В семьях сановников церемония пятого дня была почти такой же продуманной, как и свадебная: родители благословляли новобрачных четырежды водой и четырежды октли.Молодая супруга украшала голову белыми перьями, ноги и руки — цветными, снова обменивались подарками, и новый пир, устроенный для обеих семей и их друзей, был поводом повеселиться, потанцевать, попеть и выпить. У простолюдинов торжества проходили скромнее и обходились не так дорого, однако их общий порядок был точно таким же, как мы описали.
По крайней мере, таков был идеал, к которому стремились. На практике случалось, что влюбленная пара не спрашивала разрешения родителей и соединялась тайно. Чаще всего, похоже, так поступали простолюдины, не желавшие ждать, пока соберут всё необходимое для подарков, пиров и т. д. По прошествии некоторого времени, скопив всё, что нужно, чтобы пригласить родственников с обеих сторон, молодой человек отправлялся к родителям жены и говорил им: «Я признаю свою вину… мы были неправы, соединившись без вашего согласия… Вы, наверное, сильно удивляетесь, не видя больше вашей дочери ( sic). Но мы решили жить вместе, как супруги, по взаимному согласию и теперь хотим попытаться жить как подобает и работать ради нас и наших детей: простите нас и дайте свое благословение». Родители соглашались и «устраивали торжества и празднества по мере своих скудных средств».
В таких условиях и с такими обрядами мужчина женился на своей главной жене. Отпраздновать свадьбу он мог только с одной женщиной, однако ему позволялось иметь столько второстепенных жен, сколько ему требовалось. Матримониальная система мексиканцев представляет собой компромисс между моногамией и полигамией: только одна «законная» супруга (это выражение часто используют хронисты), с которой играли свадьбу, совершив все вышеописанные церемонии, но бесконечное количество официальных сожительниц, имеющих свое место у очага, в положении которых не было ничего, достойного насмешки или презрения.
Историк Овьедо передает свой разговор с испанцем Хуаном Кано, третьим мужем доньи Исабель Монтесумы, дочери императора Мотекусомы II:
«Вопрос: Мне говорили, что у Монтесумы было сто пятьдесят сыновей и дочерей… Как же вы можете считать донью Исабель, вашу супругу, законной дочерью Монтесумы и каким образом ваш тесть различал своих законных и незаконных детей, своих законных жен и сожительниц?
Ответ дона Хуана Кано: У мексиканцев, вступающих в законный брак, был следующий обычай: край сорочки невесты связывали с хлопчатобумажным плащом на женихе… Те, кто женился без этой церемонии, не считались супругами, а дети от таких союзов были незаконными и не получали наследства».
«У правителя (Тескоко) было столько жен, сколько пожелает, всякого рода — высокого и низкого, но только одна из всех была законной», — пишет индейский хронист Помар. Все тексты в этом сходятся: например, Иштлильшочитль говорит, что в обычае правителей было «иметь одну законную жену, от которой мог родиться их преемник». Неизвестный конкистадор также говорит о том, что «у индейцев много жен — столько, сколько они могут прокормить, как у мавров… но одна стоит надо всеми прочими, а ее дети получают наследство за счет своих кровных братьев». Муньос Камарго уточняет, что законная жена отдавала приказания сожительницам своего мужа и даже сама наряжала и прихорашивала ту, кого избирал ее муж, «дабы спать рядом с нею».
Несомненно, полуварварские племена с севера придерживались моногамии, о чем свидетельствуют все описания их жизни. Полигамия, вероятно, сохранялась у оседлых племен центральной долины (бывших тольтеков) и всё шире проникала в нравы по мере повышения уровня жизни, особенно среди правителей и руководящей верхушки. У них были сотни и тысячи «жен» (у правителя Тескоко Несауальпилли — более двух тысяч) и установился обычай скреплять союзы между городами обменом женами, принадлежащими к разным династиям.
