— Просто не могла заснуть.

А он не пьян, подумала она.

— Сожалею, что уехал внезапно и оставил на вас столько дел.

Поколебавшись, он присел на ступеньку рядом с ней.

— Джефри помог мне. Для этого он и вернулся. Он ухитрился убедить Роджера, что хочет помочь мне по дому.

— А тут я. Поэтому неудивительно, что он так рассвирепел. Может, мне лучше уехать.

Он думал об этом весь вечер, но так и не решил ничего.

— Нет, — поспешно возразила Элис. — Если ты сам, конечно, не хочешь этого. Никто не будет потакать Джефри. Ему пора научиться приспосабливаться к людям.

Алан кивнул.

— Рано или поздно все проходят через это. Я сожалею, что бросил все на твои плечи. Обычно я так не поступаю.

— Я знаю.

Убежденность в ее голосе заставила его пристально всмотреться в нее. Ее вера в него была равносильна теплому прикосновению.

— Спасибо.

— За две недели я кое-что узнала о тебе. Ты честен, благороден и не оставляешь работу не сделанной.

— Настоящий бойскаут, а?

— Ну не совсем, — она улыбнулась.

— Приятно слышать, мужчине нравится считать себя хоть немного проказником.

Ему захотелось запустить руку в копну ее волос, привлечь к себе так, чтобы их губы соединились, чтобы ее маленькие груди прижались к его груди. Трижды за сегодняшнюю ночь он отсылал приглянувшуюся ему женщину только потому, что в нем никто не мог пробудить интерес, кроме Элис. Не пора ли ему сниматься с якоря?

— Почему ты сидишь здесь, Элис Олвин?

— Я беспокоилась о тебе.

— Спасибо, — тихо сказал он.

Боже, уже столько лет никто не беспокоился о нем. Никто не ждал его, никого даже не интересовало, где он и что с ним. Просто иногда ему необходимо побыть одному.

Элис прикусила губу, не желая давить на него, но все же уступила своей озабоченности.

— Знаешь, иногда у меня создается впечатление, что ты живешь с какой-то сильной болью.

У Алана замерло сердце. Какое-то время он даже не дышал. Всю жизнь он сам зализывал свои раны. Никто не хотел ничего знать, ничего слышать. Даже дядя, очень внимательный к нему, молчал в таких случаях. Он давал Алану лишь время справиться со своей болью. Как и подобает мужчине.

На протяжении всей его жизни никто ни разу не захотел выслушать его, разделить с ним его боль. Он даже не знал, мог ли он говорить о ней.

— Меня это, конечно, не касается, Алан. — Она прикоснулась к его плечу. — Просто я волнуюсь.

— Я видел, как он умирает, — слова как бы сами вырвались у Алана. Он согнулся, и его голова опустилась ниже колен.

Поколебавшись секунду, Элис обняла его за плечи.

— До сих пор эта страшная картина стоит перед глазами, — еле слышно прошептал он, пытаясь не дать боли вырваться наружу. — Извини, при этих воспоминаниях у меня возникает такое чувство, будто я сам падаю.

— Ты падал? — взволнованно спросила Элис.

— Понимаешь, монтажники работают парами, — вдруг заговорил он. — Совершенно необходимо чувствовать партнера, понимать его с полуслова, знать, что он сделает в каждом конкретном случае. Ведь ты доверяешь ему свою жизнь. Поэтому очень важно найти надежного партнера. С Хейлом мы работали вместе не один год. Мы были… близки. Действительно близки. В октябре Хейл упал с семидесятого этажа…

— О боже! — Она накрыла его руку своей ладонью.

— Я видел, я буквально чувствовал, как он умирает, Элис. Никто этому не поверит, но я именно чувствовал. И ничего не мог сделать, продолжая висеть на колонне.

— Я верю тебе, Алан, верю.

Он вдруг повернулся к ней и заключил ее в объятия. Прижав к груди, он держался за нее как за страховочный трос. В нем образовалась пустота в том месте, которое раньше заполнял Хейл. Со смертью друга кто-то словно вырвал что-то с корнями из его души, оставив кровоточащую рану.

Они с Хейлом работали вместе, вместе рыбачили, охотились, развлекались. Даже женитьба Хейла не встала между ними. Они всюду брали Николь с собой, и она была в восторге.

— А что стало с Николь? — тихо спросила Элис.

Только услышав ее голос, он сообразил, что говорит вслух.

— Она сказала, что не хочет меня видеть, поскольку я постоянно напоминаю ей о Хейле.

