— Вижу, ты переоделась. Чудесно выглядишь, но… неужели так трудно было надеть один из маминых подарков?

— Да, трудно, и давай не будем начинать сначала.

— Давай потанцуем? И улыбнись, а то люди подумают, что мы поругались.

— Да спасут небеса того, кто посмеет с тобой поругаться, Джанкарло!

Сарказм в ее голосе прозвучал слишком уж вызывающе, и она немедленно была наказана долгим и страстным поцелуем прямо в губы, на глазах у всех. Вырвалась и в смущении шепнула:

— Люди смотрят…

— А разве я не хозяин в своем доме? Не забывай об этом и ты. Я больше не желаю разбирать ссоры из-за тряпок. Это должно прекратиться, понятно?

Она даже споткнулась от злости и неожиданности и тут же услышала его ехидный голос:

— Росария права ты сегодня очень неуклюжа.

Значит, Черри говорила правду?!

— А ты самая настоящая свинья! Слепая и напыщенная!

Сапфировый и траурный взгляды скрестились, словно клинки, но он не хотел спорить.

— Я тебя прощаю, Джилли. Это гормоны буянят, не ты.

Она почти отшвырнула его руки, когда смолкла музыка, но сказать в ответ ничего не успела, потому что Анжела уже уводила сына к дверям, на ходу объясняя, что гости начинают разъезжаться.

Полчаса спустя Джилли распрощалась с усталой, но довольной приемом Анжелой и сбежала в свою, спальню, отказавшись выпить вместе со всеми на сон грядущий рюмочку ликера.

Здесь, в одиночестве, она дала наконец волю чувствам. Как же так, ведь она любит Джанкарло, а он слеп и глух к ее переживаниям, он даже позволяет смеяться над ней Росарии, да и сам смеется! Выходит, она не так уж хорошо его знала.

Джилли быстро разделась, приняла душ и расчесала волосы, а затем облачилась в ночную сорочку и отправилась в кровать. Джанкарло был уже в комнате и мрачно следил за ней.

— Не слишком ли поспешно ты убежала, Джилли? Трудно было посидеть с мамой?

— Я думала, ты меня заменишь, и вы всласть похохочете над моей неуклюжестью.

Он замер и перестал расстегивать рубашку.

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду? Ты вообще какая-то странная сегодня.

— Может, все потому, что я не желаю носить то, что мне велят, или переодеваться, едва ты шевельнешь бровью?

— А может, тебе стоит поучиться простой вежливости по отношению к моей матери?

— А тебе — вежливости по отношению к твоей жене?! Например, когда твоя дорогая невестка выплеснула на меня бокал ликера, а потом объяснила тебе, что это я, неуклюжая слониха, на нее налетела, ты весело смеялся, не так ли?

— Я улыбнулся, потому что улыбались мои гости, это просто дань этикету, а что касается Росарии, то я знаю ее достаточно давно и она никогда не лжет.

— Меня ты знаешь значительно меньше, и значит, лгу я!

— Да, то есть нет. Просто женщины в твоем положении часто ведут себя не совсем…

— Если ты еще раз заикнешься о моем положении, я тебя стукну чем-нибудь!

— Держи себя в руках, Джилли. Такой темперамент может повредить ребенку.

— Ага, а Росария и ее штучки только способствуют моему прекрасному состоянию! Эта женщина спит в хозяйской спальне, хотя уже три года как овдовела! Может, она подыскивает себе нового мужа, из местных… хозяев? Или уже подыскала?

Темные глаза обожгли ее бешеным взглядом, и Джилли знала, что зашла слишком далеко. Она съежилась, всерьез опасаясь, что он ее ударит, но Джанкарло сдержался, хотя это стоило ему огромного напряжения.

— Тебе повезло, что ты носишь моего ребёнка, иначе я заставил бы тебя пожалеть об этих словах!

Она никогда не видела его таким рассерженным. В глазах Джанкарло застыла ярость, но голос был холоден, и Джилли могла только робко прошептать:

— Прости…

Он увидел страх в ее глазах и подумал, что убил бы на месте любого, кто осмелился сказать такое ему в лицо. Только не эту женщину. Он любил Джилли и желал ее.

— Кто, скажи, вбил тебе эти дурацкие мысли в голову?

— Никто… Ты же сам говоришь, что во всем виноваты гормоны… Анна рассказала, где живет Росария, когда показывала мне дом.

