Косвенным, хотя и вполне прозрачным подтверждением того, что Веннерстрема начали раскручивать по наводке предателя, может служить следующая фраза министра: «Из-за опасения раскрыть методику непрерывной разведывательной работы я, к сожалению, не могу привести здесь ту незначительную информацию, которая имелась у нас о Веннерстреме».

Правда, Андерссон идею «ловушки» благоразумно отметает, но, как говорится, нет дыма без огня – откуда-то эта идея появилась, витала в воздухе и даже обсуждалась в риксдаге…

Не менее любопытны и цифры, сопоставляющие количество секретных документов, проходивших через штаб ВВС и, соответственно, через командную экспедицию, – вряд ли после них потребуются более убедительные доказательства того, сколь мал был ущерб, нанесенный Веннерстремом именно шведской стороне. По большей части он сводился к паническому испугу: вот мол, какой ужас – среди нас завелся шпион! Именно этот ужас шведам по сей день так и не удалось уложить в рамки денежного эквивалента. А хотелось бы! Итак, читаем выступление:

«Принятые мной меры обсуждались и будут обсуждаться, но я решительно отвергаю обвинения в пассивности с моей стороны и недостатке интереса к этому делу. Были намеки в мой адрес, что следовало бы раньше предпринять что-то для пресечения шпионажа Веннерстрема. Это легко говорить теперь, после признания, когда всем известно, что речь действительно идет о шпионаже. Постараюсь пояснить.

Вопрос о назначении Веннерстрема в МИД является главным в обвинении против меня. Основания и мотивы этого поступка я изложил в докладе юридической комиссии. Не стану повторяться. То, как я представлял назначение в МИД и как описывал его начальнику государственной полиции, также освещено в докладе, равно как и последующие дискуссии о характере этого назначения. Причиной моего вмешательства весной 1961 года, которое, по сути, и привело Веннерстрема в МИД, было нежелание предоставлять ему должность в штабе ВВС, в чем мое мнение полностью совпадало с мнением государственной полиции. Командование ВВС не видело причин для отказа. У меня же были некоторые сомнения в благонадежности претендента.

Серьезность положения заключалась в том, что, получив должность в штабе ВВС, Веннерстрем имел бы свободный доступ к большому числу наиболее актуальных секретных материалов. Как начальник экспедиции, он единственный имел бы возможность пользоваться нужными ему документами, никого не ставя в известность.

Если сравнить работу экспедиции в штабе ВВС со службой Веннерстрема в командной экспедиции, то следующая статистика наглядно показывает, какие возможности открывались перед ним. В 1962 году количество исходящих секретных документов экспедиции штаба ВВС составило 889 единиц, из них 11 особой важности. Соответственно в командной экспедиции насчитывалось 49 секретных документов, из них ни одного – особой важности. Количество входящих секретных документов в том же году в экспедиции штаба ВВС достигло 2303 единиц, в том числе – 50 особой важности. В командной же экспедиции аналогичные цифры – 565 и 6. При этом следует заметить, что секретные документы в командной экспедиции разделены между тремя секциями. Веннерстрем был начальником только одной из них – секции ВВС.

К тому же он, как начальник экспедиции штаба ВВС, в случае мобилизации был бы офицером, ответственным за размещение и передислокацию командных пунктов руководства ВВС, что означает осведомленность о местах расположения КП во время войны и ответственность за мобилизационное планирование. С точки зрения безопасности это была более уязвимая должность, чем та, которую он получил в МИДе.

Спросят: нельзя ли было подыскать для него в МИДе другой, не такой ответственный пост? Должен подчеркнуть, что все известное мне в то время не давало оснований в чем-либо подозревать Веннерстрема. Правда, я чувствовал какую-то ненадежность в этом человеке, но и только. Из-за опасения раскрыть методику непрерывной разведывательной работы я, к сожалению, не могу привести здесь ту незначительную информацию, которая имелась о Веннерстреме. Вопреки утверждениям многих, в тот период против него не было никаких конкретных улик. Его нельзя было квалифицировать как шпиона, тем более шпиона в пользу какой-то определенной страны. Подобные домыслы лишены всякого основания. Службе безопасности не было известно о преступной деятельности Веннерстрема, а факты, собранные полицией, могли иметь и вполне законное, так сказать, легальное объяснение.

Планировалось, что Веннерстрем оставит службу в вооруженных силах осенью 1961 года, и, как я полагаю, при этом допускалась возможность прекратить дело, если он перейдет к частной деятельности. Но он решил иначе. Его неожиданный интерес к должности в экспедиции штабаВВС не остался незамеченным – в строжайшей секретности наблюдение было продолжено. Веннерстрем не должен был ни о чем догадываться. Предложив ему более престижную и высокооплачиваемую работу в МИДе, на которую он, благодаря способности к языкам, вполне подходил, я тем самым удалил его от штаба ВВС.

Высказывались предположения, что назначение в МИД с самого начала было спланировано как ловушка. Могу заверить, что это не так. Положение Веннерстрема весной 1961 года не было настолько серьезным, чтобы у службы безопасности появились подобного рода планы.

Возникали сомнения в силу некоторых обстоятельств, не находящих вполне удовлетворительного объяснения, однако этого было далеко недостаточно. Я не хочу отрицать, что мы находили странный его желание получить в штабе ВВС должность, рассчитанную на майорское или даже капитанское звание. Но если бы и существовали вполне естественные объяснения этому желанию, осторожность все же требовала воспрепятствовать ему, не лишая, однако, Веннерстрема шанса иметь работу и источник дохода. Следует исходить из того, что он тогда имел право на такое же внимание, как и любой из его коллег. Главное, что в штабе ВВС у него не было свободного и неконтролируемого доступа к совершенно секретным документам о шведской обороне.

Обязанности Веннерстрема в МИДе никоим образом нельзя соизмерять со службой офицера экспедиции. В МИДе он не мог располагать секретными военными документами. Он должен был брать их вне министерства – в центральных штабах и управлениях, что давало возможность держать его под контролем.

Веннерстрем приступил к работе в МИДе летом 1961 года. В сентябре он сделал первый заказ на секретные документы из штаба ВВС, которые были показаны мне уже 28 сентября. Я не счел, что они необходимы для его непосредственной работы. Министр иностранных дел разделил мое мнение. Можно ли было мотивировать интерес Веннерстрема к этим документам его честолюбивым стремлением знать об авиации все? Такое объяснение не казалось полностью неприемлемым. Однако для меня этот случай явилсяповоротным пунктом в деле Веннерстрема – в дальнейшем я считал обязательным держать его под более строгим надзором.

Последующие события подтвердили мою правоту. Спустя примерно неделю Веннерстрем появился в моем рабочем кабинете. Он просил издать общий приказ, который предоставлял бы ему возможность получать некоторые секретные материалы, и заявил, что отсутствие доступа к необходимым документам является препятствием в его работе. Кроме того, он планировал изучение деятельности научно-исследовательского института обороны, а для этого требовалось разрешение в общем приказе.

Эта фаза в развитии событий вызвала новые переговоры со службой безопасности. Вместо издания общего приказа мы, наоборот, приняли различные меры, чтобы по возможности закрыть Веннерстрему доступ к секретным документам, а уже полученные им – держать под контролем.

Например, в штабе ВВС, где он чувствовал себя как дома, ему было предложено за всеми сведениями обращаться к начальнику штаба.

Генеральный директор Ферм – начальник научно-исследовательского института обороны – был информирован. Мы с ним уведомили Веннерстрема, что тот сможет получать документы только с разрешения Ферма.