Термины «законность» или «незаконность», пришедшие после испанского завоевания под влиянием европейских представлений, не должны сбивать нас с толку: никакое пятно не лежало на статусе второстепенных жен или их детей. В принципе, надо полагать, только сыновья главной жены наследовали своему отцу, но в литературе полно противоположных примеров: взять хотя бы самый известный — императора Ицкоатля, сына наложницы очень скромного происхождения. Во всяком случае, дети от второстепенных жен всегда считались пиллии, если были того достойны, получали самые высокие должности. Было бы полнейшим заблуждением видеть в них «побочных детей», «бастардов» в том смысле, какой вкладывается в это понятие в нашем мире.
Хотя теоретически полигамия допускалась и не вызывала проблем, на деле ревность между женами одного мужа и соперничество между его детьми имели разрушительные последствия. Наложницы порой пытались интригами вбить клин между мужем и детьми главной жены. Так, фаворитке Несауалькойотля удалось навлечь беду на голову юного Тецаупильцинтли, «чудесного принца».
Он, сын правителя и его главной жены, «был наделен всеми дарами, какими только природа может наградить славного государя. Он был превосходного нрава и, не доставив большого труда своим наставникам и учителям, достиг совершенства во всем: достойный философ, поэт и первостатейный воин, причем весьма умелый во всех ремеслах, — сообщает Иштлильшочитль. — Один принц, незаконнорожденный сын правителя, выточил из драгоценного камня птицу настолько искусно, что она казалась живой, и пожелал преподнести это сокровище своему отцу. Тот возрадовался, увидав драгоценность, и захотел подарить ее своему сыну принцу Тецаупильцинтли, которого безгранично любил».
Кто бы мог подумать, что эта милая семейная сцена перерастет в драму? Однако так и случилось. Ибо сын наложницы по совету матери сказал королю, что «принц дал ему весьма дурной ответ, наводящий на подозрения о том, что он намерен поднять восстание против своего отца: он заявил, что ему нет дела до ремесел, которыми занимается принц, выточивший драгоценность, поскольку его занимают военные дела, и что он собирается забрать власть над миром и, если возможно, стать выше своего отца; и с такими речами он показал склад, полный оружия».
Правитель взволновался, услышав такие новости, и отправил одного из надежных чиновников к своему сыну: посланец увидел, что отведенный ему дворец действительно со всех сторон украшен оружием. Посовещавшись с союзниками — правителями Мехико и Тлакопана, Несауалькойотль попросил их пойти к его сыну и выбранить его, чтобы наставить на путь истинный. Но оба монарха, которые, возможно, только обрадовались бы ослаблению соседней династии, «отправились во дворец принца, якобы чтобы навестить его и посмотреть на возводимые им постройки, и сопровождавшие их чиновники, делая вид, что надевают ему на шею цветочную гирлянду, задушили его… Когда король узнал о смерти принца, которого нежно любил, то принялся горько плакать, сетуя на суровость обоих королей… Он провел несколько дней в лесах, печальный и удрученный, плача над своим горем, ибо у него не было другого законного сына, чтобы сменить его во главе королевства, хотя от наложниц у него было шестьдесят сыновей и пятьдесят семь дочерей; большинство мальчиков стали знаменитыми воинами, а девочки вышли замуж за вельмож его двора или в Мехико и Тлакопане, и как тем, так и другим он отдал многие земли, поселки и поместья».
Впрочем, над семьей правителя Тескоко словно тяготел какой-то злой рок. Так случилось, что преемник Несауалькойотля Несауальпилли тоже дал согласие на смерть своего сына. Его старший отпрыск Уэшоцинкацин, «помимо других талантов и природных дарований, коими он был наделен, являлся выдающимся философом и поэтом; так, он сочинил сатиру в адрес госпожи Тулы, любимой наложницы своего отца. Та сама была очень искусна в поэзии: они начали обмениваться ответами, и принца заподозрили в том, что он ухаживает за фавориткой. Дело передали в суд, и поскольку по закону это считалось изменой правителю и каралось смертью, то хотя отец и любил его бесконечно, приговор пришлось привести в исполнение».