Итак, в то время как Стиг сидел в рабочем кабинете на Фредсгатан, «длинная рука» СЭПО шарила в его собственном доме. Это было нечто, не укладывающееся в рамки даже самой изощренной фантазии. За четырнадцать лет разных шпионских страстей и проделок Веннерстрем, что греха таить, обманул множество людей. И вот теперь оказался обманутым сам. Впрочем, госпожа Росен обманула и нас с вами, если припомнить пресловутую сковородку, подаренную шпионскому музею.

Развязка приближалась. Оставался один месяц. Но только в начале июня бесстрашный агент начал испытывать беспокойство. Сигнал тревоги пришел от нескольких высокопоставленных военных. Конечно, с определенного времени Стиг стал более настороженным, чем раньше, и потому тщательно анализировал их отношение к нему. Оно изменилось. Веннерстрем знал их настолько хорошо, что мог заметить перемену даже во взгляде. Они иначе смотрели, иначе здоровались, иначе разговаривали. Вернее – избегали разговаривать.

Теперь он знал, что его подозревают. Должно быть, и многие уже знали об этом. Петр оказался прав: Стиг провел в Швеции слишком много времени…

Веннерстрем сам не мог понять, почему столь хладнокровно относился к нарастающей неизбежности событий. Наконец, после долгих колебаний, он решил «взорвать мосты»! Прекратить нелегальную деятельность – было первым и главным решением. Затем – отменить фотографирование документов и оборвать тайные контакты с Барановским. Но, с другой стороны, сохранить их исключительно на легальной основе. Предстояло еще решить, когда и как проинформировать об этом связника…

Весомую долю беспокойства внес и экономический фактор. На поездку в Вену и Испанию Стиг запросил пятнадцать тысяч крон. Довольно солидная сумма, объяснявшаяся его чувством неуверенности. Он хотел иметь деньги под рукой, если произойдет что-нибудь непредвиденное. Получить их можно было только девятнадцатого июня на демонстрации фильма в клубе советского посольства. И Веннерстрем решил сделать этот день последней датой своей нелегальной планиды.

Не передать, сколько мыслей, сомнений и страхов навалилось вдруг! Чего следовало остерегаться? Домашнего обыска? Да. Это был самый большой риск. Какие доказательства там можно было найти? И снова он лихорадочно думал… Несколько кассет с отснятыми пленками! Готовые к передаче, они лежали во внутреннем ящике сейфа и могли стать главной уликой! Не помог бы даже секретный метод проявки. Может, избавиться от них? Нет, так панически действовать нельзя. Их вполне можно сохранить до девятнадцатого, надо только убрать из сейфа. Перепрятать, найти место получше!

То, что он в дальнейшем предпринял, решило все.

Поднявшись на чердак, поискал удобное место. Там нашлось такое – на редкость хорошее, как показалось второпях. Металлическая стружка была горкой накидана возле расширительного бака: там, зарыв как можно глубже, Стиг и спрятал два небольших пакета с кассетами. Почистил костюм, спустился вниз, и до девятнадцатого числа, что называется, залег на дно.

Чего нельзя было сказать о СЭПО. У них работа шла полным ходом, и именно в тот день там окончательно выработали план его ареста: достаточно было только нажать кнопку. Каждый человек знал до малейшей подробности, что он должен делать. Короче, по первому сигналу… Но по-прежнему отсутствовала улика, которую можно было бы назвать веским основанием для задержания. Госпожа Росен, прокляв мусорные корзины, принялась рыться на чердаке…

Утром 19 июня Стигу Веннерстрему оставалось пробыть на родной земле ровно 24 часа. На вечер было запланировано два мероприятия. Вначале приглашение на просмотр советского кинофильма в клубе на Катаринавеген. После этого – ужин у сотрудника американского посольства на Энгельбректсгатан.

Наступил вечер, пора было забирать пакеты и отправляться – и тут Стиг получил менее всего ожидаемый и самый тяжелый в его жизни удар!

