Что ж, теперь я его узнала. И по голосу, и по ругательствам.

— Да еще и пить зверски хочется. Будьте любезны, подайте-ка мне кружку пива…

Да и кто иной это мог быть? Кто другой захватил бы меня с такой дерзкой самоуверенностью? И кто другой чувствовал бы себя как дома в моем чертовом парадном дворе?

Он подошел ко мне и поклонился, выказав больше уважения, нежели недавно его брат. С головы до пят его закрывала кольчуга, предназначенная для боя и быстрой скачки — благодаря этому его было не отличить от прочих воинов, если бы только не чувствовалась в нем неколебимая уверенность властителя. Снял с головы шлем, бросил не глядя своему оруженосцу, провел по всклокоченным, мокрым от пота волосам пятерней, даже не сняв кольчужную рукавицу. Он промок и перепачкался с головы до ног не меньше меня.

Анри Плантагенет оглядел меня:

— Очень славно.

Я застыла.

— Вам даже идет так. Я удивлен, хотя удивляться, вероятно, нечему.

— Так мне было удобнее.

— Никогда не приходилось видеть вас такой… неумытой, госпожа, — усмехнулся он. — Равно как и одетой столь неподобающе.

Я залилась румянцем. Когда мы помчались из Божанси в путь, на котором нас подстерегало столько опасностей, бессмысленно было одеваться в юбки. И сейчас я стояла в мужском костюме: камзоле и кожаных штанах, — вся покрытая потом и забрызганная грязью, волосы же тщательно упрятаны под фетровую шляпу. Я могла сколько угодно твердить, что так было удобно в дороге, однако под его изучающим взглядом почувствовала себя неловко до полного смущения. И к тому же сердилась на себя за то, что придаю так много значения его мнению обо мне.

— Стало быть, вы, как я понимаю, получили мое сообщение. Жаль, что вы не сумели раньше прийти мне на помощь.

Этой вспышкой недовольства я маскировала свое смущение. Я была до смерти уставшей. Мы оба утомились, однако по его виду никто бы этого не сказал. Не в последний раз я подумала, что утомить Анри не так-то просто и потребуется для этого что-нибудь посильнее, нежели скачка вихрем через его владения.

— Нет, не получил. Ваш гонец, должно быть, сбился с дороги. Такое случается.

Анри снял наконец кольчужные рукавицы и стал хлопать ими по бедрам, счищая налипшие комья грязи с кольчуги и сапог. Потом пригвоздил меня к месту осуждающим взглядом. Шутливого настроения как не бывало.

— О чем, интересно, вы думали? Знали же, какие опасности вас подстерегают. Вам не пришло в голову путешествовать с более сильной охраной?

Лицо его посуровело, на нем залегли морщины, придававшие Анри вид человека, давно повзрослевшего. Он не настроен был шутить, как и не испытывал ни малейшего сочувствия к перенесенным мною лишениям.

— Я хотела ехать как можно быстрее. Не могла же я знать, что на меня станут охотиться, когда после развода и двенадцати часов не прошло!

— Вам следовало этого и ожидать. Вы ведь не глупы!

Я провела в дороге долгие два дня. Почувствовала, как нарастает стеснение в груди, а к глазам угрожающе подступают слезы. С минуту я не осмеливалась заговорить.

— На ваше счастье, я вовремя прослышал о том, что замышляет мой непоседливый братец, — добавил Анри.

— Какое везение для меня! — выдавила я.

— Везением здесь и не пахнет. У меня одна из главных забот — не спускать глаз с Жоффруа.

— Поэтому-то вы оба и устроили на меня засаду.

Он вздернул подбородок с неподражаемым высокомерием:

— Вы, похоже, не слишком-то благодарны мне за свое спасение, госпожа. Со мной вам будет житься куда лучше, чем под властью Жоффруа, это я вам обещаю.

Я уже успела взять себя в руки.

— А у вас в седельной сумке случайно не припрятан прирученный поп, который только и ждет, как бы связать нас узами брака? Должна ли я благодарить вас за то, что со мной обошлись, будто… будто с окороком оленины?

— Мне редко приходилось видеть более красивый олений окорок! Но мне казалось, что я обращался с вами весьма учтиво, госпожа!

