Есть и еще один стратегический резерв у Третьей флотилии. О нем сказал в традиционном втором тосте вице-адмирал Сергей Симоненко:
- За наших женщин, которые отправились с нами на край света, которые в крутом безденежье варили нам суп из топора, ставили детей на крыло, которые столько ждали нас из морей, седея порой от «сообщений ТАСС» на глазах своих совсем не седых еще матерей…
Одна из самых красивых женщин флотилии - Валерия Красовская, жена помощника командира «Брянска», в День подводника встала раньше мужа. Вместе с женой лодочного мичмана Ольгой Таранец она отвезла на причал, где стоит их корабль, несколько корзин с напеченными впрок пирогами. Поспели к праздничному завтраку экипажа. И я там был, чай-кофе пил, а домашнего пирожка не досталось - вся выпечка мгновенно разошлась по отсекам. Зато я узнал, что нахожусь на борту в некотором смысле исторической подводной лодки. Она была ровно тысячной по счету спущенных с российских стапелей субмарин.
На подводный крейсер К-407 удалось выбраться лишь тогда, когда над гаванью всплыла полная мартовская луна. Атомарина стояла у ракетного причала, на котором громоздилось эшафотоподобное ракетопогрузочное устройство, прозванное местными остряками «виселицей». Массивная черная рубка о двух крылах, горбатая спина подводного корабля раскатом с добрый лыжный трамплин составляли с высоченными пилонами «плахи» престранную конструкцию космического вида. Сквозь стальные ее балки проглядывали звезды… Мы шагали по крышкам ракетных шахт вместе с бывшим командиром К-407 капитаном 1 ранга запаса Игорем Курдиным. Волновались оба: Курдин потому, что встречался с кораблем командирской младости. Я - потому, что понимал на палубу к а к о г о корабля вступаю. К-407, он же «Новомосковск», безусловно, войдет в историю последнего десятилетия уходящего века, как самый деятельный, результативный корабль. Тогда как большая часть флота прозябала у причалов, «четыреста седьмая» волей судьбы и большого начальства чаще других выходила в моря, творя в них дивные дела. Это она выдала рекордный 16-ти ракетный залп, это с ее борта был запущен в космос спутник, это она стреляла ракетой с Северного полюса, это она выдержала в марте 1993 года подводный таран американской атакующей подлодки «Грейлинг», которая получила при этом такие повреждения, что была списана на слом… Сопровождавший нас старпом показал след того рокового для вторгшегося в наши террводы «Грейлинга» столкновения.
Мы спустились в центральный пост, прошли по отсекам. Все ракетные шахты были помечены красными звездочками - по числу пусков. Бросилось в глаза, что на переборках в каютах нет ни одной фривольной картинки. Более того - в салоне командира висела икона Божьей Матери «Взыскание погибших».
- В разгар перестройки, - рассказывал Курдин, - мы с моим преемником капитаном 1 ранга Андреем Булгаковым решили освятить свой корабль и пригласили из Колы батюшку. Однако в те смутные времена флотское начальство еще не определило своё отношение к религии и церкви, поэтому священника дальше КПП не пропустили. Мы встретили его у шлагбаума, извинились, объяснили ситуацию… Он всё понял и ничуть не обиделся. Достал икону Николая Чудотворца, благословил ею нас - спаси и сохрани! - и подарил на счастье. И вот вместо портрета Карла Маркса, висевшего у нас в центральном посту, я прикрепил икону покровителя моряков. Так и ходили с Николой Морским на все наши рекордные дела - и на 16-ти ракетный залп, и на запуск спутника в космос…
Икона эта и сейчас была на борту - висела в каюте нового командира - Александра Моисеева. А на другой переборке - изречение командующего флотилией: «Самая страшная пробоина на корабле - это дырка в голове командира».
Слава Богу, с головой у командира К-407 был полный порядок. Игорь Курдин, основатель «гаджиевского подворья» в Питере - клуба моряков-подводников - доволен своим преемником.
