Мустафин сидел в ожидании. Только что он вызвал к себе на очередной допрос Лачугина.
В комнате тишина. Лишь изредка, раскачиваясь на ветру, чуть слышно стучится в стекла листвою росший за окном молодой тополь, как бы не давая успокоиться, застыть, уйти от реального мира.
Медленно текут минуты…
За последние дни Мустафин потратил немало труда и времени, чтобы добиться главного — заставить признаться Лачугина, что в день убийства он был в лесу, видел там Олю Портнову. Этому в первую очередь способствовала очная ставка с Тумановым. И вот теперь предстояла решительная схватка…
В ранней молодости Мустафин занимался боксом. Каждый раз перед выходом на ринг он испытывал волнение, безудержное, неодолимое. Нет, оно не было вызвано боязнью проиграть, оказаться в нокауте, ведь зачастую это волнение приходило и тогда, когда Мустафин знал, что перед ним соперник, уступающий ему в силе. Скорее, наоборот, оно было вызвано желанием победить и победить как можно лучше.
Вот и сейчас он испытывал примерно такое же волнение, волнение перед решающим боем…
Лачугин вошел в кабинет, держа за спиною руки, встал у двери, и лишь когда по знаку следователя удалились конвоиры, приблизился к столу, за которым сидел Мустафин, и с тяжелым вздохом опустился на стул.
За эти дни он заметно похудел, осунулся. В его бледности и худобе, в глубоко запавших с синими кругами глазах прятались тоска и страх, нет, не прятались, а скорее даже трепетали, боясь обнаружить себя.
Мустафин неторопливо привел в порядок свои бумаги, поднял взгляд на Лачугина.
— Ну, продолжим, — сказал, не отрывая глаз от арестованного. — Если помните, мы в прошлый раз остановились на том, что вы пошли в лес, как сами изволили выразиться, подышать свежим воздухом, встретили дочь Портновых, покушали ягод… Ну, а дальше… Что же все-таки было дальше?
— Я уже рассказывал вам… — отвечал помрачневший Лачугин, нервно поглаживая пальцем шрам над губой. — Мы походили по лесу, покушали ягод, и я расстался с нею, ушел из леса. Вы же сами знаете, меня потом видели да работе…
— Стало быть, вы продолжаете отрицать свою причастность к убийству?
— Убийству… — досадливо покачал головой Лачугин и демонстративно отвернулся. — Вам сколько ни говори, все одно… Да на что мне было убивать ее? На что?
Следователь чуть прищурил взгляд.
— Петр Рябов… Вы знали его?
— Отчего же не знать, знал. Землячок он был мой. Вместе когда-то грязь месили на буровой. На троих умеете соображали… Да мало ли чего еще.
Говорил Лачугин горячо, зло, внушительно, но руки его все более дрожали, а в голосе нет-нет да проскальзывали нотки растерянного недовольства.
«Ничего, пусть выложится весь до конца!» — думал следователь, наблюдая за всеми его промашками. Он продолжал держать Лачугина под пристальным взглядом.
— Мы получили подтверждение о том, что вы отбывали наказание в одной колонии с Рябовым…
— А я и не делал из этого секрета. — На этот раз уже совсем зло огрызнулся Лачугин. — Вы же не спрашивали меня об этом! Спросили бы — я и так бы вам сказал: да, отбывал. Вместе тянули срок! Ну, и что из того? Вам ведь известно, наверное, что Петька Рябов давно уже прошел проверку в чистилище и бряцает костями где-то там…
— Вы о всех земляках так?
— А что я сказал особенного?
— Уж слишком много злобы, пренебрежения в ваших словах…
— Да что тут сюсюкаться! Все мы одним миром мазаны и для одного земного уголка пришли на свет…
— Жаль… — обронил следователь, не спуская глаз с Лачугина.
— Что жаль? — повернулся, наконец, к нему Лачугин, искоса взглянув на лежащие на столе бумаги.
— Жаль, что вы так рассуждаете. Рассуждали бы иначе…
— На что вы намекаете, гражданин следователь? Все говорите какими-то загадками… Петьку Рябова зачем-то вспомнили…
— Да ненавидел очень, говорят, Рябов Портновых…
— А мне что за дело до этого? Портновы… Что они сделали мне такого? У меня с ними все на мази. Если что у них было с Рябовым, так с ними и разбирайтесь!
