Как и все остальные, Аликс жадно впитывала в себя все появляющиеся в средствах массовой информации новости из Сан-Мигеля, испытывая при этом смешанное чувство брезгливости и любопытства. Неудивительно, думала она, что Ким спряталась от всего мира… Как это должно быть ужасно, когда твои самые личные, глубоко интимные тайны — вплоть до нижнего белья! — становятся достоянием посторонних, выставляются напоказ, для забавы публики! А каково ей слышать, что отца ее детей объявляют садистом и распутником? «Палач из Бенедикты» — таким прозвищем наградил его «Тайм Мэгэзин». Аликс передернуло. Бедная Ким… Она не заслужила такой участи!

Тем не менее каждое разоблачение, отвратительное само по себе, добавляло стрел в колчан Аликс. Излишества, зверства Тонио становились смягчающими обстоятельствами действий Маргарет Джонсон. Прокурор должен быть глупцом, чтобы потребовать для нее наказания по максимуму! А присяжные — бессердечными людьми, чтобы согласиться с этим.

И все же Аликс дрогнула, когда окружной прокурор предложил ей обсудить возможные варианты исхода судебного процесса.

— Статья о предумышленном убийстве, пункт первый, — предложил Херб Фостер, — от восьми до двадцати лет. Значит, она, может быть, получит четыре года.

— Пункт второй! — возразила Аликс. — Никакого тюремного заключения. Восемнадцать месяцев исправительных общественных работ.

— Никак не пойдет, Аликс: я не могу не принимать во внимание широкую огласку и серьезность преступления. В конце концов, она хладнокровно уложила парня. А ведь речь идет о человеке, а не о гремучей змее!

В результате последнее слово осталось за Маргарет-Джин Джонсон.

— Может получиться, что вы выйдете на свободу к сорока годам, — объясняла ей Аликс. — И будете избавлены от неприятной процедуры судебных заседаний.

— А если я откажусь?

— Тогда они набросятся на вас по полной программе.

Маргарет практически не колеблясь отмела предложение. Теперь, когда Питер вновь вошел в ее жизнь и их давнее и глубокое чувство друг к другу перестало быть тайной, фатализма у нее значительно поубавилось. Для женщины, обвиняемой в предумышленном убийстве, она была на удивление готовой к борьбе и полной самообладания.

— Когда я жила в Чикаго, — сказала она, — я играла на товарной бирже — фьючерсные поставки нефти, соевых бобов, пшеницы и так далее. Я старалась вычислить, какие тенденции в торговле этими товарами проявятся в будущем, а потом соответствующим образом размещала свои деньги. И, как видите, нажила исходный капитал для бизнеса. Альтернатива одна: или все, или ничего. Выиграть или проиграть. Что ж, на этот раз я ставлю не на деньги, а на собственное будущее. Интуиция подсказывает мне, что я должна выиграть, а она меня до сих пор редко подводила.

— А если вы ошибаетесь? — спросила Аликс.

— Если произойдет худшее, я отбуду срок, не жалуясь на судьбу.

— А я буду ждать ее! — подхватил Питер. — Как ждал уже много лет… Тогда она отвергла меня, испугавшись, что я принимаю жалость за любовь. Знаете, мы с Маргарет поженимся сразу же после суда — независимо от того, чем он закончится.

Влюбленные обменялись такими нежными интимными взглядами, что Аликс почувствовала себя соглядатаем у замочной скважины. «Любовь…» — подумала она. Даже несмотря на перспективу тюремного заключения. Она почти завидовала им.

— Я должна подготовить вас, Маргарет, — сказала Аликс. — Ваш главный свидетель защиты — вы сами. Но прежде ответьте мне: вы уверены, что у вас хватит сил снова пережить оба кошмара — и тот, что случился во Франции, и тот, что произошел здесь, на вилле «Фиорентина»?

Маргарет взяла за руку Питера.

— Видит Бог, как бы мне этого не хотелось, но если так нужно, я готова!

На второй день процесса, после объявления перерыва, Аликс кто-то остановил у выхода из здания суда Майнолы.

— Да ведь это Дорри! — При виде своей мачехи у Аликс глухо забилось сердце. — Какой сюрприз! Я… м-м-м…

Дорри протянула к ней руки в приветственном жесте. Взволнованная, Аликс взяла их в свои. Они были мягкими, полными, наманикюренными.

