Клэр побледнела.

— Откуда они узнали, что она здесь?

— Вот это действительно странно. Ведь у Натали нет никаких братьев. А эти подозрительные типы пронюхали, что она здесь. Значит, им кое-что известно о ваших планах. И даже не кое-что, а многое. На вашем месте, Клэр, я бы не афишировала свое расследование.

На шее Клэр напряглись вены. В комнате наступило тревожное молчание, контрастирующее с веселыми криками детей, играющих во дворе приюта.

— Ну хорошо. Можно я поговорю с Натали? — сказала наконец Клэр.

Шазнеем встала.

— Ее комната в заднем крыле. Там безопаснее.

Выйдя из директорского кабинета, они пересекли унылый внутренний двор приюта, где не было ничего, кроме детских гимнастических снарядов, которым давно было место на свалке. Там играли два мальчика. Увидев Клэр, они сразу же притихли и не отвечали на ее приветствие, пока Шазнеем их не пристыдила. Затем они вернулись к своим забавам, забыв о неизвестной посетительнице.

Шазнеем постучалась в дверь третью слева.

— Входите, — отозвался приятный женский голос. Шазнеем, открыв дверь, пропустила Клэр вперед.

— Натали, это доктор Клэр Харт, — сказала директриса. — Она снимает фильм о женщинах, попавших в беду. О таких, как ты. — Прежде чем Клэр успела поздороваться, Шазнеем повернулась и ушла.

— Бонжур, Натали, — сказала Клэр.

— Бонжур, мадам. — Натали грациозным жестом указала на стул. Клэр села и молча огляделась вокруг. Слабый солнечный свет, просачивающийся через оконную проволочную сетку, скользил по лицу Натали, слегка деформируя его.

Натали, в свою очередь, внимательно разглядывала гостью. Она предположила, что они с ней примерно одного возраста. Темные глаза Клэр смотрели открыто и приветливо, но плотно сжатые губы выдавали внутреннее напряжение и даже страх. Пройдет несколько лет, и вокруг нежного рта Клэр появятся вертикальные складки. То же самое произойдет и с лицом Натали.

Клэр выжидала: пусть Натали сама решит, можно ли довериться незнакомой женщине да к тому же известной журналистке. Ситуация была щекотливая. Клэр понимала: одно ее неосторожное слово — и все пойдет насмарку. Натали, безусловно, телегенична. Ее внешняя привлекательность придаст рассказу убедительность.

Молчание, наступившее в комнате, пробудило в Натали воспоминания о тех ужасах, что вынудили ее бежать из родной деревни. Началось все, впрочем, не с войны, а с побоев и издевательств со стороны мужа, которого в свое время выбрали ей родители.

Но беда не приходит одна. Не успела Натали сбежать от мужа, как разразилась гражданская война. Эта война, как гиена, гналась за ней по пятам. Натали и ее дочь кочевали по лагерям для перемещенных лиц. Натали неплохо говорила по-английски. Поэтому ее иногда использовали как переводчика, за что предоставляли отдельную палатку, котелок для варки пищи и сетку от москитов. Но все равно ей приходилось вымаливать у солдат миротворческих сил кусок хлеба. Иногда ей помогал просто ее шарм, но иногда нужно было продавать свое тело. Однако свою дочь она солдатам никогда не отдавала, даже если они предлагали в обмен почти свежее мясо. Наконец они добрались до Калангани. Война обошла этот город стороной. К тому же там жили родственники Натали. По крайней мере, дочь будет в безопасности. Здесь можно было бы и поставить точку в рассказе, подумала Натали, но она интуитивно понимала, что Клэр интересует продолжение ее судьбы.

Отряхнув воспоминания, Натали решилась:

— Я расскажу вам, мадам, как я сюда попала. Расскажу ради того, чтобы вы сделали хороший фильм, и ради своей дочери.

— Прямо сейчас? И я могу снимать? — спросила Клэр.

— А почему бы и нет? — пожала плечами Натали.

Клэр достала из сумки видеокамеру и штатив-треножник. Натали торопливо поправила прическу и вытерла углы рта — инстинктивные жесты человека, которого собираются снимать. Выпрямившись на стуле, она натянула юбку на колени.

— Мне смотреть на вас или туда? — показала Натали на объектив.

— На меня. О камере вообще забудьте. Я буду задавать вопросы, и вы не волнуйтесь. Представьте, что мы с вами просто беседуем — с глазу на глаз.

Натали согласно кивнула.

