Основным, базовым местом формирования части полковника Михеева была определена площадка № 2, что в километрах сорока от площадки № 10. Условия жизни как у солдат, так и у офицеров были не очень комфортными, к нам относились как к прикомандированным со всеми вытекающими отсюда последствиями. Да мы не очень-то и тужили. Солдаты — в казармах, офицеры — где придется. Короткий, правда, период, но приходилось жить и в купированных вагонах, и даже в землянках. Но потом все обустроилось, и нас, молодых и неженатых, разместили в бараках — длинных одноэтажных щитовидных тоскливых строениях с местами общественного пользования в полсотне метров в стороне. Мы с Батюней попали в хорошую, веселую компанию — соседями у нас были Юра Лупинос, наш однокурсник по Ростову, и Володя Магичев — симпатичный, компанейский парень, правда, не дурак выпить. Так мы и жили вчетвером, бегали на службу, питались в офицерской столовой, по вечерам «травили байки», которых больше всего знал и мастерски рассказывал Володя.
Мы с Батюней, как два начальника расчета, попали под начало нашего старого приятеля по Ростову капитана Анатолия Кепова, нормального, хорошего парня, у которого была одна «специфическая» особенность — он носил пенсне, что не раз являлось причиной розыгрышей и шуток в его адрес еще в ростовские времена. Однокурсник-то он был хороший, а каким будет командиром — посмотрим. У меня по моей должности были три подчиненных. Как звать-величать рядового с сержантом — не помню, а лейтенант Леня Лохматкин запомнился, правда, не по служебному рвению, а по своим донжуановским лихим подвигам. Этот сплоченный воинский коллектив (коммунист, два комсомольца, беспартийный) под моим чутким руководством должен был решать в соответствии со штатным расписанием задачу — проведение автономных испытаний одной из важнейших систем — автомата угловой стабилизации ракеты. Впрочем, каждая из систем ракеты является важнейшей! Хотя с самого зарождения ракетной техники идет извечный спор между фирмами, разработчиками, испытателями — кто важнее и главнее и без каких систем и агрегатов ракета не взлетит или не долетит до цели. Многолетний опыт запусков ракет имеет и печальную статистику: ракеты взрывались на старте из-за того, что в приборе реле стояло не того типа, а космонавты гибли оттого, что не вовремя срабатывал какой-то клапан. И несмотря на это я влюблен был в свой автомат стабилизации и считал его самым главным в ракете! Конечно, мы, молодые лейтенанты, имели пока еще очень смутное представление о той технике, которую мы должны эксплуатировать после постановки ее на боевое дежурство, о той ответственности, которая ложится на наши еще неокрепшие плечи. Все это придет с годами.
Итак, мы формировали новую ракетную воинскую часть, а в это время здесь же на полигоне разработчики, представители промышленности и военные испытатели полигона отрабатывали многочисленные бортовые и наземные комплексы этой ракеты и производили ее опытные пуски. Они-то и были нашими учителями и наставниками. Основная масса испытателей полигона — это наши же ростовчане более ранних годов выпуска. Военные испытатели! Это — уникальнейшая когорта военных ракетчиков. Придет время, и мне и моим коллегам придется работать бок о бок с ними. А пока ответственным по отработке и испытаниям системы угловой стабилизации от полигона был капитан Поцелуев Александр Васильевич. Тот самый! Это наша с ним первая встреча, с которой и началась наша многолетняя дружба.
Что такое армейские будни в воинской части на этапе ее формирования? Здесь две основные задачи — создание и сплачивание воинского коллектива и освоение матчасти. Как все просто — так, во всяком случае, думали мы, молодые лейтенанты. Но, как говорится, жизнь вносит свои коррективы. Учитывая, что мы были на полигоне на правах бедных родственников, нам всем, от командира части до рядового солдата, приходилось решать такие проблемы, о которых мы и слыхом не слыхивали. Ну, например, замполит поставил боевую задачу — срочно сделать и красочно оформить стенд «Ракетчики — надежный щит нашей Родины». А из чего делать, не сказал. Забыл, наверное. А кто нам даст краски, материал, тушь, да и простой линейкой-то не разживешься. А где достать лист фанеры, как основу для этого самого щита? Вот и ходишь по площадке — у кого попросишь, у кого обменяешь или купишь, а где и просто стащишь. Делали мы это с чистой совестью, ибо брали без разрешения не для своих корыстных целей, а ради благородной идеи повышения уровня боевой подготовки нашей молодой части.
