И со стен прокричали отказ.
Между тем каган заставил своих людей срубить зеленые деревья (такие, чтобы плохо горели) и забросать ими ров, окружавший город. Защитники бросали туда же сухое дерево (горючее). Когда ров наполнился, мусульмане подожгли дерево, и Господь выступил на их стороне, послав им сильный ветер. За один час все плоды шестидневных усилий тюрков были уничтожены. Лучники на стенах тоже сделали свое дело: многие из атакующих получили ранения, другие погибли, в том числе и Базагари, умерший от раны в ту же ночь. После этого случились подлые дела. Тюрки хладнокровно казнили арабских пленников, числом около сотни, и забросили за стены головы наиболее знатных из них. Арабы в ответ убили около 200 сыновей неверных, «хотя те отчаянно защищались». Потом тюрки начали штурм ворот в земляных укреплениях, и пятерым удалось добраться до гребня стены, прежде чем их сбросили вниз.
Отдельные инциденты очень отчетливо вспоминаются позднейшими рассказчиками. В одном из таких рассказов правитель Шаша (Ташкента), бывший в союзе с каганом, попросил разрешить ему штурм. Каган отказал, говоря, что это слишком трудно, однако правитель возразил, что если ему обещают в награду двух арабских девушек-рабынь, он пойдет впереди, и добился разрешения. Он со своими соратниками подобрался к пролому в стене. Рядом стоял дом с дырой, открывавшейся на пролом. В этом доме лежал больной, но, несмотря на болезнь, он сохранил достаточно сил и смекалки, чтобы забросить крюк, подцепив князя за кольчугу. Затем он подозвал бывших в доме женщин и мальчиков и с их помощью втащил добычу в дом. Там князя оглушили камнем и зарезали. Молодой тюрк взобрался наверх и сразил убийцу, забрав его меч, но защитники города сумели оставить себе тело.
В другом эпизоде мусульмане взяли длинные доски, которыми обкладывали ирригационные каналы, и поставили поверх земляного вала, устроив щиты, за которыми они могли укрываться, и бойницы для лучников. Однажды сам каган подошел осмотреть укрепления и приблизился на расстояние выстрела. Лучник выстрелил ему в лицо, однако на том был тибетский шлем (с гардой для носа — возможно, похожий на норманнский шлем с гобелена из Вайи), и каган не пострадал. Он еще получил легкую рану в грудь, но отступил без большого ущерба для себя.
Осада затягивалась, каган утомился и стал раздражителен. Он обвинял своих союзников, согдийских князей, уверивших его, будто бы в городе находятся всего пятьдесят ослов и его можно взять за пять дней. Прошло уже два месяца, а оборона не слабела. Начались переговоры. Каган говорил, что не в обычае тюрков снимать осаду, не завоевав город или не заставив защитников покинуть его, на что мусульмане отвечали, что не откажутся от своей веры. Тогда им предложили уйти в Самарканд или Дабусию — единственные города, бывшие еще за мусульманами. Мусульмане послали гонца в Самарканд за советом. Выйдя из города, тот встретил знатного перса, с которым дружил (еще один пример возникающих в этой области межэтнических дружеских связей). Тот помог ему раздобыть пару коней самого кагана, пасшихся поблизости. Гонец в тот же день доскакал до Самарканда. Там народ посоветовал, чтобы гарнизон Камарджа эвакуировался в Дабусию, расположенную ближе. Осада продлилась пятьдесят восемь дней, и по меньшей мере тридцать пять из них мусульмане не поили своих верблюдов.
Заключили договор о сдаче города, однако атмосфера подозрительности, порожденная осадой и казнью заложников, затрудняла исполнение условий. Обе стороны выдали другой по пять заложников. Мусульмане отказывались покидать город, пока каган не отведет большую часть своего войска, и даже после этого не спускали глаз с заложников: каждый тюрк был в одной рубахе, без брони, и за ним на коне сидел араб с кинжалом в руке. Между тем шедшие с ними иранцы забеспокоились, что гарнизон Дабусии, силой якобы в 10 ООО человек, выйдет из города и атакует их. На деле же гарнизон Дабусии, увидев издали всадников, знамена и множество воинов, решил, что Камарджа пала и теперь на них идет армия кагана. Они приготовились к битве. Их настроение мигом переменилось, когда гонец рассказал, что происходит, и всадники тут же поскакали навстречу, чтобы помочь ослабевшим и раненым добраться до города.
