Приходила в эту приемную и еврейская девушка родом из России, с роскошной косой. Родители отправили ее в Цюрих изучать медицину, и там она прошла курс лечения у Юнга. Произошло это в августе 1904 года. В свои девятнадцать лет Сабина имела формы зрелой женщины и нежную кожу. Юнгу в это время было тридцать. Пылкая натура девушки толкнула ее на попытку совместить два чуждых друг другу мира: мир швейцарского врача и мир истеричных молодых людей со смуглой кожей и черными волосами. Юнг стал ее другом, потом ее «поэтом», как она его называла, то есть любовником. Сабина мечтала о ребенке от Юнга, о новом Зигфриде, сказочном рыцаре… Карл Густав Юнг называл Сабину «египтянкой». Он предал ее, и глубоко обиженная девушка бросилась к профессору Фрейду – «еврею и доброму дедушке», чтобы залечить душевные раны.
Как когда-то Эмма Экштейн сыграла важную роль в истории непростой дружбы Фрейда и Флисса, так Сабина Шпильрейн высветила уже наметившуюся трещину во взаимоотношениях Фрейда с его молодым коллегой Юнгом, в котором он видел своего преемника. 17 января 1909 года он писал Юнгу: «Если я Моисей, то вы будете тем, кто, подобно Иисусу Навину, доберется до земли обетованной психоанализа и покорит ее, тогда как я лишь узрел ее в дали». А в мае все того же 1909 года на сцене появилась Сабина Шпильрейн. В ответ на жалобы девушки смущенный Фрейд говорил, что у него есть все основания думать, что Юнг «не способен на такие легкомысленные и неделикатные поступки».
Между тем Сабина получила диплом врача и приехала в Вену для участия в семинарах и собраниях фрейдовского психоаналитического общества; она находилась в Австрии с октября 1911-го по март 1912 года. Летом 1912 года она вышла замуж за своего коллегу-медика, еврея по национальности, доктора Пауля Шефтеля. Узнав об этом браке, Фрейд порадовался, что Сабина смогла частично излечиться от болезненной привязанности к Юнгу, и поделился с ней своими мыслями на этот счет: «Теперь я могу вам признаться, что мне совсем не нравилась ваша навязчивая идея родить Спасителя от смешанного брака. Во время своей антисемитской фазы Бог уже сотворил его, выбрав для этого самую лучшую расу – еврейскую. И пусть это всего лишь мои предрассудки». А 20 апреля 1913 года Фрейд написал Сабине: «Мои личные отношения с вашим швейцарским героем окончательно прерваны. Его поведение было слишком отвратительным. Со времени вашего первого письма мое мнение о нем очень сильно изменилось».
Сабина ждала ребенка, и Фрейд вновь повторил то, что уже говорил при рождении Герберта Графа: малыш должен принадлежать к еврейской среде. Мысль, что эта молодая женщина ждет воображаемого ребенка Юнга, была Фрейду просто невыносима. Это должен был быть его ребенок, ребенок Фрейда! И что удивительно, он вдруг произнес слово «сионист», несвойственное его лексикону. Была ли это метафора или же это был намек на идеологическое и политическое движение Теодора Герцля? «Что касается меня, то, как вы знаете, я уже излечился от всех последствий преклонения перед арийцами, и мне бы хотелось надеяться, что ваш ребенок – если, конечно, родится мальчик – станет сионистом. Нужно, чтобы он был брюнетом или, во всяком случае, стал им. И никаких блондинов!» – писал Фрейд.
Помимо этих слов, которые могут удивить своей резкостью, но которые нужно рассматривать сквозь призму глубокого разочарования Фрейда в Юнге, а также с учетом терминологии, бытовавшей среди ученых девятнадцатого века, у Фрейда вырвалась еще одна фраза, отразившая его глубоко личные переживания, которые он почти никогда не выставлял напоказ: «Мы евреи и останемся ими, все остальные только и делают, что используют нас, никогда не понимая и не уважая».
Осенью 1913 года Сабина Шпильрейн родила дочку и назвала ее Ренатой – от «Ренессанс». Смогла ли она примириться со своей родной средой? Перестала ли противопоставлять себя ей, как было тогда, когда она с головой ушла в мечты о сказочном немецком рыцаре? А может быть, она просто на свой лад продолжила семейную традицию, разыграв как по нотам повторяющийся из поколения в поколение сценарий?