Отрабатывали свои командирские навыки и командирский голос. С этой целью нас, молодых лейтенантов, назначали дежурными по части. Ответственнейшая должность! Ты на сутки второе лицо после командира части, а в случае его отсутствия — первое. Поскольку командир все время здесь же крутится (а куда он денется в этой бескрайней казахской степи!), то до роли первого лица дело не доходило, а если честно, то и до второго тоже. И все же был момент, когда ты — в центре событий. Это — утренний развод части на учебные занятия и работы. На плацу в строю стоит вся наша часть — офицеры от лейтенанта до подполковника, сержанты, солдаты — огромная людская масса. Напротив строя стоишь ты, молодой лейтенант, дежурный по части. Сотни людей ждут твою команду. И ты начинаешь осипшим от волнения голосом: «Равняйсь! Смирно!» — и ждешь появления командира части для доклада. Если ты смелый и хочешь покуражиться, то можешь дать команду «Отставить!» и заставить всех (и подполковников!) подровнять строй, подтянуть ремешки, прекратить разговорчики в строю, выровнять носочки. И они все обязаны выполнить твою команду! Если ты уж совсем наглый и тебя прямо-таки распирает от ощущения власти над такой массой людей, то эту процедуру (выровнять, подтянуть, заправить) ты можешь повторить еще раз. Далее под марш оркестра (со временем он у нас появился) ты направляешься в сторону командира с докладом: «Товарищ полковник! Часть для развода на утренние занятия и работы построена. Дежурный по части лейтенант….» Бывало так, что Михеев просил передоложить, указав на недостатки и изъяны в твоем докладе. И это все на глазах у сотен людей, которые только что безропотно выполняли твои команды! Чувство собственного величия и упоения властью как-то смазывалось. Сдаешь смену — и ты опять простой лейтенант, которого любой старший лейтенант или капитан может послать куда хочет и заставить делать, что он посчитает нужным. Вот такие парадоксы лейтенантской службы!
Непосредственные контакты с сержантским и рядовым подчиненным личным составом запомнились мне по двум моментам. Помнится, ко мне как-то подошел мой сержант и прямо-таки убил меня проблемой, с которой он ко мне обратился. Мать написала ему в письме, что она отказывается от него как от сына, причем по смехотворной причине — сын редко пишет ей письма. Парень чуть не плачет, просит как-то помочь. Непростое начало моих контактов с подчиненным личным составом! Сели мы с моим опечаленным сержантиком, поговорили о житье-бытье, о его родных и близких, о его отношениях с мамой, а после этого сочинили душевное письмо домой. В письме рассказали, как хорошо парень служит, что начальство им довольно, а задержки с письмами связаны с выполнением сложнейших заданий, требующих много сил и времени. Вроде бы и парень, и его маманя успокоились. Но было и еще одно обстоятельство. У Юры Лупиноса в команде был сержант Заболотный — хороший, добросовестный парень. Я его знал. Как-то Юрина команда несла караульную службу В какой-то момент после смены караула один из солдат, фамилию не помню, но знаю, что он уже закончил техникум, взял из пирамиды автомат и хладнокровно выпустил половину обоймы в Заболотного, после чего спокойно отдал автомат разводящему. На следствии он так объяснил свой поступок: «Заболотный мне не нравится, он придирался ко мне». Вот как все просто и как мало нужно, чтобы отправить на тот свет хорошего человека. Это чрезвычайное происшествие — как взрыв бомбы в нашем молодом коллективе. Мало того, что у тебя чуть ли не на глазах убивают человека, так это все происходит в части, которая только еще формируется. Меня тоже вызывали к следователю: нет ли в нашем подразделении случаев издевательства сержантов и старослужащих над молодыми солдатами (по сегодняшнему — «дедовщина»). Я, конечно, все отрицал, хотя где-то незадолго до этой трагедии с удивлением увидел, что у одного солдата зашиты карманы брюк, а сами карманы набиты песком. Страдалец объяснил, что он часто ходил, засунув руки в карманы, за что сержант и приказал зашить карманы, предварительно заполнив их песком. Может, не педагогичное, но оригинальное решение! Если бы я не отменил это мудрое сержантское приказание, то уж точно, что этот солдатик где-нибудь обязательно потерял бы свои портки — при мне он высыпал из карманов килограмма два песка. Собственно, по этому поводу меня и таскали к следователю — может, я еще кого спас от сержантских издевательств. Но я честно признался, что это был мой единственный гуманный поступок.