Амстердам 1840 год

Корона Нидерландов

Регалия эконом-класса

В течение 200 лет, вплоть до Наполеоновских войн, Нидерланды оставались республикой, одной из немногих в Европе. Но, когда с Бонапартом было покончено, голландцы решили, что только сильная власть сумеет уберечь страну от новых завоевателей. И в 1815 году Нидерланды стали абсолютной монархией. Королевский трон занял Вильгельм I Оранский, сын последнего выборного правителя страны. Но коронован он так и не был — церемонии, утверждающие абсолютную власть, традиционно вызывали у нидерландцев аллергию. Увенчан короной в 1840 году был сын Вильгельма I — Вильгельм II. Сильно тратиться на нее практичные голландцы не стали. Сделана она не из золота, а в основном из позолоченного серебра со вставками из шелка, бриллианты и жемчуг на ней фальшивые, что не мешает короне служить символом монархии в стране. Правда, на голову ее никому не надевают. Когда король и парламент приносят присягу, корона покоится на специальном столике. Все остальное время она не покидает королевского фонда. Фото: AKG/EastNews

Возвеличивание жены

В 1967 году 48-летний шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви, пребывавший на троне уже 26 лет, решил наконец короноваться вместе с любимой молодой женой, 29-летней Фарой, родившей ему двоих сыновей и дочь. Собственно, ради нее все и было затеяно. Специально для жены шах вернул в обиход древний титул императрицы — шахбану, который не носила ни одна жена шаха с VII века. Фара таким образом официально становилась вторым лицом в государстве, а в случае если шах не сможет выполнять свои обязанности, она до совершеннолетия наследника получала всю полноту власти. Корона для шахбану была заказана парижскому ювелиру Пьеру Арпелю. Поскольку вывозить шахские драгоценности из Ирана было запрещено, Арпель совершил 20 поездок между Парижем и Тегераном, прежде чем заказ был выполнен. Корону из белого золота украшают 38 изумрудов, 34 рубина, 105 жемчужин и 1500 бриллиантов, самый крупный из которых весит 90 каратов. Неслыханная по роскоши коронация состоялась 26 октября 1967 года. Мохаммед Реза надел шахскую корону на себя, а потом возложил венец на голову супруги. Журналисты писали, что все это очень напоминало коронацию Наполеона и Жозефины, и предрекали иранскому монарху тот же конец. Через 12 лет Пехлеви пришлось бежать из страны.

Алексей Терещенко

![CDATA[ ]] ![CDATA[ ]]

(прослушано 57 раз)

Хотите журнал целиком?

Скачайте аудио-«ВС» здесь!

Звериная депортация

Фото: NPL/All Over Press

Акклиматизация диких животных — дело исторически недавнее. Сложность обогащения фауны заключается в том, что мы еще недостаточно хорошо знаем законы устойчивости экосистемы

Изначально акклиматизация животных носила чисто потребительский характер и проводилась наобум. В конце Средних веков короли и вельможи расселили по всей Северной Европе, от Англии и Дании до Речи Посполитой, жительницу Средиземноморья — лань, излюбленный объект охоты. В XVIII веке британские рыболовы-спортсмены завезли из Англии в Ирландию обыкновенного окуня, ранее там не водившегося. Впрочем, подобные успехи были скорее исключением: по подсчетам советского ихтиолога Евгения Бурмакина, с середины XVIII по середину ХХ века 73% попыток акклиматизации рыб (а именно их перевозили в новые места обитания чаще всего) не дали результатов. Если учесть, что до ХХ века инициаторы подобных акций (как правило, частные лица) не обязаны были ни перед кем отчитываться, можно не сомневаться: реальная доля неудач была еще выше.

Казалось бы, это должно было охладить энтузиазм акклиматизаторов. Тем более что развитие техники — прежде всего транспортных средств — открывало перед любителями охоты более заманчивые возможности: охота на самых экзотических животных перестала быть привилегией смельчаков-первопроходцев и становилась доступной все более широкому кругу любителей. В самом конце XIX века в английский, а затем и в международный охотничий жаргон вошло суахилийское слово «сафари» — охотничья экспедиция в дикую местность (чаще всего в Африку). Тем не менее целенаправленный завоз диких животных в новые для них регионы не только продолжался, но и усиливался. Благо накопленный опыт полувольного содержания и разведения многих ценных видов понемногу повышал успешность этих начинаний. 

