— Не понимаю, ничего не понимаю…

Мустафин обернулся назад, где стояли работники милиции с понятыми, и сказал твердым, четким голосом:

— Приступайте, товарищи!

Все разом разошлись по комнате. Все, кроме понятых. Они остались со следователем.

— Где хранится рабочая одежда вашего мужа? — спросил следователь, обращаясь к сидевшей в молчании хозяйке.

— Там в шкафу, — с безразличным видом кивнула она с сторону прихожей.

— Принесите, пожалуйста, сюда все, что есть. Здесь удобней и светлее…

— Обувь тоже? — медленно поднялась она со стула.

— Да, непременно!

Когда одежду перенесли в комнату, следователь устроился возле окна, чтобы было хорошо видно, и начал осмотр.

Взяв в руки ботинки и перевернув их вверх подошвами, он сразу же увидел: на подошвах — мелкие поперечные полосы. Каблуки сзади стерты… Он начал внимательно осматривать поверхность ботинок. Понятые и хозяйка молча наблюдали за ним. Есть! Есть мелкие буроватые пятна на носке одного из ботинок!

Следователь подозвал понятых и показал им пятна:

— Вот, обратите внимание…

Уже отложили в сторону плащ, фуфайку, резиновые сапоги, фуражку… На очереди — рубаха. Следователь пригляделся к рукавам. И здесь — небольшие буроватые пятна! Несколько таких же пятен он обнаружил на куртке…

Из соседней комнаты появился Хисматов.

— Марат Сагитович, посмотрите сюда!

Он протянул следователю сильно измятые рабочие брюки одного цвета с курткой.

От волнения у следователя заколотилось сердце. На нижнем крае левой штанины виднелось несколько отверстий, расположенных симметрично. «Следы от зубов собаки!» — без сомнения решил следователь. Он показал следы понятым, сам обратился к хозяйке.

— В этих брюках ваш муж ходил на работу?

— Ходил, — ответила та сумрачно. — Он отдавал их мне зашить. А я совсем забыла. Так и лежали под кроватью…

— Там в шифоньере есть еще полушубок, шапка и шарф… — довольный своей находкой, заметил Хисматов.

— Давайте сюда. Запишу все в протокол, — кивнул ему следователь.

Обыск уже завершался подписанием протокола, когда внизу, в коридоре, гулко хлопнула дверь и раздались шаги. Кто-то вошел в подъезд.

Мустафин и Хисматов посмотрели на хозяйку.

«Узнаю по шагам. Это он», — говорили ее глаза.

Следователь дал знак, и Хисматов с милиционером вышли в прихожую.

Шаги поднимавшегося по лестнице были тяжелыми, неторопливыми, будто человек шел нехотя, против своей воли, или нес на плечах большую ношу.

Раз, два, три… Можно было определить число оставшихся ступеней. И вот уже шаги замерли у входа. Короткая пауза, рывок — и в прихожую ввалился высокий широкоплечий мужчина в клетчатой летней рубашке и надвинутой на лоб кепке. Увидев людей, он отпрянул назад, но сотрудники милиции, не мешкая, схватили вошедшего за руки, плечи. Задержанный рванулся, заскрежетал зубами.

— Да пустите же, сволочи…

Но длинная мускулистая рука Хисматова, обхватившая его шею, не дала продолжить ругательства, заставила замолчать и двинуться в комнату.

В дверях он лицом к лицу столкнулся с Мустафиным.

— Лачугин… — только и смог выдавить из себя следователь.

— А-а, это вы? — с неожиданной обрадованной улыбкой остановился Лачугин. — А я уж напугался было. Подумал грешным делом, не забрался ли кто в квартиру. Вхожу — и сразу цап меня!

Он расслабился, покорно опустил плечи: руки, державшие его, тоже отступились. Лачугин встряхнулся, поправил одежду.

А следователь все стоял и смотрел на него. То же лицо с крупным прямым носом. Тот же шрам над верхней, губой. Те же водянистые, почти бесцветные глаза. Но насколько они сейчас были охвачены страхом и смятением.

«Его, наверное, расстреляют?» — вспомнил следователь вопрос Лачугина, заданный ему там, возле морга, когда шел разговор об убийце…

Как же он тогда не насторожился, не пригляделся к этому типу? Хотя в то время… путались всякие там беглые преступники, пьяные водители, лесные бродяги… А тут еще не кто-нибудь, а сам сосед Портновых…

Следователь тотчас отогнал роившиеся в голове мысли и, сделав несколько коротких шагов по комнате, сказал, обращаясь к задержанному:

— Однако вы, кажется, ехать куда-то собирались, Лачугин?

— Собирался. К сестре. Да, видать, в неровен час. Ну, ладно, это не к спеху… — Хозяин квартиры опять пытался улыбаться, но это уже было мало похоже на улыбку. — А вы, стало быть, в гости к нам? Что ж, добро пожаловать! Прокуратуре и милиции, как говорится, всегда рады!

Он повернулся к жене, стоявшей неподвижно в углу, возле телевизора.

— Нюра, поставь-ка нам быстренько чаю, а я схожу… тут, недалеко…

Это уже было слишком.

— Вот что, — холодно сказал следователь, — никуда вы не пойдете!.. И вообще, перестаньте паясничать. Дело слишком серьезное, чтобы ломать здесь комедию.

— Не понимаю… — мгновенно помрачнел Лачугин, зябко оглядываясь по сторонам. — Меня что, обвиняют в чем-нибудь?

— Не обвиняют, подозревают, — уточнил следователь.

— В чем же?

— Об этом будет разговор в прокуратуре. А сейчас прочтите вот это. — Он протянул Лачугину постановление о заключении под стражу.

Лачугин нерешительно, словно боясь обжечь руки, взял документ. Его уже било мелкой дрожью. Каким-то отупевшим, совершенно бессмысленным взглядом он прошелся по строкам и вдруг со злобой посмотрел на следователя.

— Но…

— Уведите! — приказал Мустафин, и стоявшие за Лачугиным работники милиции, тотчас взяв его под руки, повели на улицу.

В комнате воцарилась тишина. Жена Лачугина стояла бледная, не шевелясь и потупив взор.

— Ваши дети? — кивнул Мустафин на висевшие на стене фотографии.

— Да, — не поднимая глаз, ответила она. — Большие уж. Дочь замужем, сын учится в техникуме.

— Их дочь тоже могла бы выйти замуж…

— Он? — вдруг с ужасом спросила она и, застонав, закрыла лицо руками…