Сабина родилась в 1885 году в Ростове-на-Дону; она навсегда сохранила память о своем прадедушке-раввине, который в свое время был очень уважаемым человеком в Екатеринославе. Запомнился он ей большим и добрым, всегда одетым в черное. Он обладал даром предвидения и точно предсказал час своей смерти. Прадед решительно воспротивился желанию сына связать свою судьбу с дочерью врача-христианина и вынудил его жениться на еврейской девушке, которую сам ему и выбрал.
«По всей видимости, – писала Сабина в своем дневнике, – мой дедушка всю жизнь бессознательно хранил в себе образ своей первой любви, потому что превыше всего ставил всегда христианскую науку». Он отправил свою дочь (мать Сабины) учиться в христианскую школу, а затем в университет. Боясь полюбить человека, которого не примет ее семья, девушка ответила отказом на предложение о браке молодому человеку не своей веры, и на следующий день бедняга покончил жизнь самоубийством. А дед поступил с ней так же, как в свое время поступил с ним его отец: он сам устроил брак дочери, выдав ее замуж за благочестивого еврея. Она же, видимо, так и не смогла обрести счастье в этом союзе с богатым коммерсантом, от которого вначале родила Сабину, потом еще одну дочь, умершую в младенчестве, и, наконец, троих сыновей: Исаака, Жана и Эмиля.
Но вот пришла очередь Сабины отправляться в университет, в Цюрих. «Думаю, трудно представить себе большую радость, чем та, что испытал мой дед, благословляя мой выбор стать врачом…» – писала девушка. То, что должно было случиться, не заставило себя ждать: Сабина встретила врача-иноверца, и семейная традиция продолжилась. Но, может быть, пытаясь примирить еврея с христианином, Фрейда с Юнгом, Сабина Шпильрейн хотела избавить свой род от висевшего над ним проклятия?
Чем закончилась история Сабины, мы, наверное, никогда не узнаем. Известно лишь, что в 1923 году она вернулась на родину, и до 1937 года имя Сабины Шпильрейн значилось в списке советских психоаналитиков. Но за год до этого психоанализ был объявлен Сталиным вне закона. Не погибла ли она в водовороте сталинских чисток, как предполагают некоторые исследователи?
В первые годы двадцатого столетия вокруг Вены и Фрейда вращалось множество людей, чьи судьбы причудливо переплетались; эти люди видели друг друга на Берггассе, сидели рядом в венских кафе «Ронахер» и «Альзерхоф» и ресторане «Старая сорока». Пересеклись ли там пути аристократки царских кровей Луизы фон Саломе с еврейкой из России Сабиной Шпильрейн? И встречались ли они обе с полькой Евгенией Сокольницкой, которая вначале с Юнгом, а потом с Фрейдом открывала для себя психоанализ, пыталась привить его во Франции, а потом трагически ушла из жизни?
Евгения Сокольницкая-Кутнер родилась в 1884 году в семье польских евреев – людей образованных и активно участвовавших в политической жизни своей страны. Ее дед по отцовской линии служил офицером в повстанческой армии, сражавшейся против царизма во время восстания 1830 года, а мать была столь заметной активисткой этого движения, что хоронили ее как национальную героиню. Евгения училась в Сорбонне; познакомившись с психоанализом, вначале она стала ученицей Юнга, а в 1913 году приехала к Фрейду, чтобы пройти у него психоаналитическое обследование. Вернувшись в Польшу, она попыталась заняться там медицинской практикой и познакомить своих соотечественников с методами психоанализа, но успеха не добилась. В 1921 году Фрейд, желавший приобщить Францию к своему открытию, отправил Евгению в Париж, но и там ее успехи оказались более чем скромными. К новой теории проявили интерес французские писатели из «Нувель Ревю Франсез» – Андре Жид, например, прошел у Сокольницкой психоаналитическое обследование, которое описал потом в своем романе «Фальшивомонетчики», но медицинский мир встретил ее весьма настороженно. Евгения Сокольницкая приняла активное участие в создании Парижского психоаналитического общества и стала его вице-президентом. 19 мая 1934 года она покончила с собой, отравившись газом, в квартире, которую предоставил в ее распоряжение один из ее учеников, видный деятель реакционной монархической организации «Аксьон Франсез» Эдуард Пишон.