— Это мелкое преступление, — говорит Говард.

— Кто выдал вам ваш диплом врача? — вступает Баннер. — Вы же настоящий тупица, доктор! Подписанные вами бумаги доказывают вашу причастность к восьми убийствам, так как в фургоне сгорели заживо восемь человек.

— Я не имел к этому ни малейшего…

— Имели, и весьма существенное, — говорит Хансен. — Потому что ваша фабрика фальшивок делала возможными мошенничества с автомобильными авариями; вроде этой операции, которая не задалась. Так что вы причастны. Вы соучастник.

— Мои адвокаты…

— Займутся вашим завещанием, — говорит Хименес. — Потому что вы покойник. Я знаю, что сделает с вами в городской тюрьме троица полицейских, которым платят русские. Вас бросят в камеру, из которой вам уже не выбраться. Вы не дотянете даже до предъявления вам обвинения.

— Да мы можем устроить вам смертную казнь и без всякого суда, — говорит Баннер. — Только передав туда дело. Разбирательства не потребуется.

— Если я обнародую, что мы подали на вас в суд, — говорит Хансен, — то вас прикончат ваши же сообщники. Из страха, что вы их заложите. Возможно, будь это меньшим преступлением, они бы вас и пощадили, но обвинение в убийстве нескольких человек?

Говард не отличается выдержкой. Он начинает плакать. Спрашивает:

— Что вам от меня нужно?

— Многое, — говорит Хансен. — Вы станете регулярно встречаться с нами. Передадите нам всю свою медицинскую документацию и скажете, какая ее часть — фальшивки. И назовете имена тех, с кем сотрудничаете.

— И начнете делать это прямо сейчас, — говорит Баннер. — Кто приносит вам бумаги на подпись?

— Теперь это переменилось, — говорит Говард. — Два новых парня.

— Фамилии, — говорит Баннер.

Говард пожимает плечами.

—  Не знаете? — поднимает брови Баннер.

— К сожалению.

Баннер переглядывается с Хименесом и говорит:

— Зачем мы теряем время? Зачитайте ему его права.

— Но я не знаю!

— Бросьте, — говорит Хансен. — Как они представлялись, звоня вам по телефону? «Это…»?

— Иван, — говорит Говард.

— Не делайте из меня дурака, — говорит Баннер.

— Иван и Борис, — говорит Говард. — Ну, как бы в шутку, что ли.

— Нам не до шуток, — бросает Хансен.

— Опишите их, — говорит Янг.

Говард описывает. Когда он замолкает, Баннер вынимает из папки несколько фото и кидает их на стол.

— Вот эти двое, — говорит Говард.

— На кого они работают?

— Понятия не имею. Я считал, сами на себя.

— Не втирайте нам очки, Говард, — говорит Баннер. — И не стройте из себя уж совсем законченного кретина. Вы отлично знаете, что связались с русской мафией, а не просто с двумя парнишками из Киева.

— Но с чего бы они стали мне это сообщать? — говорит Говард. — Эти двое просто явились ко мне и сказали: «Теперь будете иметь дело с нами».

— Возникала ли когда-нибудь в разговоре фамилия Трачев? — спрашивает Хансен.

— Нет.

— Рубински?

— Нет.

— Шаллер?

— Нет.

Хименес поворачивается к Хансен:

— Будете преследовать его по суду?

— Разумеется.

— Нет! — скулит Говард.

Хансен наклоняется вперед, так что ее лицо придвигается к его лицу почти вплотную.

— Значит, так, докторишка недоделанный. Слушай меня внимательно. Если тебя шлепнут, мне на это наплевать. Ты мразь и подонок, и поделом тебе. И я стану мараться с тобой лишь до тех пор, пока ты мне нужен. Но в ту же секунду, как ты начнешь запираться, артачиться или отказываться делать то, что тебе велят, я умываю руки. Приказываю тебя арестовать и, уж будь уверен, звоню мистеру Трачеву, чтобы рассказать, что ты стакнулся с нами и заложил двоих из их компании. Я пошлю ему отредактированный вариант видеозаписи. Кстати, улыбнитесь-ка в камеру, доктор Говард.

— Вы ужасная женщина.

— Это точно, — говорит Хансен.

— Я попрошу власти обеспечить мне защиту, — говорит Говард, обращаясь к Баннеру.