ТОСТ КОМАНДУЮЩЕГО СЕВЕРНЫМ ФЛОТОМ АДМИРАЛА ПОПОВА:
И вот я о чем ещё думаю: Север делает нашу службу чище, чем она могла бы быть в иных климатических условиях…
Нам сегодня многого не хватает, того нет, другого… Но пуще всего не хватает нам гордости и достоинства. Да, мы бедны. Но только не надо винить в том наших стариков. Не надо их топтать. Мне не стыдно, когда мой батя, приняв 9 мая чарку за Победу, марширует на месте и поет: «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» Он всю войну жег из пушек немецкие танки - четыре ранения, шесть орденов… Нельзя терять морального права смотреть им в глаза - живым и мертвым. Да, я беден, но я горд. И мне не стыдно смотреть в глаза своему внуку Славке. Ему шесть лет. На парадах мы вместе обходим на катере корабли. Он стоит со мной рядом в форменке с гюйсом, в бескозырке и отдает честь нашему флоту. И как бы не ругали нынешнюю молодежь, она идет нам на смену, и в ней есть свои Сергеи Преминины, свои неизвестные нам пока - до трудного часа - герои. Надо только смотреть, кому ты сдаешь свой пост.
За наших отцов, за нашу смену!
И еще были ветераны. Седые адмиралы и каперанги, которые одним видом своим возвращали замусоленному собесом и пионервожатыми слову «ветеран» его первородный суровый ореол. То была старая гвардия молодого - атомного - флота. Сразу четыре бывших командующих флотилией стали в ряд со своим нынешним преемником вице-адмиралом Сергеем Симоненко: адмиралы Иван Литвинов и Вячеслав Попов, вице-адмиралы Лев Матушкин и Юрий Сухачев… Жаль не смог присоединиться к ним Адмирал Флота Владимир Чернавин - последний Главком ВМФ СССР и первый Главнокомандующий Военно-Морским Флотом России. Он тоже «родом» из Гаджиево, и это ему принадлежит честь первой полукругосветной проводки «стратега» через три океана - с Севера на Тихий - через нехоженый подводными ракетоносцами пролив Дрейка, почти всегда забитый антарктическими айсбергами.
За свои подвиги, рекорды, свершения они расплачивались порой жизнями: сжигали легкие в парах ракетного окислителя и корчились в муках кессонной болезни, умирали, хватанув смертельную дозу «жестких гамм» или надышавшись угарного газа, застывали в ледяной воде и заживо сгорали в объемных пожарах… Они знали смерть. Но знавали они и великую любовь. Сюда, на край земли, которая так и называлась - Крайний Север, приезжали с ними самые красивые и самые верные женщины, они пытали свое семейное счастье во мраке полярных ночей под разгульные вои клейменых ветров, в безденежье, в безвестье исчезнувших под океанскими льдами мужей. А те писали им письма и песни: «И вас разбудят наши якоря!…»
Никогда не вернутся с «холодной войны» подводные лодки С-80, К-8, К-219, уходившие в океан от гаджиевских причалов…
«За тех, кто в море!» - был третий тост.
Я не раз бывал на всевозможных банкетах, но только в Гаджиево увидел, как официальное торжество перетекает вдруг в тесное застолье побратимов, когда на несколько минут исчезают чины и ранги, когда адмиралы и офицеры превращаются в курсантов, и, встав в единый полукруг, поют под мичманскую гитару песнь-судьбу - одну на всех:
Но наступит час и вздрогнут дизеля.
И походный марш обрушится на скалы.
И детей своих сутулая земля
В путь проводит лишь безмолвием усталым…
Это был их день, их праздник с невидимой миру солью на висках и болью в душе.
Сверкая золотом погон, придерживая кортики, они взбегали в тонком звоне медалей по короткому трапу на сцену и принимали из рук комфлота, прошедшего 25 «автономок», боевые ордена.
- Служу Отечеству!
И это не ритуальная фраза, а чистая правда. Они служат Отечеству и как служат! Это в их честь флотильский бард старший мичман Николай Лактионов сложил песню:
Кто сказал, что есть высокие слова,
Тот не видел взлет Андреевского флага.
Будут вечными, покуда Русь жива,
Честь и мужество, геройство и отвага!
Когда командиры атомных стратегических крейсеров стоя пьют «за Святую Русь!» - это серьезно.
Они могут всё: обогнуть земной шар под водой и разомкнуть сплоченные льды над головой, построить казарму на вечной мерзлоте и воздвигнуть храм на скальном грунте, запустить спутник в космос и мастерски забить шар в лузу (кстати, биллиардные столы они тоже делают сами), их пальцы привычны к клавишам ядерных пультов и салонных роялей. Они пишут отчеты о ракетных атаках и прекрасные песни.