— Перекусить бы еще не помешало, господин Троцкий!
— Конечно, генерал. Тем более для того, чтобы вызвать военспецов, мне потребуется некоторое время. Отложим переговоры на завтра, ведь уже вечер. Нам всем требуется время для отдыха.
Иркутск
— Генерал-адъютант Фомин больно оживился, какие-то разговоры тайные ведет. И что характерно — только с монархистами. То с Дитерихсом, то с генералами Лохвицким и Сахаровым по телеграфу или в гарнизоне с офицерами, — Пепеляев затарабанил пальцами по столу.
Смирнов пожал плечами — разговоры, как говорят жандармы, к делу не пришьешь. Да и сам он был монархистом по определению — и сама жизнь от рождения, и долгие годы службы не могли не привить этого. Такие взгляды Михаил Иванович полностью разделял до декабря прошлого года, пока не познакомился с Арчеговым, тогда еще ротмистром.
Тот тоже оказался сторонником монархического принципа, именно его, а не самодержавия как такового. И чем дольше адмирал с ним общался, причем с каждым разом все более откровенно, тем больше прикипал всем сердцем, несмотря на некоторую разницу в возрасте, а может, и благодаря ей. Складывающиеся между ними товарищеские отношения вскоре стали перерастать в дружбу.
Потому адмирал отнесся к словам Пепеляева серьезно, ибо в отличие от генерала прекрасно знал, что все эти новые назначения были сделаны по настоянию военного министра, который провел их руками правительства, оставаясь как бы в стороне.
«Это защита от дурака, Миша. Ты же сам видел, что натворил его братец на троне. И вряд ли хочешь повторения. Мы разрешили ситуацию, более-менее жизнь начала обустраиваться, а им урок не впрок. Мне контрразведчики постоянно докладывают, что среди генералитета откровенные разговоры пошли за самодержавие.
Ратуют за царя, а не понимают самого простого — да передай сейчас мы Мики всю власть, на этом все и закончится. И очень скоро. Половина армии разбежится, ибо воевать за чужие интересы не захочет, а другая половина сибирскими крестьянами оккупантами рассматриваться будет. Потому все монархисты, думающие головой, а не этим самым местом, должны всегда придерживаться принципа, а не фигуры самого царя. Первое не даст ошибиться, а человек слаб. Да, слаб человек, оттого всякие Распутины у престола крутятся, гниль одна!
Да и решать вопросы должен не он один — ошибка монарха фатальна, и тем паче будет более вероятна, если он отнюдь не обладает всеми качествами государственного деятеля. Потому защиту от дурака на троне нужно ставить серьезную!»
— Мы с братом вчера говорили, — голос Пепеляева оторвал адмирала от мыслей об Арчегове, от его сказанных два месяца назад слов в приватном разговоре, и Смирнов встрепенулся.
Брат генерала, Виктор Николаевич, оставался очень значимым лицом в сибирской политической жизни. Глава МВД, он сейчас исполнял обязанности председателя правительства, хорошо знакомые ему еще при Колчаке — он был последним премьер-министром.
— В ГПУ серьезно обеспокоились переброской гвардейских частей, причем не сибирских, в Иркутск. В правительстве это даже вызвало нервное обсуждение. Ведь при Вологодском и генерале Арчегове его величество даже не затрагивал этот вопрос. Почему? И тем паче сейчас, когда Председатель правительства и военный министр находятся в Москве?! Зачем здесь нужна гвардия, когда на фронте штыков не хватает?!
Смирнов с интересом посмотрел на разгорячившегося генерала. Однако мыслей его он не разделял — переворот со свержением Сибирского правительства представлялся ему делом весьма нереальным, без какой-либо перспективы. И глупым неимоверно. А потому он сам поспешил высказать мнение по этой проблеме:
— Устраивать заматню не просто безумие, а еще довольно бессмысленное занятие, играющее на руку только нашим врагам большевикам. Сейчас и «демократическое» Сибирское правительство, и Михаил Александрович играют свои роли, пусть между ними и имеются определенные противоречия. Но это объединяет наши общие усилия.
