— Внимание, скорый поезд номер тридцать пять…

Проскурин моментально отвернулся. Сердце его, словно подстегнутый конь, пустилось в галоп, а в такт галопу запрыгали мысли.

«Попался! Черт, попался!!! Зря автомат оставил в ячейке, но теперь туда нельзя. Там карта Алексея, тетрадь, все. Нельзя! Гадство! Что же делать?»

Он затравленно огляделся. Адреналин заполнил мышцы, и они задрожали в предвкушении напряжения.

«На второй этаж нельзя. Второй этаж — ловушка. Там зажмут. Там смерть… Откуда Сулимо узнал, что он на вокзале? Неужели зевнул «хвоста»? Наверное. Черт!!!»

Проскурин зашагал к дверям, ведущим на платформы. На путях должны быть поезда, а следовательно, и люди. Можно попробовать затеряться в толпе. Он быстро посмотрел через плечо. Парочка двигалась следом, решительно оттирая мешающих пассажиров. Преследователи не суетились, не пытались догнать беглеца, просто шагали за ним. Широко и энергично. Руки убийцы держали в карманах пальто.

«Для «кипарисов» карманы маловаты, — решил Проскурин, — а для пистолетов — в самый раз».

Он оглянулся и застыл на месте, будто налетев на невидимую стену. Дверь, ведущая на платформы, открылась, и из нее показалась широкоплечая фигура в знакомой униформе — пальто и костюме. Убийца двинулся навстречу жертве, держа, как и двое за спи-ной,_руки в карманах.

Проскурин тихо выматерился.

«Все предусмотрели, твари. Все перекрыли. Значит, конец?»

Он напрягся, готовясь к драке, начал поворачиваться навстречу Сулимо, намереваясь кинуться в бой первым, и вдруг заметил в дальнем углу, за буфетной стойкой, еще одну дверь. Она наверняка вела в кухню, а оттуда должен быть выход на улицу. Как-то же им доставляют продукты? Не через зал же несут. Проскурин быстро зашагал, почти побежал к буфету. Оглянувшись еще раз, заметил: убийцы по-прежнему не спешат, а идут несуетно, словно зная, что никуда беглецу не деться. Разворачиваясь, майор толкнул дородную тетку, увешанную сумками-баула-ми. Тетка взмахнула руками, ойкнула тонко и села на заплеванный пол. Из сумки ало-желтым вдруг хлынула яблочная река. Словно ядра, плоды с веселым стуком раскатились по серо-черному мрамору. Проскурин не успел даже извиниться. Кто-то захохотал.

Тетка беспомощно огляделась и заголосила громко, как пароходная сирена:

— Шо же це робится, а, люди добри? Ото ж хнида, товхнув мэнэ, ховно! Ото ж хад! — И вдруг завопила тонко: — Пиетяаааа!!!

Здоровенный, румяный, как теткины яблочки, Петя уже поспешал на зов, заранее выпучивая для острастки глаза, вздергивая вверх подбородок, складывая губы «бантиком»: «Ты що это робишь, б…?..» Проскурин, не останавливаясь, врубил ему прямой правой точно под приподнятую подкову нижней челюсти. Не хотел, а пришлось. Впрочем, плевать было майору и на тетку, и на Петю, и на их яблоки. Петя, хрюкнув изумленно, отлетел на метр и повалился навзничь, сметая широкой, как просторы Родины, спиной столики и редких пассажиров, решивших перекусить. Посыпались стаканы, еда, картонные одноразовые тарелки. Глухо стукнувшись тускло-зеленым боком, покатилась массивная бутылка, щедро орошая пол мутными багровыми каплями портвейна.

Проскурин не видел этого. Он бежал. А навстречу, из кухни, уже выходил четвертый владелец пальто. Крепкий, коренастый, серьезно-сосредоточенный.

«Потому-то они и не торопятся», — мелькнуло в голове майора.

Проскурин шарахнулся влево и, когда убийца инстинктивно дернулся следом, ударил, целя в острый кадык над чистым отутюженным воротничком. Если бы удар удался, широкоплечий полетел бы вверх тормашками, хрипя расплющенной гортанью, но парень оказался проворным, каким и подобает быть профессионалу. Он мгновенно нырнул под правую руку Проскурина, одновременно блокируя ее, ухватился за запястье и легко, без малейшего напряжения, швырнул фээскашника через спину. Тот даже не успел ничего сообразить. Просто почувствовал, как отрывается от пола и, словно камень, выпущенный из пращи, устремляется вперед, на автоматы с жидкой кофейной бурдой и трижды заваренным чаем, на размытую фигуру вокзальной Мадонны. Он приземлился на стойку грудью, угодив физиономией в бутерброды с зеленовато-серыми котлетами и подвядшими веточками чахлого укропа. Снедь брызнула фонтаном.