— Ну что же… — медленно произнес следователь. — Я вижу, настало время ознакомить вас с материалами некоторых исследований, произведенных по нашей просьбе экспертами и специалистами…
Он склонился над своими бумагами.
Лачугин сразу же насторожился, беззвучно сглотнул слюну. Он пристально следил за тем, как следователь ищет что-то, перебирая бумаги и повторяя с отсутствующим взглядом: «Где же они, где же они…»
Вот он отобрал пачку бумаг и фотографий.
— Начнем, пожалуй, с этого, — показал Лачугину две фототаблицы. — На рукаве вашей рубашки и на ботинках обнаружены следы крови. Группа ее совпадает с группой крови дочери Портновых. Объясните, как могло случиться, что на вашей одежде оказалась кровь убитой?
— Кровь? На моей одежде? — мгновенно побледнел Лачугин. Руки его заползали по груди, коленям, но после некоторой заминки он овладел собой и заговорил так, будто только что вспомнил забытое.
— А-а, кровь! А я не понял вас сразу. Тут, знаете ли, дело такое… самое обычное. Когда возили девочку в больницу, я как раз ездил туда и помогал выносить ее из морга. После вскрытия, значит. Там, видать, и запачкался. Там, а где же еще?
По ожившему лицу, странно заблестевшим глазам было видно: Лачугин испытывает внутреннюю радость от этой внезапно пришедшей в голову удачной мысли, в которой он, очевидно, видел свое спасение.
— Да, верно, — согласился следователь. — Вы действительно ездили в морг и помогали уложить девочку в машину. Вы не забыли даже пустить слезу, обласкать несчастную, когда ее стали опускать в могилу. Все это было, но… — следователь чуть помедлил, наблюдая за нетерпением Лачугина. — Но предусмотреть все, право, невозможно. Кровь убитой обнаружена и на вашей рабочей куртке, которой, как ни странно, не было на вас, когда вы приходили в морг…
— Не было рабочей куртки? — снова заерзал на стуле Лачугин. — Погодите, а в чем же я был?
— Вы были в пиджаке!
— Пиджаке? Ах, да! А кровь, значит, на рабочей куртке?
— И еще на сорочке, и на ботинках… — испытующе смотрел на него следователь.
— Можно я взгляну на это самое… на заключение, где сказано об этом.
— Пожалуйста!
Лачугин взял протянутый ему акт экспертизы, прочел его не торопясь и, возвратив следователю, потупил взор.
— Этого не может быть… Это какая-то ошибка… — произнес он хриплым подавленным голосом, уставившись в пол тем растерянным, опустошенным взглядом, который не нуждается ни в каких разгадках. И следователь решил, что настало время для окончательного удара.
— Но это еще не все, — заговорил он теперь уже твердым, не терпящим возражения тоном. — В руке у девочки оказались ваши волосы. Вы понимаете — волосы! О том, что они ваши, бесспорно доказано экспертизой! И даже собака…
— Что собака? — вздрогнул Лачугин.
— Даже собака оставила свой «автограф» на ваших брюках. Как знала… Да, да, не удивляйтесь. На штанине ваших брюк, в которых вы ходили в тот день на работу, — следы от зубов убитой вами собаки, дворняжки Портновых… — Следователь разложил перед Лачугиным целую кипу исследовательских документов. — Это не мои домыслы, Лачугин. Это заключения специалистов. И каждое из них имеет доказательственное значение. Вот, взгляните на них, вникните в их смысл. Может быть, вы, наконец…
— Не надо… — Лачугин поднял трясущуюся руку, но тут же беспомощно опустил ее и погрузился в молчание. Было слышно, как тикают часы на руке следователя. Прошла минута, а Лачугин все молчал. Лишь лицо его покрывала мертвенная бледность.
О чем он думал сейчас? О том, каким синим было небо и как ярко светило солнце в тот день, когда он вышел за ворота исправительно-трудовой колонии и, с упоением вдыхая напоенный весенним ароматом воздух, пешком пошел на вокзал, чтобы оттуда поехать домой? О том, каким вкусным и приятным был первый обед за семейным столом, когда рядом сидели жена и дети? Или ему вспомнился тот тихий жаркий полдень, когда, подойдя к сломанному забору, он увидел девочку, мирно бредущую к лесу? А может быть, он представил сейчас воочию ту маленькую лесную поляну, березу и траву на ней, обрызганное кровью?