Софроний, безусловно, познакомился с варварами задолго до прихода мусульман. В 615 году ему пришлось бежать в Рим. Какое-то время он провел и в Северной Африке, где повстречался с другим великим священнослужителем его времени, Максимом Исповедником, с которым у него завязалась крепкая дружба. По крайней мере однажды он побывал и в Константинополе. После этого он вернулся в Иерусалим, отвоеванный Ираклием, и в 633 году, подчинившись настояниям народа, принял пост патриарха.
Именно как патриарх и политический лидер Иерусалима Софроний противостоял мусульманам. Впервые он упоминает о них в пастырском послании, написанном, возможно, в 634 году, когда арабы только приступали к завоеванию Сирии. В нем он выражает надежду, что императору Ираклию дарована будет сила «сломить гордыню варваров, и особенно сарацин, поднимающихся ныне против нас нежданно, злобно и свирепо, с безбожной и нечестивой дерзостью». На Рождество того же года духовенство Иерусалима лишилось возможности совершить вошедшее в обычай шествие в Вифлеем из страха перед сарацинами. «Как некогда филистимляне, так ныне воинство безбожных сарацин пленило божественный Вифлеем и не пускает нас прийти туда, грозя убийством и гибелью, если мы покинем наш святой город и осмелимся приблизиться к любимому и священному для нас Вифлеему». В конце он с оптимизмом добавляет: «Если мы покаемся в наших грехах, то посмеемся над гибелью наших врагов сарацин, и в скором времени увидим их гибель и полное поражение. Ибо их окровавленные мечи пронзят их же сердца, их луки преломятся, их стрелы откажутся лететь, и они откроют для нас Вифлеем».
Во многом Софроний представлял собой последнего из церковных деятелей античности, выросшего в мире, ускользавшем в забвение в то самое время, когда он писал. Он еще мог разъезжать по восточному Средиземноморью в поисках образования, дружбы и истинной веры: Иерусалим, Константинополь, Александрия, Карфаген и Рим были ему знакомы. В конце VI, начале VII веков это было совершенно в порядке вещей. Ко времени смерти Софрония в 639 году о таких дальних путешествиях нечего было и думать: мир непоправимо распался. Патриарх писал на возвышенном изысканном греческом языке поздней античности — образованный человек обращался к образованной аудитории. У Софрония были самые смутные представления об арабах. Для него они были безбожники или варвары, ненавидевшие Бога. Ни в проповедях, ни в записях он ни разу не намекнул, что они проповедуют новую религию. Они существовали как орудие Божьего гнева против христиан, впавших в ереси, и сражаться с ними надо было не собирая армии или отстаивая стены городов, а возвращаясь, всем до одного, к истиной ортодоксальной вере.
Многие из первых откликов на арабское завоевание имели апокалиптический тон, то есть предсказывали последние дни и конец света. В них появление арабов рассматривается как одна из примет конца. В них редко содержатся надежные исторические сведения, но, как заметил недавно один авторитет, «апокалипсисы — это чрезвычайно точный индикатор надежд, страхов и разочарований людей». Один из самых красноречивых и разработанных текстов такого рода — «Апокалипсис Псевдо-Мефодия», названный так потому, что его авторство приписывали (ошибочно) епископу Олимпии Мефодию, принявшему мученическую смерть в 312 году, более чем за три века до истинной даты создания текста. В действительности сочинение, вероятно, относится к первым двум поколениям после прихода арабов. Вторая арабская гражданская война (683-692) была временем беспокойным и полным жестокостей, к ней добавились чума и голод 686-687 годов, и на этом-то фоне был создан апокалипсис. Оригинал написан на сирийском и был переведен как на латынь, так и на греческий, что доказывает его широкое распространение среди различных христианских общин. Автор предлагает своим читателям, вероятно, христианской общине на севере Сирии, подробное описание исполнения ожиданий, пронизанное библейскими реминисценциями и аллюзиями. Последние дни начинаются приходом исмаилитов (арабов), которые разгромят царство греков (возможно, намек на Йармук). Далее следует описание того, к чему приведет вторжение мусульман с точки зрения христианина конца VII века. Апокалипсис написан в будущем времени.
