— Что ты сказала?

— Это правда… но ты никогда не должна говорить об этом маме или папе, а тем более Хью. Обещаешь?

— Ты серьезно? — проговорила Пэм. Она могла только изумленно и недоверчиво смотреть на сестру.

— Совершенно серьезно, — ответила Тони и перевела взгляд на входную дверь ресторана. Сидели ли Дарес и Оливия в уединенном, интимном уголке? С усмешкой она решительно посмотрела на Пэм, как будто, сделав это, она смогла бы забыть, что ее муж так рядом, и что он, ее муж, предпочел компанию другой женщины ее.

— Я все тебе расскажу, — сказала она, но только когда ты пообещаешь никому из нашей семьи об этом ничего не рассказывать.

— Я обещаю, но… но…

— Это убийство должно было состояться по закону вендетты, — начала Тони и рассказала сестре все, чувствуя, как ей становится легче по мере развития ее рассказа.

— Звучит, как в этих бесконечных сериалах! — выдохнула Пэм, когда рассказ подошел к концу. — Как это все ужасно для тебя… и для нас всех. Они, должно быть, все здесь дикари!

— Нет, совсем нет, — быстро ответила Тони. — Этот обычай силен только в некоторых удаленных деревнях, и люди там чувствуют, что это их святой долг. Они не рассматривают это убийство, как преступление. Это, конечно, совершенно неординарно.

— Да, это определенно так, — задумчиво произнесла Пэм, снова откидываясь на спинку стула. Появился официант с заказанным завтраком.

— Так, значит, это была женитьба по необходимости, — пробормотала она.

— Поначалу да, но сейчас кое-что изменилось.

— Но… — Пэм вдруг замолчала, явно смущаясь. — Ты влюбилась в кого-то другого?

Неопределенный вопрос, отрешенное выражение, и потом глаза Пэм сверкнули в сторону ресторана.

— Ничего такого романтичного, — с горечью ответила Тони. — Дарес меня совсем не любит.

— Но Тони, он не стал бы… не стал бы…

Пэм смущенно замолчала, а Тони с горькой усмешкой на губах сказала:

— Он стал, Пэм. Ты не знаешь его с этой стороны…

Тони тоже, смутившись, сокрушенно замолчала.

Только сильная ревность могла заставить ее произнести эти слова. После небольшого колебания она добавила:

— Я думаю, что должна рассказать тебе все.

— Ты хочешь сказать, что есть еще что-то?

— Много чего.

И Тони дополнила то, что уже рассказала, а когда она закончила говорить, то увидела, что Пэм ошеломленно смотрит на нее.

— Тони, ты, должно быть, совсем сошла с ума, решив, что Дареса можно легко прибрать к рукам.

— Почему? — Тони вопросительно смотрела на сестру.

— Да ты только посмотри на него. Человеку с таким подбородком и такой линией губ не говорят, что делать!

— Думаю, что я была в такой ярости от услышанного, что даже не думала о его сопротивлении.

— Ты, должно быть, сумасшедшая… или слепая. Я никогда и не пыталась бы перечить Даресу. Я поняла бы, что он не станет этого терпеть. — Тони молчала, припоминая все свои многочисленные ошибки. Пэм спросила задумчиво, правда ли, что Дарес говорил все эти оскорбительные слова об англичанках.

— Да, говорил, — обвиняющим тоном ответила Тони.

— Он не мог этого сделать, — горячо воскликнула Пэм. — Иначе меня здесь не было бы, не так ли? Толькоподумай, что он сделал для меня… — она всплеснула руками. — Нет, он имел в виду что-то другое. Может, какаянибудь английская девушка обидела его чем-то…

Она быстро посмотрела на Тони и, догадавшись, произнесла:

— Оливия?

Тони кивнула и рассказала сестре все, что сумела понять из разговора Ивании и Дареса на том вечере. Но она добавила, что в чем заключается обида, нанесенная Даресу Оливией, она не знает.

— Думаю, что Оливия как-то попыталась прибрать к рукам его деньги, и ей это удалось, — продолжала говорить Тони. — И он, вероятно, пришел в ярость от того, что его одурачили. Как бы там ни было, похоже, что сейчас он ее простил.

Ощущая комок в горле, Тони подумала, что это больше, чем он сделал в ее случае. Но тогда он был влюблен в Оливию, девушку, которая оставила ее, Тони, далеко позади, как по красоте, так и по сексапильности.

