Володька вдруг смутился и сказал:

— Я не могу.

— Это действительно важно, — попросил Максим. — ,Я прошу вас не как рядового, а как человек человека.

— Да перестаньте, — вдруг заорал лейтенант, поворачиваясь на спину. — Он не может подписать, потому что у него рук нет. Отрезали ему обе руки. Давайте сюда ваш сраный протокол. — Он, даже не читая, поставил- длинную подпись. — Ну что, довольны? Теперь давайте, валите отсюда, пока не покалечил я вас.

— Пойдемте, — молчавший все это время доктор коснулся плеча Максима. — Я так понимаю, что разговор все равно закончен.

Максим постоял еще секунду, а затем сказал:

— Спасибо, — повернулся и вышел следом за врачом.

В коридоре, пока они шли к выходу, Максим спросил:

— А как же он ходит?

— Что? — не понял врач.

— Как ходит этот парень, Володя Градов? Я костыли видел около кровати.

— А он их культями сжимает, — объяснил доктор. — Опирается, наваливается всем весом, а потом культями прижимает к телу.

— У него что, и ног нет?

— Ну почему нет? Ноги спасли, — ответил врач. — У него сквозное ранение правого бедра. Нога пока в гипсе с шинами. Но месяца через полтора снимем, и все в порядке будет.

— Понятно.

Максим на ходу положил протокол допроса в кейс, щелкнул замками. Вот и все. Он узнал, что хотел. Теперь ясно, ради чего все затевалось. Пятнадцать танков и двадцать «БМП» — вот цена жизни этих мальчишек. Возле ординаторской Максим отдал доктору халат. Шинель он оставил в машине и был рад тому, что не придется суетиться здесь перед этим человеком, который, наверное, повидал в жизни куда больше страшного, чем он сам.

— А в этой вашей официальной сводке, — спросил вдруг доктор, — что за головная группа была?

— Пятнадцать танков, двадцать «БМП», сорок человек пехоты.

— Это по два пехотинца в «БМП», что ли? — засмеялся врач. — Товарищ полковник, да вы и правда смеетесь.

Максим, чертыхнувшись, едва не шлепнул себя ладонью по лбу. В самом деле, как же он сразу не подумал? Сорок пехотинцев? Маловато для двадцати БМП. Ерунда какая-то.

— И техники что-то слишком много на одну-то роту. — Врач покачал головой. — Я ведь до того, как сюда попал, в Афганистане в госпитале служил. Там мне и капитана присвоили. — Он посмотрел куда-то в сторону. — Знаете, что я думаю, товарищ полковник? Между нами. Думается мне, что кто-то танки эти и «БМП» толкнул налево, а ребят подставили, чтобы следы замести.

— Я тоже так думаю, — согласился Максим. — Теперь так и думаю. Ладно, желаю здравствовать, товарищ капитан. — Максим козырнул.

Врач засмеялся:

— Да бросьте, товарищ полковник. Я ведь все равно честь отдать не могу. К пустой голове-то руку не прикладывают.

— Да, — Максим улыбнулся. — Все правильно. Я, наверное, заеду еще на днях.

— Зачем? — не понял капитан.

— Надо же этим ребятам рассказать, что в армии еще не все покупаются и продаются. И не все пьют с начальством коньячок и лимончиком с осетринкой закусывают.

— Да ну, бросьте. Закусывать коньяк осетриной? Это пошло, — капитан засмеялся. — Но в любом случае, удачи. Думается мне, этим вечером вы нажили себе целую свору доброжелателей. Так что удача вам очень понадобится. — Он подумал и добавил тихо: — Всыпь этим говнюкам по первое число, полковник. Так, чтобы они забыли, на каком свете находятся.

— Спасибо, капитан. Постараюсь.

Доктор пожал Максиму руку, повернулся и зашагал обратно.

Максим несколько секунд смотрел в его обтянутую халатом сутулую спину, а затем вышел в морозную ночь.

Глава тридцать вторая

Проскурин посмотрел на высокий кирпичный забор. В общем-то, уже было ясно, что этот вариант — пустышка. Здесь нет ничего, кроме ночи, крыс и бродячих собак. В конце концов, цементный завод — не самое подходящее место для хранения самолетов. Но он все равно решил обойти забор в надежде найти какую-нибудь дыру и оглядеться внутри.