Это очищение послано будет не только людям, но и всему на лике земли — мужчинам, женщинам, детям, зверям, скоту и птице. Люди будут мучиться этой карой — мужчины, жены их, сыновья, дочери и владение их — ослабевшие от старости, больные и сильные, бедные вместе с богатыми. Ибо Бог назвал их (арабов) праотца Исмаила — «дикий осел пустыни», и газели, вместе с другими зверями пустыни и возделанных земель, будут страдать от него. Людей станут преследовать, дикие и домашние животные будут умирать, лесные деревья срубят, прекраснейшие горные цветы будут растоптаны, и богатые города станут пустошами. Земли станут безлюдны и в них не встретишь путника: кровь осквернит землю, и она перестанет родить.
Ибо эти варвары-тираны — не люди, но дети пустыни. Они обращают лики свои к опустошению и уничтожению... Они губители и вышли, чтобы погубить все. Они оскверняют и любят скверну. Выйдя из глуши, они станут выхватывать младенцев из рук матерей и разбивать их о камни, словно они нечистые животные.
Они принесут в жертву служителей святилищ и дойдут до того, что станут спать со своими женщинами и пленницами в святыне. Святые покровы они наденут на себя и своих детей. Они станут привязывать свой скот к саркофагам мучеников и могилам святых. Они — дерзкие убийцы, губители и кровопийцы: они — горнило испытания для всех христиан.
Далее автор говорит о страданиях, которые принесут чума и налоги. «Человек, уснув вечером, проснувшись, найдет у своих дверей двоих или троих, кто силой станет требовать у него дань и деньги. Все отчеты о том, сколько дано и получено, канут в землю. В сии времена люди станут продавать свою бронзу, железо и саваны».
Затем, когда дела станут так плохи, что хуже и быть не может, случится чудесное явление: греческий царь атакует нечистого врага. «Он пробудится против них, как человек, стряхнувший с себя опьянение». Тогда наступит черед страдать арабам. «Они, их жены, и дети, все их жилища и дикие земли, принадлежавшие их праотцам, будут в руках царя греков: они будут преданы мечу и опустошению, плену и резне. Иго их рабства будет семикратно тяжелей, чем их иго» — и автор продолжает описывать лишения, которые обрушатся на врагов. Затем настанет всеобщий мир, «церковь обновится, города будут отстроены, священники свободны от налогов. Священство и народ получат тогда покой от трудов, изнеможения и угнетения».
Но это еще не все. Предстоит еще вторжение «людей с севера», несущее великое опустошение и смерть, однако Бог пошлет одного из своих ангелов, который уничтожит их в единый миг. Затем царь греков переселится в Иерусалим, встанет на Голгофе возложить свою корону на святой крест в знак отказа от своего царства, но крест вместе с короной вознесутся на небеса. Дальше идет отчет о явлении в Палестине Антихриста, «сына Погибели», и о новых бедствиях, пока Господь наконец не покончит с ним, на чем видение и обрывается.
Этот апокалипсис слегка нелеп и странно трогателен. В нем мы слышим голоса простых подданных страны. Одинокий священник, писавший, возможно, в каком-нибудь сирийском монастыре, мечтает о дне, когда чудесное вмешательство поставит на место ненавистных арабов. Арабов обвиняют в убийствах и бедствиях, в уничтожении городов и сел, в неуважении к церквям, в половой распущенности и непосильных налогах. Это обвинительное заключение тем красноречивей, что относится ко времени, когда власть арабов укреплялась. Однако нигде в его видении христианский народ не берет дело в свои руки, чтобы в бою изгнать угнетателей. Арабы для него — злое и губительное настоящее. Как и Софроний, автор апокалипсиса не упоминает, что они несут новую веру: они просто безбожники, но в то же время — они орудие, которым Бог карает свой народ за прегрешения. Надо думать, очень многие из тех, кто был покорен арабами в VII веке, разделяли эту весьма пассивную позицию.