— Я не считаю отца Берната дураком, ваше преосвященство, — прервал его Исаак.

— Я тоже не глуп, — сказал Беренгер. — Именно поэтому он раздражает меня. Они сведут меня с ума, Исаак, Франсес указывает мне, что верно, а Бернат, говорит мне, что мудро, а затем эти двое объединяются, чтобы помешать мне сделать то, что диктует мне моя собственная природа.

— И что же это, ваше преосвященство?

— Сейчас, Исаак, я больше ни в чем не уверен. Вчера вечером они были готовы пожертвовать своим отдыхом, чтобы обговорить план действий. Если бы вы были со мной, то, возможно, мы сыграли бы в шахматы. Вы мне нужны, Исаак. Каждый раз, когда я обмениваюсь с доном Санчо хотя бы парой слов, у меня начинает ныть колено.

— Возможно, мне следует осмотреть его…

— Мне необходимо быть в соборе. Скоро месса. Вы можете пойти домой и договориться с семьей, но после мессы я надеюсь видеть вас. Мы устроим вас во дворце еще до ужина. Все уже подготовлено.

И в это мгновение зазвонил колокол, сзывая епископов на мессу.

— Я беспокоюсь о Жилберте, — сказал Исаак. Солнце взошло уже довольно высоко, когда они с Беренгером вышли на крепостную стену, чтобы спокойно побеседовать без свидетелей.

— Его здоровье ухудшилось?

— Нет. Он, как я и говорил, удивительно сильный молодой человек. Он перенес тяжкое потрясение в тот день, когда вы уехали раньше нас, но быстро выздоравливает. Нет, меня беспокоит кое-что другое. Сначала позвольте мне рассказать вам о небольшом происшествии, которое произошло на следующее после вашего отъезда утро в придорожной гостинице. — И он описал то, что рассказал ему мальчик-слуга. — Полагаю, что это был дон Гонсалво и он следует за Жилбертом.

— Вполне возможно, господин Исаак, — заметил Беренгер.

— Да, ваше преосвященство. Затем мой шурин поведал мне любопытную историю о семье, с которой у него довольно долго были торговые связи.

— Перескажите мне эту историю. Полагаю, она довольно увлекательна.

— Ваше преосвященство, в этой истории рассказывается о дяде, его соседе и племяннике.

— Пока все очень убедительно, господин Исаак, — заметил епископ.

— Мой шурин и его жена готовы приютить дона Жилберта. Ему нужен уход, и они рады предоставить его. Но меня волнует его безопасность, вы понимаете, о чем я.

— Конечно, — сказал Беренгер. — Меня тоже это волнует. Даже если он и не является тем племянником из рассказа вашего шурина, хотя я полагаю, что это так и есть, жизнь человека, чьи родственники были недавно убиты, всегда в опасности. Лучше ему укрыться за более крепкими стенами, чем стены еврейского квартала. Возможно, у монахов, или даже у… — Он встал и принялся беспокойно ходить но комнате. — Ему хватит здоровья, чтобы отправиться в путь? — спросил епископ. — Я имею в виду верхом, а не в паланкине или в повозке. Это бы слишком бросалось в глаза.

— О, да, — ответил Исаак. — Но мне не хотелось бы, чтобы он отправился в путь один. Он не сможет защитить себя, если что-то случится.

— Я пошлю с ним капитана стражи — сказал он. — И одного из его людей. Они как раз свободны, и капитан говорит, что его подчиненные могут вконец облениться и разжиреть. Он сможет выехать в полдень?

— Конечно.

— Бернат! — позвал епископ.

Секретарь открыл дверь, ведущую в соседнюю комнату.

— Ваше преосвященство?

— Вы мне нужны. Надо написать письмо и сразу же отослать его.

— Да, ваше преосвященство, — тихо ответил Бернат.

— Еще нам понадобится монашеская ряса. Но не ваша, Бернат, ваша будет маловата, но и не ряса одного из наших откормленных братьев.

— Францисканская, ваше преосвященство?

— Францисканская, доминиканская. Не имеет значения, хотя мне нравится идея одеть его, как вас, Бернат.

— Я вернусь в дом моего родственника и подготовлю молодого человека, — решил Исаак.

— И попрощайтесь с женой и семьей, — сказал Беренгер. — Не забывайте, что я жду вас здесь после обеда со всем багажом.

— Но, Исаак, ты не можешь уехать. Не сегодня. Мы все собираемся здесь на Шабат.

