернул сигару и, тщательно смочив кончик, закурил.

— Я сам учился в Лувенском католическом университете в Бельгии, — сказал Кручек, выпуская слова, словно кольца дыма.

— Правда?

— На курсе философии. Затем много лет преподавал в семинарии. И вот моя награда: капитан «Титаника».

— По-моему, для будничных месс у вас неплохая посещаемость.

— Ходят одни старики. Много вы видели молодежи?

К некоторому удивлению, Джон заметил в церкви Хизер. Разумеется, именно она привезла его сюда из «Эмпедокла», высадила у порога дома священника, представила хозяину, после чего уехала. Но все же. Джон сказал о ней Кручеку.

— Новообращенная. Поразительная женщина. Большинство новообращенных приходят в церковь ради брака, и это, конечно, тоже неплохо, хотя кое-кто из них стал бы мормоном или готтентотом, если бы потребовалось. Но Хизер относится к другой категории.

— То есть?

— Что вам известно об Эдит Штайн? ^[82]

— Хизер по образованию философ?

— Videte ne quis decipiat per philosophiam, «смотрите, чтобы никто не увлек вас философиею», — заметил Кручек. — Послание к Колоссянам апостола Павла. Нет, ее специальность — бизнес.

Джон объяснил, как с ней познакомился. При упоминании Игнатия Ханнана Кручек закрыл глаза и выпустил несколько идеальных колец дыма.

— А этот относится к третьей категории.

После настойчивых расспросов он объяснил подробнее. Такой новообращенный, как Хизер, вдохновляет, пробуждает в священнике все силы. Кручек посмотрел на Джона.

— Она хочет стать святой. Конечно, так откровенно она не высказывалась, но какие задавала вопросы во время наших бесед… — Он помолчал. — Когда к тебе приходит такой человек, ты понимаешь, насколько привык принимать все как должное. Среди суеты, царящей последнюю четверть века, — измените то, измените это — люди не перестали разбираться, где верх, а где низ. Кто обвинит их в том, что они считают, будто мы выбросили все, будто ненужный хлам? И тут приходит такой человек, как Хизер, которая просто отметает все пустое и мелочное, жаждая сути. Обращенные спасут церковь, отец Джон. Можете меня цитировать.

— Ну а Игнатий Ханнан?

— Это католический клоун.

Джон рассмеялся.

— Моя сестра работает у него секретарем-помощником.

— Поймите, я не знаю этого человека и не пытаюсь его судить. Но однажды он пришел сюда вместе с Хизер и изъявил желание выписать любую сумму, какую я назову. — Кручек ухмыльнулся. — Я сказал: «Выписывайте на один доллар». Что Ханнан и сделал.

Выдвинув ящик стола, он достал чек.

— Я сохранил его на память.

Когда разговор вернулся к Брендану, Джон сказал, что, скорее всего, священник стал жертвой ограбления. Может быть, и не полная, но это была правда. По-видимому, Брендан застал в своем номере вора.

— Что тому было нужно?

Джон пожал плечами. Тут-то и крылся подвох. Ну что ценного было у Брендана? С тем же успехом преступник мог обшарить номер Джона. Или он польстился на репутацию «Эмпедокла» и Игнатия Ханнана, решив, будто там все битком набито золотом? Но пойти на убийство?

После обнаружения трупа «Эмпедокл» заметно растерял свою хваленую деловитость. Странно, присутствие духа сохранили женщины. Конечно, Лора, но и Хизер тоже. По дороге домой к Кручеку она рассказала, что осенила тело Брендана крестным знамением.

— В этом ведь не было ничего плохого, да, святой отец?

— Вы поступили совершенно правильно.

Сам он, похоже, прибыл слишком поздно, чтобы хоть чем-то помочь душе Брендана.

— И я прочитала «Аве Мария». Ныне и в час нашей смерти. Жизнь учит нас умирать.

И вот теперь Джон вспомнил: Хизер говорила, что слышала это выражение от священника, ее наставлявшего.

— Как вы понимаете, я исказил слова Платона, — пояснил Кручек.

— Я не знал их.

— Философия учит умирать. Звучит зловеще, но попробуйте найти философа, не зацикленного на смерти.

В кабинете имелся маленький телевизор. Кручек включил его, чтобы посмотреть восьмичасовой выпуск новостей. Сообщение о случившемся в «Эмпедокле» было настолько размытым, что не давало ровным счетом никакой информации. Упор сделали на поиске угнанной машины, на которой убийца покинул комплекс. Машины, взятой напрокат. В кадре промелькнула копия лурдского грота. Кручек вздохнул.

— Для большинства обращенных главная трудность — одержимость Девой Марией.

— Для Хизер тоже?

— Она без труда постигла суть, — покачал головой Кручек. — Хочется верить, Ханнан не заразит ее своим энтузиазмом. Необходимо четко понимать, что почитание Богородицы невероятно важно на пути к спасению. Однако чересчур рьяные поклонники порой забывают, чьей матерью она является. Ей бы это не понравилось.

— Я обратил внимание на то, что ваши прихожане перед началом мессы читают Розарий.

— Так уж здесь повелось. Вероятно, именно поэтому мы до сих пор существуем. Отец Джон, а молодые священники каждый день читают Розарий?