Стена оказалась на удивление добротной, высокой, метра два с половиной. За ней было тихо и темно. От ворот Проскурин успел разглядеть черные громады завода и поблескивающие тускло-серым в свете луны цементные баки. Снаружи на воротах болтался огромный амбарный замок, ржавый, но с довольно свежими спилами. Наверное, кого-то, как и Проскурина, одолевало любопытство.

Майор на всякий случай передернул затвор пистолета и, поставив его на предохранитель, сунул в карман. Если что, можно будет выстрелить прямо через ткань, не вытаскивая.

«Ну вот, — усмехнулся он про себя, — ты уже уподобляешься настоящему гангстеру».

Проскурин обошел завод с торца, свернул за угол «остановился. Тут, со стороны леса, было темно хоть глаз коли. С трудом различались лиловые пятна Кустов, чуть заметно выделявшиеся из общей черноты ночи. Да еще, как назло, луна скрылась за тучами. Вытянув перед собой левую руку, Проскурин медленно, короткими шажками, двинулся вперед. Под Дельцами ледяными стрелами прошли ветви то ли кустарника, то ли низкого дерева. Майор наклонил Их, сделал еще несколько шагов и остановился. Он «Яруг четко различил впереди, шагах в четырех, прояви. Здоровенную такую дыру в стене. Тут же грудой валялся колотый кирпич. Кто-то очень постарался, пытаясь пробраться внутрь.

Проскурин подошел поближе, опустился на корточки и ощупал кирпичи. Они лежали давно, смерзлись, сверху нападал снег, и даже трава кое-где проросла, стремясь вырваться на свет. Сейчас она пожухла и превратилась в скользкую гнилую массу. Значит, пролом старый, как минимум прошлогодний. Конечно, через такую дыру никто не смог бы закатить самолет, а ворота в последний раз открывались очень давно. Уж во всяком случае, не пару дней назад точно.

Проскурин пожалел, что не взял с собой фонарик. Тем не менее он, то и дело оскальзываясь, перебрался через завал и оказался на территории завода. Постоял, озираясь. Вроде бы тихо, никакого движения. Узенькая железнодорожная колея, в дальнем углу несколько вагонов-тендеров, левее — огромная куча песка. «Тоже наверняка смерзшегося», — подумал Проскурин. Дальше куча поменьше — гравийная. Справа — пара высоких строений, кажущихся в полумраке живыми, насторожившимися и дышащими украдкой.

Майор двинулся вперед, то и дело озираясь через плечо. Ему очень не хотелось получить пулю в спину. Один против миллиона, что он попал в нужное место, и все же, когда существует даже такая крохотная возможность нарваться на выстрел, следует быть настороже. Кто знает, может быть, именно за кучами песка или за тендерами сейчас притаились те самые широкоплечие парни с «кипарисами», и рассекут они его выстрелами на две части где-нибудь на уровне живота. И будет он валяться: нижняя половина тела, а метрах в трех от нее — верхняя.

Он оглянулся в очередной раз и… застыл неподвижно, ибо в эту секунду вдруг уловил странный хруст, едва различимый, но явно неприродного происхождения. Кто-то наступил на гравийное крошево. И звук этот доносился изнутри, из здания завода.

«Может быть, крыса или те самые бродячие псы, о которых ты подумал секунду назад?» — спросил себя Проскурин и тут же отмел оба варианта.

Нет, это не был звук тронутого камня, случайно задетого собачьей лапой. Кто-то именно наступил на гравийную крошку, раздавил ее.

Майор медленно пошел вперед, стараясь двигаться бесшумно, утихомиривая бешено стучащее сердце. А впереди, на фоне светло-серой железной стены, неожиданно, словно сам по себе, проявился черный проем двери. Створка, висящая на одной петле, а за ней кромешная темнота. И даже больше, чем темнота. Что-то плотное, осязаемое, неестественно черное. Проскурин постоял секунду, прислушиваясь. Звук не повторялся, но он кожей чувствовал: внутри кто-то есть. Совсем рядом. Человек стоит там, за дверью, кутаясь во мрак, как в плащ. Стоит и наблюдает за ним. Между дверью и косяком темнела щель, достаточно широкая, чтобы в нее можно было протиснуться. Судя по всему, невидимый противник попал внутрь здания именно этим путем.