Проскурин перевернулся через плечо и очутился за прилавком, причем на четвереньках. Убийца сам открыл ему путь к бегству, которым майор и намеревался воспользоваться. Пригибаясь, он бросился к двери, ведущей в кухню, толкнул ее^ и нырнул в сырое, парящее чрево буфетной святыни. Пролетев через узенький коридор, Проскурин ткнулся в первую попавшуюся дверь и… оказался в огромном зале с тремя мощными плитами-титанами, на которых в необъятных чанах что-то кипело и булькало, с десятком поваров и тремя окнами, затянутыми толстым стеклом, армированным стальной проволокой. Выхода отсюда не было.

Проскурин попытался выскочить в коридор, но широкоплечие фигуры уже входили в дверь, вытаскивая из карманов пистолеты. Майор рванул из кобуры свой «ПМ» и, обернувшись, заорал поварам:

— Всем в угол!!! В угол, я сказал!!! Опуститься на корточки и башки не поднимать!!! — Те испуганно смотрели на него, даже не думая выполнять приказание. — Быстро, суки!!! В угол!!! — Он поднял пистолет стволом вверх и нажал на курок.

По идее, выстрел должен был впечатлить служителей культа живота не меньше, чем иерихонские трубы, но тут, в шуме, в густом пару, он прозвучал совсем тихо. Еле слышно. — Однако этого хватило. Белые фигуры, как по команде «Марш!», кинулись за титаны, в спасительные углы, опустились на корточки и затаились. Проскурин метнулся между плит, переворачивая кастрюли, с радостью слушая приторное шипение кипящих супов, чувствуя запах горелого и замечая, что зал все гуще окутывается рукотворным, мерзко пахнущим туманом. Выхватив из чана гигантский черпак, он подскочил к окну и что было сил ударил стальным основанием по стеклу. Стекло пошло трещинами, но выдержало. За спиной послышались глухие голоса. Майор обернулся. ОНИ уже были здесь. Правда, пока ИХ нельзя было различить в клубах пара.

Подняв пистолет, Проскурин выпустил шесть пуль в стойкое окно. Гильзы запрыгали по полу, а стекло обвисло, словно брезентовая тряпка. Размахнувшись, фээскашник ударил черпаком еще раз. Дымчатое с сетчатой клеткой полотно затрещало и вывалилось на улицу. Проскурин сунул «Макарова» в карман, отшвырнул в сторону ненужный черпак и вскочил на подоконник, оглядываясь, чувствуя, что сердце готово разорваться от напряжения. Три темных, расплывающихся силуэта метались в тумане, натыкаясь на плиты, столы, ища проход в этом лабиринте. Четвертого видно не было. Он либо остался у двери, либо, что более вероятно, побежал на улицу. Проскурин нырнул в проем и оказался на заднем дворе вокзала, в узкой клетухе, сплошь заставленной лотками и коробками. Майор кинулся к двери, цепляя на ходу алюминиево-деревянно-картонные штабеля, опрокидывая их, создавая баррикаду на пути убийц. Выскочив из сетчатой клетки, он пронесся по узкому проходу между каменной стеной вокзала и бетонным забором, за которым виднелись крыши вагонов, свернул к стоянке такси и, нырнув в свободную машину, рявкнул, оглядываясь:

— Поехал!

— Куда поехал, командир? — ухмыльнулся таксист, тертый малый в старомодной кожаной кепочке. — И за сколько?

— За столько! — взревел Проскурин, ткнув «Макаровым» шофера в скулу. — Поехал, быстро!!!

— Понял, командир, — хмыкнул шофер. — Не дурак.

Такси рвануло с места.

Показавшиеся из-за угла убийцы проводили его взглядом.

— Ушел, сука, — хмуро буркнул один из широкоплечих.

— Вижу, — ухмыльнулся Сулимо. — Молодец, майор.

— Что делать, товарищ капитан?

— А ничего. Пусть еще побегает. Никуда не денется. — Сулимо сплюнул в грязную жижу, повернулся и пошел к вокзалу. — Скомандуйте «отбой», лейтенант, и уводите людей. Нечего им здесь торчать. Пока нечего.

Глава двадцать шестая

Как только Проскурин скрылся за дверями кухни, парень, терроризировавший «однорукого бандита», щелкнул клавишей переговорного устройства.