Сердце ее сжалось от боли. Она вдруг вспомнила, каким увидела его в первый раз, стоящим в окружении мужиков, намеревавшихся отделать его как следует лишь за то, что он имел наглость зайти в бар и заказать себе сандвич, забыв о цвете своей кожи. В этот момент Элис поняла, что он уже в ее сердце. Но как ему сказать об этом? — размышляла она, испытывая боль за них обоих. Он просто станет на дыбы как строптивый мустанг и ускачет в леса, считая себя свободным. Он опять назовется перекати-полем v заявит, что не верит в любовь.

Элис не могла сказать об этом, только еще сильнее прижала его к себе.

Он попытался высвободиться, и она тут же отпустила его. Нельзя удержать насильно дикое существо. Оно само должно пожелать, чтобы его держали.

— Извини, Элис, — сказал он некоторое время спустя. — Я не собирался взваливать все это на тебя.

— Для этого и нужны друзья.

— У тебя своих проблем хватает. Один Джефри чего стоит, разве не так?

— Да уж, — с готовностью согласилась она, чтобы сменить тему.

— А что с ним в самом деле такое?

— Трудно сказать. Он был маленьким, когда мы потеряли родителей, но трудным он стал лишь в последние два года. Я пыталась говорить с ним, умоляла учителей проявить терпение, но ничего не помогло. Тэт не хотел отпускать его домой.

— Почему?

— Он не верит, что Джефри изменится к лучшему, говорит, что сейчас он просто напуган, но не настолько, чтобы исправиться. Откровенно, Алан, любой бы испугался, если бы его приподняли одной рукой, как ты это сделал с Джефри. Боже, я глазам своим не поверила.

Он хмыкнул и напряг мышцы руки.

— Эти руки передвинули не одну тонну стали, и Джефри для них лишь пылинка.

Она потрогала его бицепсы через ткань рубашки.

— Твердые, — одобрительно подтвердила она, — как сталь.

Он расслабил мускулы, и она поспешно убрала руку, подумав, что дружеский жест может перерасти в нечто совершенно иное. Как бы она ни желала его, у нее не было уверенности, что ей следует сделать следующий шаг.

— Поздно, — сказала она, напоминая себе, что ей давно пора в постель.

Вовсе ни к чему сидеть здесь с ним. Как бы он чего не подумал.

Ниточка ее мыслей прервалась, когда он неожиданно взял ее руку. Прикосновение было теплым и дружеским. Она могла поклясться, что он не осознает, что делает, но сама-то она остро чувствовала жар его сухих мозолистых ладоней.

— Посиди еще немного, — тихо попросил он.

— Хорошо.

— Ты не сказала, Элис, почему ты не откровенна со мной.

Она замерла и попыталась высвободить руку, но он не дал. Память о Томасе всякий раз словно швыряла ее в ледяную воду.

— Ну же, мышка. Я раскрыл перед тобой душу. Теперь твоя очередь.

— Мы вроде так не договаривались.

— Но я хотел узнать это, как только познакомился с тобой.

Продолжая держать ее ладонь одной рукой, он пальцами другой дотронулся до ее щеки. Это нежное прикосновение заставило сжаться сердце Элис.

— Кто-то причинил тебе боль, — произнес он. — Кто-то ранил тебя, и теперь ты стараешься скрыться за своим полицейским мундиром, дробовиком и зеркальными очками.

— Алан…

— Ш-ш-ш, мышка, — мягко произнес он. — Я нахожусь здесь двенадцать дней и убедился, что Элис Олвин с ранчо «Долина» это не та Элис Олвин, которую все знают. Когда ты выезжаешь отсюда, ты словно надеваешь броню. Может, я не прав?

Он уедет, напомнила она себе в который уже раз. В какой-то момент ему наскучит жизнь на ранчо, и он вернется на строительство небоскребов.

— Почему ты называешь меня мышкой?

Он усмехнулся.

— Уходишь от темы, мышка? Я называю тебя так потому, что ты напоминаешь мне нечто очень маленькое, очень мягкое и теплое. — Он помедлил и, решив, что Элис не поймет его, продолжил: — Когда я жил в приюте, там обитала маленькая, коричневая мышка, появлявшаяся по ночам в нашей спальне. Мне потребовалась масса времени и куча хлебных крошек, чтобы приучить ее взбираться на мое колено, когда я сидел на полу. Иногда она даже позволяла трогать себя. Эта маленькая коричневая мышка — самое доброе мое воспоминание о тех годах… Так кто все-таки причинил тебе боль, мышка?