Общим итогом разрушений в террористической кампании Вульфа стало более 1 400 фермерских домов. На их восстановление, как злорадно сообщала «Нью-Ингланд газетт», потребовалось бы полстолетия. Но это было еще не все. Британские источники обходили молчанием сопровождающие зверства. Однако тогдашний историк Фред Андерсен сделал немногословный вывод: «Никогда и никто не подсчитывал количество актов насилия, снятия скальпов, воровства и непреднамеренных убийств, произошедших в ходе этого месяца кровавого террора».
Вероятно, террористическая тактика принесла противоположные плоды, так как решила за канадцев дилемму, стоявшую перед ними. Неизбежным результатом оказалась вспышка ожесточеннейшей партизанской войны. Особенно яростные бои велись на северном берегу ниже Монморанси. Главным вождем партизан стал священник, которого звали Портнёф. Но в источниках его называют по-разному: аббат де Бопре или кюре Сент-Иоакима. Отец Портнёф, очевидно, был доверенным лицом Водрейля. Он старался сократить ужасающие зверства в партизанской войне, обращаясь с британскими офицерами, борющимися с ним, цивилизованным образом. Но офицеры, повиновавшиеся приказу Вульфа вести беспощадную войну, наотрез отвергали благородство и вежливость.
Вульф, чьи надежды не оправдывались в результате мощной обороны отрядов священника, направил на северный берег пополнение. 23 августа на арену действий прибыли свежие войска, численность которых составляла 300 солдат, а также полевая артиллерия. Непрерывный и ожесточенный сплошной огонь артиллерии по позициям Портнёфа в деревне Сент-Анн заставил защитников выйти на открытое пространство. Там они были безжалостно уничтожены. Убили и сняли скальпы у тридцати партизан и у самого Портнёфа.
Британцы воспользовались неудачной отговоркой, что защитники были переодеты индейцами. Пощады не давали никому, пленных не брали. Прапорщик Малькольм Фрэзер из Хайлендерского полка пообещал сохранить жизнь двум партизанам, но это обещание не позволил выполнить кровожадный полевой командир капитан Александр Монтгомери. Он приказал действовать хладнокровно и уничтожить всех пленных.
Монтгомери отпраздновал массовое убийство партизан Портнёфа уничтожением всех домов в деревне Сент-Анн и необоснованно испепелил Шато-Рише.
Вульф еще раз доказал, что является верным последователем Камберленда. Выражаясь словами Тацита, он создал пустыню и назвал это миром. Даже Таунсхенд, не отличавшийся состраданием, был возмущен. Он писал своей жене: «Никогда не приходилось мне служить в такой отвратительной военной кампании, как эта. Наши неравноценные вооруженные силы превратили операции в арену перестрелок, жестокости и опустошения. Это самый неприятный вид войны — бои, в которых мне совершенно не хотелось бы принимать участие. И в будущем, поверь мне, моя дорогая Шарлотта, я буду стремиться к тому, что противоположно этому».
Апологеты Вульфа, начиная с интеллектуально бесчестного Паркмена, утверждают: его политика выжженной земли и массовых убийств была лишь справедливым и равноценным возмездием за значительно более страшные военные преступления, совершенные Водрейлем, Монкальмом и их союзниками. Вряд ли это звучит убедительно. Зверства, совершенные французской стороной (например, в форте Уильям-Генри в 1757 г. и в других местах), являлись следствием того, что французы не были способны проконтролировать своих индейских союзников. А от них они зависели из-за огромного численного превосходства британцев. Приказа об общей войне на уничтожение, аналогичного тому, который отдал Вульф в августе, с французской стороны не было. Поэтому совершенно понятно: его инструкции воспринимались как вопиюще несправедливые или принимались с сильным удивлением.
