Почему Хамуд разделся догола? Прежде всего потому, что обнаженного человека со смуглой кожей нельзя различить в темноте, а еще потому, что собаки — пускай этот факт, считающийся у арабов неоспоримым, попробует объяснить кто захочет или кто сможет — так вот, еще и потому, что собаки не лают на голого человека.
Итак, Хамуд снял с себя все, кроме походного пояса, который он затянул потуже, и, зажав в руке нож, чтобы быть готовым и к нападению, и к защите, переплыл реку, а затем, распластавшись на животе, прополз, точно змея, между вьючными седлами, которые обычно располагают вокруг главной палатки.
Внезапно из палатки выходит мужчина. Хамуд подлезает под одно из вьючных седел, а мужчина садится как раз на то самое седло, под которым прячется Хамуд, и Хамуд узнает в этом мужчине чауша бея. Затаив дыхание, Хамуд замирает. А чауш зажигает трубку и, выкурив ее, вытряхивает тлеющий нагар на спину Хамуда.
Нечувствительный к боли, словно спартанец, Хамуд дожидается, пока погаснет огонь, пока чауш поднимется, пока тень его исчезнет в отдалении, а затем, как только она исчезла, продолжает свой путь к палатке бея.
Там он переводит дух и, подняв голову, видит, что бей спит и все вокруг бея погружено в сон; ползком пробравшись внутрь, Хамуд хватает чашу и ползет назад.
До чего же похоже на историю Давида и Саула, не так ли?
Перебравшись на другой берег реки, Хамуд поднимается и кричит: «Эй, турки, ступайте в палатку бея Хусейна и спросите у него, что он сделал со своей серебряной чашей». Этот горделивый порыв чуть было не погубил Хамуда.
Проснувшиеся часовые бегут к палатке бея и, обнаружив, что чашу украли, стреляют наугад в ту сторону, откуда донесся голос.
Пока Хамуд одевался, шальная пуля раздробила ему ногу. Скорее от удивления, чем от боли, у него вырвался крик. Переправившись через реку, турки находят лежащего в крови Хамуда. Молодого араба доставляют к бею Хусейну, и тот желает узнать причину кражи, а главное, столь безумной отваги. Тогда Хамуд рассказывает о своей любви к Ямине и о желании своей возлюбленной пить из чаши бея.
Бей дает Хамуду двести дуро, дарит ему свою чашу, а затем, велев своему собственному хирургу перевязать раненого, приказывает доставить его домой.
Три месяца спустя состоялась свадебная трапеза, и Ямина, как она того пожелала, хотя желание ее едва не обошлось слишком дорого бедняге Хамуду, пила из серебряной чаши бея Хусейна.
Арабская женщина, которую эта маленькая история довольно выразительно рисует вместе с ее ужасными и поэтичными фантазиями, занимается собой с одной лишь целью — понравиться своему мужу, и кокетлива она только ради него.
Само собой разумеется, что если она влюбляется в другого, то все ее помыслы обращаются к этому новому возлюбленному; ради него она подвергает себя огромной опасности, поэтому возлюбленный всегда предстает, по крайней мере в ее глазах, самым отважным наездником, самым бесстрашным воином, самым упорным охотником.
Впрочем, поскольку страсть мужчины по меньшей мере равняется страсти женщины, то, если женщина сопротивляется или не любит — а когда женщина сопротивляется, это и означает, что она не любит, — араб мстит за себя клинком: влюбленный араб овладевает предметом своей любви или убивает его.
Само собой разумеется, если муж ревнив, то легенда об Отелло, какой бы ужасной она ни была, все-таки менее ужасна, чем действительность. Однако хитрость почти всегда одолевает ревность.
Несмотря на грозящие неверным женам кожаные мешки, удары ножом и удушение, у арабского народа, более чем у каких-либо других народов, распространена супружеская измена.
Нередко араб бывает влюблен, ни разу не увидев предмета своей любви. Он бывает влюблен в женщину из-за ее осанки, из-за слухов о ее красоте, на основании сведений, полученных от какой-нибудь еврейской торговки драгоценностями, которая видела без покрова это чудо пустыни.