Кажется, Анри несколько растерялся, видя, что я не спешу его благодарить. На лице его появилось выражение неуверенности, и я о том нимало не сожалела. Под ложечкой все еще сосало от недавно пережитого страха, и на примирение меня вовсе не тянуло. К чему такая спешка, к чему вся эта чертова таинственность, если он уже знал, что я решила? Разве мы не договорились обо всем в соборе Богоматери? И разве я не поощряла его интересы теперь, когда стала свободна? Я ощутила, как волны гнева снова бегут по моим жилам.

— Вероятно, мне и следовало ожидать такого рыцарственного обхождения от анжуйца!

В глазах моего спасителя тоже вспыхнули сердитые искорки:

— Я совершенно точно знаю, как надлежит обходиться с вами. Вы обвенчаетесь со мною средь бела дня, сударыня, это не будет похоже на какую-то поспешную тайную сделку! У меня куда больше тонкости в обхождении, чем у моего братца. И хочу, чтобы вы знали: я покрыл огромное расстояние за неимоверно короткое время, дабы избавить вас от грязных объятий Жоффруа. Подо мной пали три великолепных скакуна, я весьма сожалею об их потере. Быть может, стоило оставить вас ему.

— И позволить Жоффруа стать герцогом Аквитанским? Думаю, на это вы бы не пошли. Но для чего было держать меня в неизвестности уже после того, как вы меня спасли? Этого я не понимаю!

— Мне это доставляло удовольствие.

— Видеть, что я в вашей власти? Видеть меня своей пленницей?

— Если угодно, да. — К моему удовлетворению, у него стали перекатываться желваки на скулах. — Будьте довольны тем, что я вам мешок на голову не накинул! А, наверное, так и надо было сделать, чтобы вы не язвили меня своим острым язычком!

Я сумела уязвить его непробиваемое самодовольство. Уже хорошо! Мой собственный гнев поулегся, сменившись легким раздражением.

— А почему вы от своего брата так таились? — требовательно спросила я.

Теперь я вспомнила об этом, и мне стало интересно.

— Потому что когда-нибудь в будущем мне еще может понадобиться, чтобы Жоффруа прикрыл мне спину. Я решил, что не стоит затевать с ним открытую вражду из-за такого пустяка, как похищение женщины.

— Пустяка!

Я набрала полную грудь воздуха, готовясь ответить ему, а гнев разгорелся во мне пуще прежнего. Но тут я увидела озорные огоньки в его глазах: он нарочно поддразнивал меня, и тогда я прибегла к самой язвительной учтивости, на какую была способна:

— Я распоряжусь, господин мой, чтобы о вас и ваших людях позаботились.

— В том нет нужды, госпожа. Мы задержимся у вас не дольше, чем на один час. Все, что нам необходимо, — горячая пища, пиво да овес для лошадей.

Я видела, что дворецкий уже отыскивает места в конюшнях и переворачивает вверх дном все кухни. В Анри Плантагенете чувствовалось умение повелевать, даже в моем собственном доме. Он протянул руку, ухватил кружку теплого пива с подноса проходившего мимо слуги и сделал большой глоток, потом вытер губы рукавом. После этого вперил в меня взгляд, на редкость серьезный:

— И что же теперь, Элеонора уже не королева Франции?

— Я не стану обсуждать это прямо здесь, — неучтиво буркнула я, потом вдруг спохватилась: — Скорблю о безвременной кончине вашего батюшки.

— Да. Как вы и сказали, это было неожиданно. — Он сделал шаг ко мне, протянув руку с кружкой пива. — Мы не можем оттягивать, Элеонора, надо все обсудить сразу.

— Понимаю.

Меня раздражала его повелительная манера. По двору пронесся порыв холодного ветра, и меня с головы до ног пронизала дрожь.

— Выпейте.

Он вложил кружку мне в руку.

Я отрицательно покачала головой, намеренно не подчиняясь ему. Анри сразу отобрал кружку.

— Не хотите — я сам выпью.

Он осушил ее до самого донышка, потом взял мою руку и поцеловал с неожиданной галантностью. Я подождала и выдернула руку.

— Вы неизменно учтивы и обворожительны, — усмехнулся он.

— Да, я именно такая, если мне не приходится скакать два дня и две ночи без малейшей передышки. А теперь ступайте, позаботьтесь о своих людях.