Адмирал говорил тихо, решив успокоить своего молодого и разгоряченного собеседника. Да и не видел он сейчас причины для беспокойства. А к чему лишние терзания?!
— Генералы Фомин с Дитерихсом не могут не понимать этого. Да, монархисты составляют значительную часть нашего командного состава, особенно генералитета, но ведь армия в большинстве своем состоит из коренных сибиряков. Наши солдаты могут принять такие монархические идеи весьма неодобрительно, а их проводников за предателей. А такое отношение, как вы сами понимаете, чревато…
— Все это так, Михаил Иванович. Но мне кажется, переворот будет совершен иначе. Смотрите — генерал Дитерихс вывел все части 1-й дивизии из города и приказал мне послезавтра отбыть в Красноярск. Для чего? К чему такая спешка, ведь проводить операцию против партизан сейчас бессмысленно, нужно ждать, пока земля просохнет. Далее — просибирски настроенных частей в городе сейчас нет. Военное училище на стороне царя. Момент более чем удобный…
— Перестаньте тревожиться, Анатолий Николаевич. Оставьте ненужные страхи, — Смирнов тихо рассмеялся, посчитав, что братьями Пепеляевыми овладело беспокойство за свое положение. — Как они вообще смогут провернуть это дело, ведь слова Вологодского и Арчегова весят у нас намного больше. И постоянная связь с ними есть. Правительство и Народное собрание имеют вес. А стоит нашей делегации вернуться из Москвы…
— А я не уверен, что их большевики обратно выпустят!
— С чего вы так решили, Анатолий Николаевич?
Смирнов непроизвольно вздрогнул, машинально задал вопрос и пристально посмотрел на генерала.
— Если с нашей делегацией что-нибудь случится серьезное, то по положению главнокомандующим и главой правительства до созыва Народного собрания станет его величество! Михаил Александрович может и отказаться от созыва народных представителей…
— Если начнется война, — закончил мысль Пепеляева адмирал, — а она неизбежно начнется, ибо мы не простим большевикам гибели нашей делегации…
— Это так, Михаил Иванович. Тем и опасно для нас, — генерал расстегнул карман кителя и вынул листок бумаги с наклеенными поверху телеграфными строчками. — Мне дал эту листовку брат, которому ее передали телеграфом из Татарской жандармы. Издана вчера по приказу командующего графа Келлера, им же и подписана. Прочитайте, ваше превосходительство, надеюсь, вы поймете мои опасения. Она того стоит.
Смирнов вчитался в блеклые буквы, ему стало невыносимо жарко. Так, что адмирал дрожащими пальцами машинально расстегнул верхнюю пуговицу, достал платок и вытер лицо, по которому потекли капли пота. Мысли пронеслись галопом.
«Это же откровенный призыв к всеобщему восстанию. И война… А что будет с Константином Ивановичем?! Значит, они все рассчитали и выбрали удачный момент. Вот гады, это же хуже предательства, как ножом в спину!» — Михаил Иванович мысленно выругался, стиснул зубы.
— Ваш брат уже обратился к графу? Ее нельзя пускать в обращение! Это же… Я не нахожу слов…
— Уже поздно, ваше превосходительство. Листовка разбросана с аэропланов над Омском и Петропавловском, причем наши пилоты сбили красный «Ньюпор». А час назад мне позвонил генерал Болдырев, попросил прибыть в Генштаб. Я туда немедленно приехал…
— И что?!
Смирнов чуть ли не выкрикнул, потеряв от многозначительной паузы терпение. И встал со стула.
— Наша артиллерия под Омском обстреляла позиции большевиков!
— Это война… — прошептал Смирнов, опускаясь без сил на стул…
Черемхово
— Интересно, для чего нас сдернули?!
Командир 2-го лейб-гвардии сводно-стрелкового полка полковник Федор Мейбом в который раз за долгую дорогу задал себе этот вопрос. Еще бы не задуматься — подняли полк по тревоге, загрузились в эшелоны, и пятидневный марш на Иркутск. Без остановок, только паровозы меняли. И для чего, спрашивается?