И Джек станет для всех долгожданным и самым любимым свидетелем. Он станет каяться в грехах на каждом разбирательстве дела о ненадежности. Они заставят его в панике бежать. Держу пари, что он покинет Калифорнию — так надоест ему маячить в суде. Но они могут передать дело и в федеральный суд, а тогда его станут гноить уже в федеральном масштабе. А тебя — вместе с ним, потому что заставят давать показания и каяться в том, что принял на работу преступника, зная о его преступном прошлом.

Пятьдесят миллионов — это не такая уж большая цена за то, чтобы прекратить это кровопускание, а Джеку спасти свою шкуру.

— Я не хочу спасать свою шкуру, — говорит Джек.

— Но я хочу спасти тебе ее, Джек, — говорит Кейси. — Не стоит погибать в битве, выиграть которую ты все равно не можешь.

— Мы можем ее выиграть, — говорит Джек.

— Ты хочешь одержать над ним верх, переспорив его в суде? — говорит Кейси. — При отсутствии доказательств и после того, что ты наделал?

— Дай мне время, и доказательства появятся, — говорит Джек.

— Нет у нас времени, — говорит Кейси. — Красные кресла уже давят на меня, чтобы я соглашался. У них скоро тарифные слушания. Им меньше всего нужен сейчас скандал и обвинение в ненадежности. Особенно такое, опровергнуть которое в суде они не смогут. Они хотят внесудебного разрешения конфликта.

— Они не могут разрешить его без моего участия, черт возьми! — говорит Билли.

Правило такое. За местным заведующим — в данном случае за Билли Хейесом — последнее слово. Чтобы избавить высокое начальство от необходимости являться в суд и свидетельствовать по каждому иску, он же и ответит за ошибку. И этот заведующий так просто не уступит.

— Они могут обойтись и без тебя, если ты их к тому вынудишь.

— Пусть попробуют.

— Ну знаешь ли…

— Они знают о прошлом Джека?

— Я им не сказал, — говорит Кейси. — Надеялся, что получу от тебя разрешение умаслить их, а тогда кому какое дело.

Чего только не загладишь умасливанием, говаривает Билли.

— Не желаю выпускать это из рук, — говорит Джек.

— У тебя нет выбора, Джек, — говорит Кейси.

— Зато у меня есть, — говорит Мать-Твою Билли. — И мы этому мерзавцу ни цента не заплатим.

— Давай я предложу им десять миллионов, — говорит Кейси. — Им трудно будет отказаться от десяти миллионов.

— Ни цента!

— Но почему, Билли…

— Потому что он виновен, и мы знаем, что он виновен.

— Думаешь, ты сможешь убедить в этом присяжных? — спрашивает Кейси.

— Думаю, — отвечает Джек.

И вляпывается бог знает во что.

Потому что Кейси говорит:

— Ну что ж, сам напросился. Вечером мы сделаем фокусное слушание: наймем судью, присяжных, в общем, все честь по чести. Ты будешь давать показания, а я устрою тебе перекрестный допрос. Все зависит от того, кто выиграет. Выиграешь ты — мы не идем на соглашение, и продолжай следствие хоть до самого начала процесса. Проиграешь — и мы завтра утром начинаем переговоры об условиях соглашения. Это самое лучшее решение из того, что я могу предложить, ребята.

Ничего себе «лучшее решение», думает Джек.

Гибель.

Гибель посредством фокусного слушания.

84

«Мы погибли».

Вот что в переводе с русского означает фраза, которую Даня говорит Ники.

Они гуляют по лужайке перед домом мамаши.

Гуляют в отдалении от дома, держась как можно дальше от него, потому что происходящее в доме действует Ники на нервы и бесит его.

Все дело в ребятах, собаке и маме. Вернее, в этом ужасном сочетании, потому что дети собаку любят, а мама — нет. Дети хотят, чтобы собака была в доме, мать этого не хочет, собака же хочет прыгать на диван, отчего мать каждый раз чуть в обморок не падает, собака хочет спать с детьми, а дети — спать с собакой, мать же хочет, чтобы собака спала во дворе, что почти то же самое, как если б она пожелала ей сдохнуть, чего она, в общем, и желает. Предыдущей ночью Ники понял всю абсурдность попытки водворения Лео в конуру, когда в результате ему пришлось выставить возле конуры охрану, чтобы дети перестали реветь, а Майкл не отправился бы, как он грозился, спать в конуру с игрушечным кинжалом, которым он собирался защищать Лео от койотов.