Помимо отвращения, испытанного такими солдатами, как Малькольм Фрэзер и Таунсхенд, существует вопрос, поднятый Монктоном относительно драконовских инструкций Вульфа, а также цензура британским правительством депеши Вульфа, направленной Питту по этому вопросу. Самое большее, что можно сказать в оправдание командующего, заключается в том, что война в Северной Америке в восемнадцатом столетии всегда была отвратительным и варварским делом. Но из этого нельзя сделать логического вывода, позволяющего (как полагают многие сторонники и защитники Вульфа) принять его жестокость и варварство, дабы поднять их на новые высоты. Если индейцы были невежественными дикарями, то чем можно оправдать предположительно цивилизованных европейских офицеров, которые вели себя с равноценной жестокостью?
Более того, как гласит известное высказывание убийцы герцога д'Энгьена, подосланного Наполеоном, это хуже чем преступление. Это — ошибка.
Зверства Вульфа не сделали ничего, чтобы приблизить его к конечной цели, поскольку население Квебека более не могло переносить страдания соотечественников, как и «стратегические бомбардировки» своего прекрасного города.
Пока продолжалось жестокое опустошение районов, расположенных далеко от Квебека, Вульф старался захватить плацдарм или площадку для своей базы в районе реки Св. Лаврентия выше города, пытаясь также установить контакт с Амхёрстом и отрезать линии коммуникаций Монкальма. Бригадир Мюррей командовал этими операциями и игрой в кошки-мышки с французами.
Британцы временно задерживались в различных пунктах, а французы упорно преследовали их по берегу. Зверства прекратились, когда Мюррей направился вверх по течению реки. Это объясняется тем, что после того, как 8 августа Бугенвиль отразил атаку на северном берегу, которая унесла с собой 140 британских солдат убитыми и ранеными, английский бригадир переключился на поселение Сент-Антуан на южном берегу. Здесь он пригрозил жителям, что сравняет с землей все жилые дома, если они откроют по нему огонь. Он вновь погрузился на суда 18 августа, предоставляя Бугенвилю возможность уйти, затем высадился на северном берегу выше по течению реки в Дешамбо и уничтожил запасное военное имущество и снаряжение Монкальма.
Этот рейд вызвал беспокойство французского командующего и заставил его временно покинуть Квебек. Опасаясь, что его линии коммуникаций будут отрезаны, он поспешил на помощь Бугенвилю, но узнал только то, что британцы уже ушли.
Монкальм признался себе, что почувствовал облегчение. Ведь если бы Мюррей захватил крупными силами плацдарм в Дешамбо, то у французов не хватило бы войск, чтобы вытеснить его. Но его беспокоила возможность появления подобных вещей в будущем. Зато твердоголовый Водрейль не видел смысла в вылазке Монкальма, считая ее просто проявлением паники.
Августовские вылазки в верховьях реки закончились тупиковым положением: Монкальм вернулся в Бопорт, а Мюррей — на высоты Леви. Его отозвал обратно с особой поспешностью совершенно нетерпеливый Вульф.
Но Мюррей вернулся обратно с тем, что имело огромное значение: с известиями о том, что форт Ниагара пал. Оказалась ликвидированной опасность возможной контратаки французов. Когда разведка доложили об этом Монкальму, то, естественно, он был крайне обеспокоен, направив шевалье де Леви и войска численностью в 800 солдат для подкрепления разрушающегося западного театра военных действий. Ему с трудом удалось выделить людей для этого, так как они обороняли фронт, проходящий от водопада Монморанси до северного берега река Св. Лаврентия в верхнем ее течении от Квебека. Он находился в крайне тяжелом положении и был почти на грани краха еще до того, как снарядил отряд под командованием Леви.
Вульф, не предполагая, что у Монкальма появились такие проблемы, в августе сам испытывал кризис. Возможно, мы сможем понять зверства в том месяце, как фанатичные действия человека, который, в сущности, утратил видение своей цели. Перед командующим стояла двойная проблема: он болел и не ладил со своими бригадирами.
В течение большей части августа Вульф с трудом поднимался с постели. Едва придя в себя после страшного приступа лихорадки, он мучился от участившихся приступов туберкулезного кашля и ослаб от постоянных кровопусканий, которым подвергали пациента врачи.