— Вы плохо информированы, — говорит Баннер. — Такая защита стоит огромных денег, у вас даже на аванс не хватит. Вы должны подняться хотя бы на ступеньку выше по социальной лестнице, чтобы получить такую защиту.

— Я сменю местожительство, — говорит Говард.

— А чем я тут занимаюсь, как вы думаете? — спрашивает Янг. — Я ведь федеральный агент, не так ли? Думаете, Федеральное бюро дремлет и у него под носом можно бог знает что творить? Да и что вы такое себе возомнили? Что вы сможете лечь на дно где-нибудь в Аризоне, а ваши бывшие дружки не посмеют пересечь ее границу, остановятся перед запертыми воротами? Да их сеть — по всей стране, болван вы эдакий! Они уже и в Аризоне, и в Техасе, Западной Вирджинии, Огайо, Нью-Йорке. Глядите на меня, когда я с вами разговариваю! Эти русские сукины дети еженедельно крадут у моей страны по пять-шесть миллионов долларов, а вы помогаете им в этом. Нет такого места, где вы могли бы скрыться от них и от меня!

— Что теперь ему делать? — спрашивает Хименес.

— На следующей встрече с ними, — говорит Баннер, — на вас будет «жучок».

Говард качает головой:

— Они убьют меня!

— Наплевать! — говорит Баннер. — Вы скажете им, что требуете встречи с их боссом.

— Нет, я не стану этого говорить.

— Вы имеете право хранить молчание, — говорит Хименес. — Все, что вы скажете…

— Хорошо, хорошо.

Говард закрывает лицо руками и разражается слезами. Это продолжается минуты две, пока Хансен не говорит:

— Не могу больше это выносить. Убирайтесь!

— Мы сообщим вам, когда и где состоится наше следующее свидание, — говорит Хименес. — Вы принесете вашу медицинскую документацию, а мы — «жучок».

— Вот радость-то будет, — говорит Хансен.

Она берет Говарда под локоть и помогает ему вылезти из кресла. Провожает к двери и говорит:

— Спасибо, что пришли.

Потом она опять садится за стол, и Янг говорит:

— Он все сделает.

— Мертвец этот доктор, — говорит Баннер.

— Непростая это штука, — говорит Сандра Хансен. — В операциях такого масштаба всякое случается.

77

Динь-динь.

Ники выходит к двери с бокалом шампанского в руке.

— Это в знак траура? — спрашивает его Джек.

— Каждый горюет как умеет.

— Я знаю, что вам не терпится узнать о судьбе вашей претензии, — говорит Джек. — Так как компания «Жизнь и пожар в Калифорнии» всячески старается улучшить обслуживание клиентов, я решил проинформировать вас лично.

— О чем именно?

Джек видит, что за спиной у Ники в нескольких шагах от него стоит Россия-матушка.

— Завтра вы получите официальное уведомление, — говорит Джек. — Вам сообщат, что в удовлетворении ваших претензий как в части страхования по пожару, так и в части страхования жизни вам отказано на том основании, что вы нарушили условия обоих договоров насильственными действиями. Мы посчитали, что имеем достаточно доказательств, чтобы утверждать, что вы причастны как к смерти вашей жены, так и к пожару в вашем доме.

Джек видит, как сужаются зрачки Ники и как тяжелеет его взгляд.

— Вы делаете серьезнейшую ошибку, — говорит Ники.

— Ладно. Вы уже говорили мне это.

— Но вас, кажется, это ничему не научило?

— Вроде того.

С великолепной выдержкой Ники лишь пожимает плечами и отпивает из своего бокала.

Глядя поверх его плеча, Джек спрашивает:

— Разве вы не собираетесь предложить мне чаю?

Дверь захлопывается прямо перед его носом.

— Думаю, что это означает «нет», — говорит Джек.

Он чувствует себя лучше, чем когда-либо за эти двенадцать лет.

Как будто кончилась наконец долгая темная ночь.

78

Солнце поднимается по небосклону так, словно только и ждало всю ночь, когда можно будет кого-нибудь сжечь дотла.

Джек болтается на волнах, наблюдая восход.

В бьющих ему в лицо солнечных лучах есть что-то глубоко личное. Словно ему говорят: доброе утро, проснись, пора пробудиться от спячки.