Остается только, думает Ники, опоясать диван в гостиной колючей проволокой.

Но и тогда мама ни за что не оставит в покое Майкла. Натали она полностью игнорирует. Смотрит сквозь нее, словно это не девочка, а какой-то бесплотный дух, а вот Майкла она буквально душит своим вниманием. Выражающимся по большей части в постоянном одергивании. Бедный маленький Майкл никак не угодит — все он делает не так. Целыми днями только и слышно: «Майкл, пользуйся салфеткой, не вытирайся рукавом»; «Майкл, пора приниматься за гаммы»; «Майкл, маленький джентльмен должен ходить с высоко поднятой головой…».

Как пластинка, которую заело, думает Ники. Старая, но вечно юная мелодия, как сказали бы американские диджеи.

Она сводит с ума мальчишку.

И меня она сводит с ума.

Так что хочется бежать из дома, убраться куда подальше и гулять по лужайке, даже слушая, что скорее всего ты погиб.

— Трачев требует созвать сход, — говорит Даня. — Сегодня вечером.

— Вечером.

— Они не дают нам времени подготовиться, — говорит Даня.

— А сами будут готовы.

— Да.

— Скажи им «нет».

— Но это значит — война.

— Хорошо, пусть будет война.

Даня качает головой:

— Если сравнить нас теперешних с ними, то нам их не одолеть.

В тоне, каким это произнесено, Ники улавливает невысказанный упрек.

Упрек заслуженный.

В моем навязчивом стремлении превратиться в калифорнийского бизнесмена я запустил дела настолько, что навлек на нас смертельную опасность.

Крайне опрометчиво.

— Ну, пусть будет сход, — говорит Ники.

И опять Даня качает головой.

— На этом сходе они тебя убьют, — говорит он.

Трачев науськал остальных, сделать это было нетрудно: Ники Вэйл отнимает у меня бизнес, следующими будете вы. Если не остановите его и не сделаете этого прямо сейчас.

— Трачев обвинит тебя в том, что ты грабишь общак, — говорит Даня. — Это серьезное нарушение Воровского закона. Эта сходка пройдет не так, как та, прежняя. На этот раз они будут готовы.

Ники секунду медлит, вдыхая аромат бугенвиллеи. Наслаждаясь переливами цветов фуксии. Яркой синевой океана и неба.

Красота.

— Все, что я хотел в жизни, — вот оно, — говорит он.

— Знаю, — говорит Даня.

— Я пойду на сход, — говорит Ники. — Один пойду.

— Не вздумай.

— Зачем же погибать всем вместе?

— Но, пахан…

Ники предостерегающе поднимает руку. Довольно.

— Я сделаю то, что должен сделать. Встречусь с Трачевым и всеми ними.

— Есть и еще одно, — говорит Даня.

— Красота!

— Ее сестра.

— А что сестра?

— Она расспрашивала о двух вьетнамцах.

—  Что? — вскидывается Ники. — А ты откуда знаешь?

— Об этом весь Маленький Сайгон шумит, — говорит Даня. — Она навела там шороху.

—  Да как она связала одно с другим?

Считаешь, что ты в безопасности. Считаешь, что ловко провел свой корабль через все пучины и водовороты, и вдруг эта маленькая сучка…

— Мы сделаем то, что должны сделать.

— Но она коп.

— Мне это известно.

— И коп честный.

— Мне известно и это.

— Но для случайного совпадения это что-то многовато, — говорит Даня. — Две сестры…

—  Делай, как я сказал, черт возьми!

Я знаю, что это риск. И риск большой. Но не для того я убил мою красавицу Памелу и сделал сиротами моих детей, чтобы в одночасье потерять все.

Как это ни печально, мы сделаем то, что следует сделать, — и сделаем это быстро. И послезавтра получим причитающиеся нам пятьдесят миллионов — более чем достаточно, чтобы начать все заново.

Из пепла прорастут новые ростки.

Из смерти родится жизнь.