— Назовитесь, пожалуйста, и скажите, откуда вы, — начала интервью Клэр.

— Меня зовут Натали Мванга. Мне тридцать пять лет. До переезда в Южную Африку я жила в Конго. Однажды ко мне пришел двоюродный брат моего отца и стал говорить: «Жизнь здесь у тебя — сплошные страдания. Почему бы не уехать в Южную Африку? Там ты найдешь и работу, и все, что захочешь. Езжай — начнешь новую жизнь. И я поеду вместе с тобой — помогу на первых порах». — Я тогда не поняла, что он имел в виду. Приехали мы с ним в Южную Африку, и он сразу же заявил: «Ты должна делать все, что я тебе скажу». В тот же день он пришел со своими друзьями — это было здесь, в Кейптауне. Пришел и сказал, что если я буду заниматься сексом с его друзьями и другими мужчинами, то заработаю кучу денег. Я вынуждена была согласиться. Другого выхода не было. — Натали прервала свой рассказ и упавшим голосом спросила Клэр: — Вы знаете, что я чувствую после того, как мне приходится заниматься этим?

Клэр отрицательно покачала головой.

— Я плачу. Плачу каждый день. Я не привыкла спать с мужчинами за деньги.

— А деньги они дают вашему двоюродному дяде?

— Конечно. Я даже не знаю, сколько они ему платят, Однажды я спросила его, сколько я стою. Он ответил: «Это тебя не касается. Ты здесь ешь, пьешь, у тебя есть крыша над головой. Чем ты недовольна?» На этом разговор кончился. Я боялась, не подхватила ли я ВИЧ-инфекцию. Но Бог меня любит. Я прошла тест, и оказалось, что я здорова. Пока еще. — Лицо Натали слегка повеселело.

— Ну, а как вам удалось сбежать?

— Дело было, кажется, в субботу. Дядя куда-то ушел и, как всегда, запер входную дверь, но забыл закрыть черный ход. В полицию я не пошла. Я даже не знаю, где полицейский участок. Да и какой смысл идти в полицию? Ведь у меня нет никаких документов. Их забрал дядя. А когда я спросила у него, где они, он сказал: «Твои документы — это я». Я побежала к подруге. Она сказала: «Я не могу тебе помочь. У меня дома и так тесно. Мой дружок вряд ли захочет, чтобы ты здесь жила». И посоветовала пойти в церковь: там, мол, помогут. Я так и сделала, и мне действительно помогли. Четыре дня я прожила в церкви, а потом пришла Шазнеем и забрала меня в этот приют.

— А что с вашими родными?

— Дочь осталась, как я уже говорила, в Конго. Ей тринадцать. Красавица. И поэтому я волнуюсь за нее.

Натали, только что подробно рассказывавшая о своей несчастной доле, неожиданно замкнулась.

— Честно говоря, я очень боюсь камеры. — От звуков ее тихого голоса в лучах света заплясали пылинки.

— Почему? — спросила Клэр, выключив камеру.

— Когда я только что приехала в Кейптаун, один из тех мужиков, что платили моему дяде, захотели снять фильм. — Натали запнулась.

— Продолжайте, — подбодрила ее Клэр, снова включив камеру. Пленки осталось еще на 5 минут.

— Так вот, пришли несколько мужиков, раздели меня догола и сказали, что научат меня заниматься любовью, Я сказала, что не надо меня учить: ведь я замужняя женщина, а не глупая девчонка. Они только посмеялись и дали мне другую одежду. С ними была женщина, которая помогла мне: ведь я росла не в городе и не умею носить модные вещи.

Натали замолчала и посмотрела на свои руки. Ладони, — широкие, сильные, ногти обкусаны чуть ли не до мяса.

— Мне очень стыдно за тот случай, — прошептала она. — Они снимали меня, и один из них командовал: «Сделай так, сделай эдак». Словно голливудский режиссер. Иногда он снимал сам, иногда — другой мужчина.

— А что они заставляли вас делать? — спросила Клэр. Камера щелкнула: кончилась пленка.

— Мне не хочется об этом говорить. Мне очень стыдно. Мужчины, с которыми я спала, — дело прошлое. Сейчас о них можно забыть. Здесь, в приюте, я в безопасности. Но в фильме я осталась навсегда. И там всегда буду заниматься этими гадостями, — Натали вытерла слезы. — Может быть, вы разыщете эту пленку и принесете мне. Тогда я навеки распрощаюсь с прошлым.