Заложников отпускали одного за другим, но только после того, как тюрки освобождали арабского заложника. Наконец, когда на каждой стороне осталось по одному заложнику, никто не хотел отпустить своего первым. Тогда, араб, оставленный у тюрков, сказал тюркскому офицеру Курсулу, что он не против, если тюрка отпустят первым. После Курсул спросил, почему тот пошел на такой риск, и тот ответил: «Я доверял твоему взгляду и верил, что твой дух не унизится до предательства». Он получил щедрую награду: коня и доспех — и вернулся к своим. Как это часто бывало в средневековых войнах, дикая жестокость сочеталась с от-дельными проявлениями благородства, и по крайней мере в некоторых тюрках признавали достойных и благородных противников.
Самарканд за своими мощными укреплениями из сырцового кирпича стал теперь главной арабской твердыней за Оксом, и его завоевание оказалось самым долговечным из свершений Кутайбы. ГЬрод подвергался постоянному военному давлению со стороны согдийцев и их тюркских союзников, а падение Камарджи оставило его в еще большей изоляции: арабский гарнизон уже не мог продержаться долго.
В начале 730 года в Хорасан был назначен новый наместник, Джунайд. При дворе в Дамаске ходили слухи, что он получил это место только за то, что подарил жене халифа необыкновенно дорогое ожерелье. Он был молод и неопытен и никогда прежде не бывал в этих местах. Едва прибыв в Хорасан, он пересек реку и начал кампанию.
Его первой целью был Тохаристан, потому он направился к Балху, еще остававшемуся в руках арабов. Он разделил свое войско, разослав подразделения в разные стороны, когда из Самарканда пришло сообщение от командующего гарнизоном Савры ибн аль-Хурра с известием, что его атакуют и он не сумел удержать внешних укреплений. Ему срочно нужна была помощь. Опытный командир из ставки предупредил Джунайда, что тот должен выждать и собрать свои войска: тюрки представляли грозную силу, и «ни один наместник не должен пересекать Оке, если у него меньше пятидесяти тысяч человек». Однако Джунайда очень заботила опасность, грозившая мусульманам Самарканда и его репутации, если бы он не сумел им помочь и город пал бы. Он объявил, что переправится через реку и направится к Самарканду, даже если за ним пойдет лишь горстка людей, которых он привел с собой из Сирии.
Первой остановкой на его пути был Кеш. Там он узнал, что тюрки успели отравить многие колодцы и выступили ему навстречу. Чтобы добраться до Самарканда, ему надо было сражаться или разойтись с ними. Из Кеша в Самарканд ведут два пути. Один — кружной через равнину на западе, выводящий затем через оконечность гор в Заравшанскую долину. Другая дорога была прямее, но шла через крутой и опасный перевал Тахтакарача. Когда Джунайд спросил своих советников, какой путь ему избрать, большинство высказалось за путь по равнине, но один из старших офицеров, тот самый, что советовал ему не переходить реку без большой армии, сказал, что лучше идти через перевал: «Лучше погибнуть от меча, чем от огня, — доказывал он. — Дорога по равнине окружена травами и деревьями. Эти земли не возделывались много лет. Если мы встретим там кагана, ему достаточно будет поджечь все это, и мы погибнем в огне и в дыму».
На следующий день армия начала подъем на перевал. Люди были подавлены: многие открыто сомневались в полководческих способностях Джунайда и, по обыкновению, заявляли, что он выделяет одни племена в ущерб другим. Они встретились с врагом примерно в 24 километрах (6 фарсахах) от города. Враг появился, когда люди готовили пищу, и Джунайд поспешно построил свои войска между стенами горного прохода. Каждое племя сражалось под командой своего вождя, собравшись вокруг своих знамен. Он приказал командирам выкопать земляные укрепления перед своими позициями. Джунайд сначала занял командный пост в центре строя, но скоро передвинулся к правому крылу, где племя азд подверглось яростной атаке. Джунайд встал прямо под их знаменем, демонстрируя свою поддержку. Его поступка не оценили. Знаменосец заявил без обиняков: «Если мы победим, это будет твоя заслуга. Если будем разбиты, ты не станешь нас оплакивать. Клянусь жизнью, если мы победим и я останусь жив, никогда в жизни не заговорю с тобой!» Племя удерживала под знаменем племенная солидарность, а не верность командующему или, тем более, халифу в далеком Дамаске. Рукопашное сражение было очень жестоким: мечи затупились от ударов, и рабы племени азд срубили деревянные дубины, чтобы сражаться ими. Битва продолжалась, пока обе стороны, истощив силы, не разошлись. Верность знаменосца своему слову испытать не пришлось: он был убит в начале битвы, отважно сражаясь вместе с восемью десятками своих соплеменников азди.