Это было 13 июня 1973 года - за три часа до смертной побудки, о которой они ни сном, ни духом не ведали.

Казалось всем, что самые опасные, самые напряженные часы этих последних ходовых суток остались далеко за кормой.

Днем были зачетные стрельбы: К-56 всплыла в одном из полигонов Японского моря, вздыбила ракетные контейнеры, отчего стала походить на чудище с взъерошенным от ярости загривком, развернулась кормой к цели и ревущие огненные всполохи унеслись к далеким плавучим щитам. Все ракеты попали в мишень. Стреляли совместно с крейсером «Владивосток» и большим ракетным кораблем «Упорный» по наведению авиацией. Оценка -«отлично»! Теперь домой, в базу…

Старшим на борту К-56 шел заместитель командира дивизии ракетных атомных подводных лодок капитан 1 ранга Ленислав Филиппович Сучков. Напереживавшись, издергавшись за страдные сутки, Сучков сразу же после чая прилег на койку в каюте командира. Его примеру последовали вскоре и остальные офицеры, кроме тех, разумеется, кто стоял на вахте. Как на беду в ту ночь во втором - жилом аккумуляторном-отсеке народу было вдвое больше, чем положено. На ракетные стрельбы к-56 вышли и офицеры другого экипажа - с К-23, а также заводские специалисты-наладчики из Питера. Тридцать шесть человек устроились на ночь кто где смог - на койках, откидных диванных спинках, в медицинском изоляторе, во всех мыслимых и немыслимых закутках-шхерах, отчего отсек стал напоминать перенаселенный плацкартный вагон.

Оба командира - штатного и вывозного экипажей - капитаны 2 ранга Александр Четырбок и Леонид Хоменко убивали время до входа в узкость тем, что резались в кают-компании в популярную на флоте игру - «кошу», известную на востоке как нарды.

В час ночи атомарина огибала мыс Поворотный в заливе Петра Великого. Шли в надводном положении…

Четырбок бросил кости в очередной раз и замер: корпус лодки мелко задрожал - турбины давали реверс, винты отрабатывали полный назад! Не сговариваясь оба командира метнулись из отсека в центральный пост, а оттуда на мостик.

Поздно…

Час три минуты по полуночи… Страшный удар сотряс подводную лодку. Скрежет рвущегося металла. Водопадный рев воды, хлынувшей в прочный корпус. Уши резал свист сжатого воздуха высокого давления. Погас свет. Вопль закатанного в лохмы металла и обрывки трубопроводов человека. Кто мог узнать в этом предсмертном крике голос флаг-связиста капитана 3 ранга Якуса? Его обезображенное тело хоронили потом в закрытом гробу.

Но самым страшным был едкий запах хлора. Соленая морская вода, хлынув в аккумуляторную яму, сразу же вступила в реакцию с серной кислотой электролита. В незатопленный еще отсек повалили клубы убийственного газа. Индивидуальных дыхательных аппаратов было всего семь - по числу моряков в отсеке по боевому расписанию. Тяжелый аппарат успел надеть только доктор, но, наглотавшись хлора, не смог открыть баллончик с кислородом.

Капитан 1 ранга Сучков выскочил из каюты в средний проход отсека. Даже в эти жуткие минуты он оставался профессионалом: вместо звонков аварийной тревоги, отметил он, верещал ревун боевой тревоги. Сучков бросился к пульту связи и резко скомандовал:

-Начать борьбу за живучесть корабля!

Кажется, это были его последние слова. В центральном посту их записали в вахтенный журнал.

В одну минуту самый мирный отсек атомарины превратился в котел кромешного ада…

Что же стряслось?!

А случилось то, что случалось уже не раз и не два во все времена на всех флотах мира: подводную лодку протаранил надводный корабль. В ту ночь на К-56 нанесло научно-поисковое судно рыбаков «Академик Берг», носившее по злой иронии судьбы имя бывшего подводника.