— Прости за то, что подкралась без предупреждения, — полувопросительно сказала Дорри, — но я не знала, захочешь ли ты меня видеть. Прошло столько времени… Мы можем где-нибудь поговорить?

Аликс взяла ее за локоть и повела в кафетерий, расположенный в здании по соседству. Усевшись за столик, женщины обменялись напряженными улыбками, оценивающе разглядывая друг друга.

Годы милостиво обошлись с Дорри Брайден: Аликс видела перед собой невысокую блондинку средних лет, немного грузноватую, как всегда великолепно одетую — словом, настоящую светскую даму, правда, чувствующую себя явно не в своей тарелке.

— Как приятно видеть тебя, Дорри! — первой нарушила молчание Аликс. — Ты, как всегда, прекрасно выглядишь. Кстати, тебе совсем не нужно было меня подкарауливать — разумеется, я бы с тобой все равно встретилась, ведь мы с тобой никогда не ссорились. Никогда! Напротив, ты всегда была добра ко мне. Если бы не твои усилия… — у Аликс вырвался нервный смешок, — …я бы по-прежнему прозябала в одиночном заключении в Прайдс-Кроссинге — как одна из сумасшедших теток в некоем старинном романе. Семейный уродец. Так что прими мою запоздалую благодарность! Я говорю это совершенно искренне, от всего сердца. А как поживают мальчики? Впрочем, они теперь, наверное, не такие уж и мальчики… Я видела сообщение о свадьбе Тедди в «Таймс».

— Правда?! — обрадованно спросила Дорри, довольная тем, что у них нашлась нейтральная тема для разговора. — Да, она очень приятная девушка из семейства Форбсов — замечательные люди! Следующим летом я уже стану бабушкой. А Джеймс — мы не осмеливаемся больше звать его Джим — он стал очень симпатичным молодым человеком. Так вот, Джеймс учится в Гарварде…

Аликс с удивлением слушала болтовню Дорри о достижениях своих сыновей: Прайдс-Кроссинг стал для нее другим миром, далеким от ее сегодняшней жизни. Почти другой планетой. Она обнаружила, что ей трудно думать о них как о своих братьях.

Хотя на самом деле она никогда не ссорилась с сыновьями Дорри — так же, как и с ней самой. Единственным человеком, с которым она ссорилась, был…

— Твой отец! — Дорри произнесла это с искренним благоговением в голосе, словно с большой буквы. — Как ты уже догадываешься, вот что привело меня сюда! Мне кажется, ты должна знать: твой отец перенес в прошлом месяце инсульт.

У Аликс дрогнуло сердце.

— Это серьезно?

— Достаточно серьезно. Он случился прямо на переговорах по поводу заключения одной важной сделки. По моему мнению, виной всему стресс. Больше всего пострадала левая половина тела: одна рука отнялась, передвигается он в инвалидном кресле. Слава Богу, Льюис сохранил ясность рассудка, но он находится в состоянии депрессии, это очевидно. А он терпеть не может беспомощности.

— И каков долгосрочный прогноз?

— Мы пока не знаем. — Дорри вздохнула. — Твоему отцу скоро семьдесят, если ты помнишь. Поэтому что значит — долго?

— Понятно… — протянула Аликс, хотя и не слишком была в этом уверена. — Мне очень жаль такое слышать… Скажи, это он попросил тебя придти сюда и наладить наши отношения? Поэтому ты здесь, да?

Дорри опустила глаза.

— Боюсь, что нет. Ты же знаешь своего отца… Он может быть таким упрямым, настоящим ослом, если во что-нибудь упрется! Нет, Аликс, дорогая, Льюис не просил меня придти сюда, это моя собственная инициатива. Но я знаю, что он хочеттебя видеть, хотя и не говорит об этом прямо. Я просто могу прочесть все, что у него на сердце.

Аликс поморщилась: меньше всего с образом Льюиса Брайдена у нее ассоциировался такой человеческий орган, как сердце. Но Дорри, нимало не смутившись, бросилась в атаку:

— Поэтому я и подумала, что твой приезд в Прайдс-Кроссинг может оказать на него благотворное влияние. Только лучше без упоминания об этой нашей встрече — просто как-нибудь появись у нас, будто экспромтом… Он будет счастлив, вот увидишь!