— Он определенно простил ее за то, что она сделала, — заключила Тони с горечью.

— Ты жалеешь о том, что сделала ты?

— Конечно, жалею.

— Ты могла бы рассказать ему, — предположила Пэм.

— Не теперь. Слишком поздно, ты же видишь.

— Ты не думала об этом раньше?

— Думала, но когда я собралась ему все рассказать, к тому времени Оливия уже позвонила ему, и я думаю, что ему было бы не интересно. Я не хотела быть такой глупой.

Тони взяла в руки нож и вилку.

— Ладно, давай забудем об этом и поедим.

Из кафе доносились звуки базауки. Мелодию передавали по радио. Вдоль парапета прогуливались туристы в ярких нарядах и глазели на море, где стояли на якоре два изящных прогулочных катера. Они высадили своих пассажиров для многочасовой экскурсии по городу Родос и готовились отправиться на другие острова.

— Я все-таки не могу поверить тому, что Дарес стал бы что-нибудь делать нечестно, скрываясь, — сказала Пэм после долгого молчания. А потом добавила с нотками сомнения — сомнения и понимания истинного положения вещей:

— Ты очень плохо начала. — Чуть помолчала и продолжила: — Требовать денег… он, должно быть, подумал, что ты очень жадная женщина. Почему ты не сказала, что ты сделала с деньгами?

На нее смотрело несчастное лицо сестры, и Пэм увидела, что глаза ее неестественно блестят.

— Я хотела сделать это, но он был так уверен в своем мнении обо мне, что не поверил бы в то, что я отправила деньги родителям. А теперь, — сокрушенно продолжала она, — слишком поздно. Даже если он поверит мне, это не изменит наших отношений. Как это может помочь, когда он вернулся к Оливии?

— Вернулся?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Понимая, что Пэм почти также огорчена, как и она сама, Тони постаралась смягчить огорчение, сказав, что когда-нибудь Дарес переменит свое отношение и откажется от Оливии.

— Тогда мы будем счастливы вместе, — оживленно закончила она. — Да… Я думаю, что он, возможно, когда-нибудь откажется от нее. Я надеюсь на это.

Через два дня Пэм уехала в Англию, а Тони была слишком занята подготовкой нового дома сестры к заселению, чтобы задумываться о своем несчастном положении.

После того как дом был оштукатурен, пришло время внутренней отделки. К тому времени, когда вернулась Пэм, на полу уже лежали ковры, а на окнах висели занавески.

— Мебель будет здесь через две недели, — сказала Пэм, испытывая восторженное волнение от перемен, происшедших в ее доме. — Поэтому я вынуждена пока остаться с вами.

— Мы не возражаем, Пэм, ты знаешь об этом. Хотя легко заметить, как тебе не терпится переехать в свой дом.

Дарес улыбнулся ей, и его лицо мгновенно преобразилось, как бывало всегда, когда он бывал в таком приподнятом настроении. Он был симпатичен в любом настроении, размышляла Тони, даже когда показывалась его обычная твердость. Но когда он так улыбался, то становился просто красив. Какова была Оливия? Тони не видела ее вблизи, чтобы оценить ее красоту, но это была высокая девушка, которая двигалась с грацией и уверенностью манекенщицы.

— Да я просто умираю от желания жить в этом доме, — сказала Пэм. — Он выглядит таким радушным, а теперь он еще покрашен, и сад приведен в порядок. Ты заметила, Тони, что у меня в саду есть апельсиновые и фиговые деревья?

Застигнутая врасплох из-за того, что размечталась, Тони улыбнулась:

— Да, я заметила. И у тебя два олеандра, розовый и белый, а у задней двери великолепная бугенвилия.

— Я знаю, — глаза Пэм сверкали от возбуждения.

— Вы оба так хороши… Это в первый раз… впервые я чувствую себя счастливой со смерти Фрэнка.

— Ну, с этих пор ты будешь счастлива.

Несмотря на мягкий голос, была какая-то горечь, которая заставила обеих девушек вопросительно посмотреть на него.

— И с этих пор больше никаких выражений благодарности. Ты покупаешь дом и платишь за него сама; ты везешь сюда свою мебель… — Он беззаботно махнул рукой. — На самом деле, никто не сделал бы большего, чем ты сама…