— Моя дорогая Юдифь, я приехал в Таррагону не для того, чтобы навестить родственников, хотя мне это доставило огромное удовольствие, но как лекарь епископа. Он требует, чтобы я явился к нему, и я выполняю его приказание. Знаю, ты с успехом заменишь меня. Сейчас же я должен перевязать руку дону Жилбсрту. Он поедет вместе со мной, поскольку переезжает в дом своего родственника.

— Я думала, что у него нет родных, — подозрительно заметила Юдифь.

— У него нет здесь близких родственников, — ответил Исаак. — Но много дальних, которые примут его, пока он полностью не поправится. — Он нежно поцеловал ее и повернулся, чтобы уйти. — А твоя сестра может снова спать на своем супружеском ложе, поскольку меня не будет. До свидания, моя дорогая. Я буду неподалеку, и ты сможешь послать кого-нибудь за мной, но только, если это будет совершенно необходимо.

— Исаак…

— До свидания, моя дорогая.

И, окликнув Ракель, он поднялся по лестнице к комнате, где в глубокой задумчивости лежал дон Жилберт.

— Плоть зажила, — сказал Исаак, осторожно сняв повязки с левой руки молодого человека. — Это очень важно. Костям потребуется намного больше времени, чтобы срастись, и необходимо, чтобы они находились под защитой плоти.

Ракель снова наложила повязку на рану на руке.

— Готово, отец.

— Отлично. Как только мы осмотрим рану на ноге, вы сможете принять свой новый облик.

— Какой? — удивленно спросил Жилберт.

— Облик монаха. Рясу скоро принесут. Вы наденете ее, а затем выедете под охраной двух дюжих солдат в замок Альтафулла, где будете скрываться столько, сколько потребуется.

— Но почему владелец замка согласится рисковать ради меня?

— Он многим обязан его преосвященству, хотя не знаю, чем именно. Возможно, это просто долг дружбы. Перевяжи ему ногу, Ракель, — сказал Исаак. — Мне нужно вернуться и закончить разговор с твоей матерью.

— Я не хочу уезжать отсюда, — сказал Жилберт, когда лекарь вышел из комнаты. — Но теперь я понимаю, что, оставаясь в этом доме, я подвергал опасности вашу жизнь. Именно поэтому я должен спрятаться под монашеским одеянием. Не могли бы вы принести мне вон ту коробочку со стола? — добавил он.

Ракель принесла.

Он открыл ее и вынул золотую цепочку.

— Возьмите это, — быстро сказал он. — Это свяжет меня с вами, что бы ни случилось. Я знаю, что вы должны выйти замуж, я тоже женюсь. Если я этого не сделаю, некому будет унаследовать мои земли. Но даже в этом случае наши души будут соединены, как звенья в этой цепочке. Носите ее и иногда вспоминайте обо мне.

Ракель взяла цепочку и выбежала из комнаты.

Но, когда Жилберт выехал на гнедой лошади из ворот дома Джошуа, Ракель вышла следом.

— Дон Жилберт, — сказала она. — Боюсь, ваше запястье перевязано недостаточно хорошо для долгого пути. Позвольте, я посмотрю.

Он вытащил руку из перевязи и протянул ее Ракели. Она быстро вытащила из рукава тонкую, изящную витую цепочку и быстро обернула ее вокруг его запястья.

— Пусть это защитит вас в пути, мой господин, — прошептала она. — Я буду молиться за вас.

В жаркий суматошный полдень из городских ворот Таррагоны выехал францисканский монах на гнедой лошади. Позади к седлу был привязан небольшой сверток. Никто не обратил внимания на монаха. Следом за ним, мирно беседуя, выехали двое солдат в дорожной пыли. Как только толпа поредела, лошадь монаха перешла на рысь, а затем — на легкий галоп. Солдаты, которых, очевидно, торопили неотложные дела, также пришпорили своих лошадей и не отставали от монаха.

Всю ночь несчастная Ракель не сомкнула глаз, лишь на несколько мгновений погрузившись в сон. К счастью, в комнате, кроме нее, никого не было, поэтому никто не видел ее слез. Лишь когда во дворе защебетали птицы и солнце высоко поднялось над горизонтом, она перестала плакать. Она встала с постели, но не решалась покинуть комнату, пока обитатели дома спят, но оставаться в постели она больше не могла. Она умыла лицо, все в соленых слезах, а затем обтерлась губкой, словно страдание можно было смыть водой и стереть полотенцами. Потом надела свое самое простое платье и сюркот, строго зачесала волосы назад, одернула покрывало на постели, чтобы скрыть беспокойно проведенную ночь, и спустилась вниз по лестнице.