Роковые события далеко не всегда предвещают о себе заранее. Вот и в тот вообщем-то погожий июньский денек ничто не обещало трагедии. Атомарина возвращалась домой прибрежным фарватером в сопровождении крейсера «Владивосток». Именно с крейсера за два часа до столкновения засекли надводную цель, которая шла навстречу подлодке со скоростью 9 узлов. Расстояние между ним было около 40 миль (округленно - 75 километров). Никаких опасений эта ситуация не вызывала. На «Владивостоке», шедшем на три мили мористее атомохода, следили за обстановкой по экрану навигационного радара. То же самое должны были делать и в центральном посту подводной лодки. Но радиолокатор на атомарине не включили. Понадеялись на зоркость верхней вахты. Успокаивала простота судоходной обстановки? Берегли ресурс радиолокационной станции?

И то, и другое, и третье. РЛС «Альбатрос» весь день работала во время стрельбы с предельной нагрузкой. Требовалась техническая пауза и станцию вывели, в так называемый, «горячий резерв». Это значит, что она была на подогреве, и готова была работать на излучение по первому требованию. Другое дело, что это «первое требование» запоздало. Запоздало, несмотря на то, что с сопровождавшего крейсера заметили опасное сближение и передали на К-56 предупреждение, что дистанция между ней и целью сократилась до 22 миль, посоветовали включить радар и провести маневр расхождения со встречным судном как положено. Командир К-56 информацию принял, но… ушел отдыхать, оставив за себя на мостике старпома, допущенного к самостоятельному управлению кораблем. Но и старпом радиолокатор не включил. Тем временем, как это часто бывает в Приморье, нашла полоса тумана и атомоход вошел в густое молоко. Только тогда, когда до столкновения оставалось пять минут, включили навигационную станцию. На экране возникли отметки сразу четырех целей. Кто они, куда и как движутся -- определять уже было некогда. За две минуты до удара из тумана вынырнули красно-зеленые ходовые огни «Академика Берга».

- Турбинам реверс!!! Лево на борт! - заорал в микрофон старпом. Но было поздно.

Уходя влево К-56 подставила правый борт надвигающемуся форштевню. Удар «Берга», шедшего со скоростью 9 узлов, взрезал легкий и прочный корпус атомарины почти под прямым углом. Четырехметровая пробоина пришлась на стык Первого и Второго отсеков, и после затопления жилого, вода пошла в носовой торпедный…

Здесь, в носу, ночевало двадцать два человека. Дыхательных же аппаратов было только семь - столько, сколько подводников расписаны в Первом по боевой и аварийной тревогам. Пятнадцать беспротивогазных моряков обрекались на гибель от удушья и утопления. Среди них был и лейтенант Кучерявый, взявший на себя командование отсеком. Он не имел права на изолирующий дыхательный аппарат (ИДА), потому что был «чужим», из другого экипажа. Его противогаз остался на подводной лодке К-23. Спасительные «ИДАшки» могли надеть только те, чьи имена были написаны на их бирках: семеро из двадцати двух…

В тот день жена лейтенанта рожала первенца. В отсеке об этом знали. И мичман Сергей Гасанов, старшина команды торпедистов, отдал Кучерявому свой аппарат:

-Наденьте, товарищ лейтенант, хоть дитё свое увидите…

Лейтенант Кучерявый не стал натягивать маску. В ней трудно было отдавать команды. И тогда остальные - шестеро счастливчиков, которым судьба бросила шанс спастись, сняли дыхательные аппараты.

-Погибать. так всем вместе…

Самому старшему в отсеке - лейтенанту Кучерявому - было двадцать пять; матросам - едва за восемнадцать… Никто не хотел умирать. И потому все рьяно выполняли каждый приказ лейтенанта. Понимали его с полуслова.

Первым делом он приказал конопатить трещину, из которой хлестала ледяная вода и шел хлор. Добраться до трещины было почти невозможно: ее загораживал массивный бак гидроаккумулятора. Заделали только там, куда смогла пролезть рука с молотком. Вода неостановимо прибывала. Тогда пустили трюмную помпу на откачку за борт. Через несколько минут трюм затопило под настил и помпу пришлось отключить, чтобы не вызвать короткое замыкание и пожар…

Работала межотсечная связь «каштан» и Кучерявый слышал, как из Второго отсека инженер-механик Пшеничный докладывал в Центральный пост:

- Пробоина подволочная… Поддув бесполезен. Нас топит по-черному… Прощайте, братцы!