Джанкарло с тайным облегчением обнял ее и привлек к себе. Гормоны — это хорошо, это просто и понятно, и это многое объясняет.

— Наверное, я должен был рассказать раньше… Росария была сильно потрясена смертью моего брата. Мы все были в шоке, но у нее был нервный срыв, она пролежала в больнице почти год, сейчас дела пошли на лад, но она все еще очень ранима. Она — член нашей семьи, и мы с мамой заботимся о ней, это естественно.

— Должно быть, ей пришлось тяжело.

— Да, cara, и кстати, все, что есть у нее, есть и у тебя.

— Кроме тебя…

— Ошибаешься, но мне приятно, что ты ревнуешь!

Сильные руки стиснули ее в объятиях, жадное, напряженное тело ее мужчины сводило Джилли с ума, и она задрожала, словно лист на ветру. Темные глаза завораживали, она тонула в волнах его низкого, хриплого от сдерживаемой страсти голоса.

— У тебя есть куда больше, Джилли. Ты — жена графа дель Пьетро, ты носишь его наследника, а за это Росария могла бы душу заложить, но у нее ничего не получилось. Будь к ней снисходительнее, ладно?

Джилли успела только кивнуть. Небо обрушилось на землю, и мир утонул в поцелуях Джанкарло.

Видит Бог, она пыталась изо всех сил.

Когда Джанкарло не было рядом, Росария изводила Джилли придирками и издевками, постоянно намекала, что они с Джанкарло были любовниками и что их чувства еще отнюдь не остыли. Это превращалась в пытку, но когда Джилли пыталась пожаловаться Джанкарло, тот либо пропускал это мимо ушей, либо снисходительно отшучивался, что ранило еще больнее. Секс больше не примирял Джилли с мужем, она нуждалась в его сочувствии и поддержке.

Она сдавала свои позиции одну за другой. Джанкарло любил ее каждую ночь, целовал и ласкал ее тело, но ни разу не удосужился поинтересоваться, что происходит в ее душе. Джилли почти воочию видела, как вокруг нее вырастает глухая стена одиночества. Она бродила по огромному дому, вся в слезах, не в силах никому рассказать о том, как она несчастна.

Две недели спустя после приема Джанкарло сообщил, что уезжает в Штаты, а когда Джилли попыталась возразить, резко пресёк все разговоры на эту тему. Теперь она с горечью видела, что ее муж, лощеный аристократ и удачливый бизнесмен, блистательный красавец и любимец женщин, делает все только так, как считает нужным, нимало не прислушиваясь к ее словам. Иногда Джилли с горькой усмешкой и недоверием вспоминала ту веселую девочку, спортсменку и умницу, которая приехала в эту страну прошлым летом. Только нежные поцелуи Джанкарло могли разогнать ее тоску, но и этого теперь было недостаточно.

Муж уехал, Анжела отправилась в Верону, навестить заболевшую подругу, и Джилли осталась наедине с Росарией. В первый же вечер та показала все, на что была способна. Она обозвала Джилли авантюристкой, охотницей за чужими деньгами, и сказала, что Джанкарло не любит ее, а лишь ждет рождения ребенка. Ошеломленная Джилли попыталась что-то ответить, и тогда Росария запустила в нее бокалом вина.

Убегая наверх, Джилли всерьез задумалась, а нормальна ли эта женщина в принципе. Как ни странно, после этой дикой сцены настроение улучшилось. В конце концов, она жена Джанкарло, и Росария ничего не может ей сделать, а лучший способ избавиться от ее выходок — это не встречаться с ней вообще. Джилли отдала соответствующие распоряжения, и Альдо стал накрывать обед на ее половине.

Муж позвонил на следующий же день. Справился о здоровье и попросил к телефону мать, но Джилли объяснила, что та в Вероне. Она была бесконечно рада слышать любимый голос.

На следующий день она с облегчением узнала, что Росария укатила в Рим. Джилли оказалась предоставлена сама себе и провела время превосходно.

Беременность протекала не очень гладко, и Джилли решила потихоньку возвратить былую форму своему измученному организму. Она стала гулять, заодно изучая окрестности. Однажды забрела довольно далеко и выпила стакан сока в маленькой деревенской траттории. Настроение неуклонно улучшалось, и вскоре она даже стала, выезжать за покупками на «мерседесе», предоставленном в ее распоряжение Джанкарло, правда, в таких поездках ее обычно сопровождала Анна.