В уверенности, что на чердаке его ждут два пакета, он поднялся по лестнице. Раскидав металлические стружки, нашел и вынул один из них. Опустил в карман и принялся за поиски второго. Копал и копал, разворошил все вокруг. Странно… Ведь клал же их рядом. Но, хоть убей – второго пакета не было! Он исчез! Стиг не был охвачен ужасом или каким-то похожим чувством. Просто не мог осознать случившегося. Может, это провал памяти? А вдруг второй по-прежнему лежит в сейфе, в домашнем рабочем кабинете?

Он ухватился за эту соломинку, страстно теперь желаемую. Бросив машину у дома американца на Энгельбректсгатан, поскольку должен бы вернуться сюда позднее, быстро прошелся до Фредсгатан, зашел в свой кабинет, совершенно не зная, что о каждом его шаге докладывают по радио в штаб-квартиру СЭПО. Там были в полной готовности. В этот вечер почти все их автомобили оставались в городе.

В сейфе пакета не было.

Теперь мне уж точно следовало почувствовать ужас, но я снова не ощущал его. Причиной было все то же странное чувство, испытанное во время злополучного прыжка с парашютом, – оно по-прежнему жило в моей голове. Я вроде бы стоял тут, возле себя самого, и чувствовал, что с интересом рассматриваю затруднительное положение другого человека. Мое первое «я» ждало помощи от своего двойника – и не находило ее.

Трамваем – он тогда еще не исчез со стокгольмских улиц – я отправился на Катаринавеген. «Вел себя нервно и странно», – так докладывали по радио в штаб СЭПО. Замечу, что это неправда: они придали слишком большое значение простой ошибке. Дело в том, что я проехал свою остановку, и потому вышел на следующей. Оттуда вернулся на Катаринавеген. «Попытался уйти от наблюдения», – известило радио. Вовсе нет, я просто попытался выяснить, действительно ли СЭПО конфисковало пакет? Именно поэтому проехал остановку.

Во время демонстрации фильма мне удалось на ощупь пробраться к заднему ряду. Барановский уже сидел и ждал. В темноте мы обменялись пакетами. Он получил свой – с пленками, а я свой – с пятнадцатью тысячами крон.

В течение дня странные вещи происходили в моем доме. Не знаю, в какое именно время госпожу Росен осенила идея покопаться в металлических стружках, где она нашла пакет с кассетами. Но только вечером она позвонила своему руководителю – комиссару полиции, человеку во всех отношениях достойному. Не думаю, что ему понравится, если я без особой необходимости назову его имя. Это случилось, когда я сидел бок о бок с Барановским на Катаринавеген: именно тогда СЭПО получило желанную улику.

Я ждал момента, чтобы покинуть Барановского. По всем признакам меня должно было переполнять чувство ликования, что стокгольмский период наконец-то завершен. Но его не было. Я чувствовал лишь слабое облегчение, когда покидал Катаринавеген, чтобы отправиться к следующему месту вечерней программы.

Ужин на Энгельбректсгатан был неплохим. Там мне составил компанию другой шведский офицер, тоже приглашенный на оба мероприятия.

Удивительно, но в ту ночь – ночь на двадцатое июня – я спал так же хорошо, как и обычно. Почему? Даже теперь не могу понять. Утром проснулся совершенно спокойным, вел себя как всегда. Думал даже поехать на работу, хотя все это время знал, что был уже уничтоженным человеком. Именно поэтому выбрился и оделся с большей тщательностью, отбросив всякие рассуждения до момента, когда сяду в машину. По дороге в город я надеялся оценить ситуацию и решить, как действовать дальше. У меня в запасе было только 25 минут. Если имелся хоть мизерный шанс спасти положение – его надо было немедленно использовать.

С пакетом в руке я вышел на крыльцо. Стояло солнечное летнее утро, в саду после легкого дождя все выглядело свежим и необычайно привлекательным. «Для прощания со всем этим еще есть несколько часов», – с острой горечью думал я.

Было ясно, что пакет с пленкой попал в СЭПО. Его изучение займет, может быть, весь день. В результате там примут какое-то решение. Возможно, решение об аресте. Но я ошибся: решение уже было принято. Контрразведка и «гражданские» полицейские в этот ранний час потаенно рассыпались вокруг виллы, готовые начать преследование, как только покажется мой маленький серый «сааб».