И тогда влюбленный посылает к той, на чью любовь он надеется, аджузу (аджуза — это сводница в Сахаре и в Сахеле), которая пробирается к девушке и описывает ей страсть своего подопечного.
Поскольку мужчины ходят с открытым лицом, женщины их знают. Так вот, аджуза сообщает той, которую она хочет соблазнить, что такойто, сын такого-то влюблен в нее; что это он, тот самый знаменитый охотник, который убил льва; что это он, тот самый отважный наездник, который обуздал лошадь, считавшуюся неукротимой; что это он, тот самый бесстрашный воин, который убил столько врагов в последней стычке.
Затем, если влюбленный богат и если он поручил ей преподнести подарки своей любимой, аджуза соблазняет девушку ожерельями, курре и даже золотыми монетами.
Арабские женщины не стыдятся принимать подарки. Если женщина соглашается на эту любовь, у нее есть три способа назначить свидание: у родника, в шатре или в атуше.
На свидание у родника, где всегда присутствуют восемь или десять женщин, влюбленный является в сопровождении своих лучших друзей, которые поддержат его, если такая затея вдруг обернется опасностью. В подобном случае женщины и друзья понимают друг друга, они образуют защитный кордон, а влюбленные удаляются, исчезая за первыми скалами, в первом лесочке, за первыми кустами.
Если свидание происходит в шатре, как всегда разделенном на две половины — комнату мужчин и комнату женщин, то хозяйка предупреждает возлюбленного, в котором часу муж имеет обыкновение отсылать ее, и тогда под покровом ночи возлюбленный опять-таки в сопровождении своих друзей, вооруженных по-походному, проскальзывает между колышками шатра и оказывается среди женщин, которые и в этом случае, как и в предыдущем, свято хранят секрет.
Если же свидание назначено в атуше — атушем называют своего рода коробку, которую водружают на спину верблюда и в которой во время переездов путешествует женщина — так вот повторяем, если свидание назначено в атуше, возлюбленный отдает кому-нибудь из друзей своего коня и одежду: друг гарцует вдалеке, в то время как муж, обманутый этим сходством, следит за ним глазами; влюбленный же, надев грубую одежду, смешивается со слугами, постепенно приближаясь к верблюдице, несущей свою хозяйку, и с помощью возлюбленной пользуется первым удобным случаем, чтобы проскользнуть в атуш.
Арабская женщина, стоит ей полюбить, не сопротивляется тому, кого она полюбила; напротив, она идет навстречу желаниям своего возлюбленного и способствует их осуществлению всеми способами, какие имеются в ее распоряжении.
Теперь возьмем другой случай: женщина добродетельна или, вернее, не любит и дает отпор влюбленному; тогда он клянется головой Пророка, что она будет принадлежать ему или он убьет ее. Поклявшись таким образом, он выбирает дождливую ночь, чтобы надзор был менее пристальным; затем в сопровождении друзей, как и при любовных свиданиях, пробирается в шатер и мстит своей возлюбленной: в упор стреляет в нее из пистолета, наносит ей удар кинжалом, а не то отрезает у нее грудь, нос или уши. На крики жертвы, проснувшись, сбегаются домочадцы; но это всегда случается слишком поздно: убийца уже исчез.
Порой после клятвы, принесенной влюбленным, о которой он непременно дает знать любимой, та в ответ доносит на него мужу, братьям, родным: тогда вокруг особы, над которой нависла угроза, устанавливают постоянную охрану, и в таком случае попытка убийства превращается в стычку, а стычка — в резню.
Изредка женщина в своей романтичности сама доводит влюбленного до такой крайности; затем, когда он появляется, она говорит, что своим отказом хотела испытать его: она протягивает к нему руки, и планы мести сменяются ночью любви.
Любому мусульманину закон предписывает брать на ночь одну из его жен: у каждой из них своя очередь, и забвение этого супружеского долга часто влечет за собой требование о разводе, причем уже на другой день после ночи, когда женщине было на что пожаловаться.