Скунса неоднократно завозили в СССР, но всякий раз его истребляли местные хищники, незнакомые с его химической защитой. Фото: NPL/All Over Press

Настоящего апогея практика акклиматизации достигла в СССР, где «реконструкцию и оптимизацию охотничье-промысловой фауны» возвели в ранг государственной политики. Причиной этого была не только идеология «покорения и преобразования природы», но и чисто практические соображения: в 1920–1930-е годы пушной промысел был одним из самых важных и стабильных источников твердой валюты. Акклиматизация новых пушных зверей давала надежду на резкое увеличение добычи пушнины и расширение ее ассортимента. С 1922 по 1977 год в разные районы СССР было завезено 45 ранее не обитавших в этих местах видов диких млекопитающих общей численностью около полумиллиона особей. (Всего в мире объектами удачной или неудачной акклиматизации стали около 160 видов млекопитающих.) Акклиматизировали, впрочем, не только зверей, но и птиц, рыб (только в 1920–1940-х годах было проведено около 1500 пересадок 40 видов — впятеро больше, чем за всю предшествующую историю), насекомых и даже водных беспозвоночных. Ни в одной стране мира целенаправленный завоз диких животных не имел сколько-нибудь сопоставимых масштабов, хотя в первой половине ХХ века акклиматизация промысловых видов была чрезвычайно модной во всем мире.

Надо сказать, советские акклиматизационные проекты отличались не только небывалым размахом, но и невиданным прежде качеством научной проработки. Помимо мирового опыта они опирались на целенаправленные научные исследования, возглавляемые такими видными зоологами, как Борис Житков и Петр Мантейфель. И тем не менее неудачи по-прежнему были нередки. Полным провалом закончились две попытки акклиматизации енота-полоскуна в Приморском крае. Несмотря на то что у себя на родине этот зверь живет в самых разных ландшафтах, в Приморье он оба раза очень быстро исчезал. Та же судьба всякий раз постигала скунса, которого неоднократно пытались акклиматизировать в разных регионах СССР.

Особенно «повезло» на провальные акклиматизационные проекты Киргизии. В 1930–1960-х годах в эту республику неоднократно завозились самые разные дикие животные. В одних случаях завезенные звери вскоре переставали встречаться  в угодьях — такая участь постигла куницу, колонка, енотовидную собаку, пятнистого оленя, уже упоминавшихся енота-полоскуна и скунса. В других — минимальные по численности группы вселенцев, полностью зависимые от человека и не пытавшиеся никуда расселяться, теплились в заповедниках и заказниках вплоть до распада СССР и обвала финансирования. Такова была судьба зубра, лани, европейского оленя. Кстати, попытки акклиматизировать последнего удивительны тем, что в горах Киргизии еще совсем недавно водился другой подвид благородного оленя — марал. Теперь уже вряд ли кто сможет понять, почему киргизские акклиматизаторы, вместо того чтобы вернуть в страну маралов, десятилетиями пытались размножить практически таких же оленей, но приспособленных к совсем другим условиям обитания.

В чем причины неудач акклиматизационных начинаний? В тех случаях, когда их удается выяснить, они порой оказываются довольно неожиданными. Так, по свидетельству крупнейшего специалиста и горячего сторонника акклиматизации пушных зверей профессора Мантейфеля, основным препятствием для акклиматизации скунса (по крайней мере на Кавказе) стало отсутствие взаимопонимания между ним и местными хищниками. Как известно, скунс обладает мощным оружием самообороны — анальными железами, способными выбрызгивать струю исключительно зловонного секрета. Эта особенность определяет все поведение зверька при встрече с хищниками и вообще крупными животными: он не убегает, а при попытке хищника приблизиться к нему отворачивается от противника и топочет задними ногами. Американские хищные звери, которых со скунсом связывает длительная совместная эволюция, сразу понимают, что означают эти телодвижения, и предпочитают немедленно убраться. Кавказских же хищников такое поведение нахального незнакомца не останавливало: они немедленно атаковали... о чем тут же жалели, но их жертве это часто уже не могло помочь. Мантейфель описывает случай, когда бурый медведь, одним ударом лапы прихлопнувший скунса, около часа после этого с ревом катался по траве — вонючая струя попала ему в глаза. Вряд ли этот конкретный медведь еще хоть раз в жизни попытался бы напасть на скунса. Но завезенные зверьки всякий раз исчезали раньше, чем все местные хищники убеждались в их несъедобности.