- Ааааахххх! — выдохнула она.

 Совершая возвратно-поступательные движения в жаркой и влажной Машиной щели, Володя не прекращал думать о том, что здесь происходит. Его считают кем-то вроде божества? Другого объяснения не было. Но что, спрашивается, он успел здесь натворить?

 Ответа, конечно, не было. Однако мысли оттягивали сладкий момент оргазма.

 Маша стала гибка и послушна. Она ахала и неподдельно содрогалась, когда Володин хуй проникал в ее набухшие жаркой влагой складки.

 «Во-ло-дя!» — скандировали на улице. В дальних комнатах звенело, назойливо и резко.

 Ненадолго Володя потерял ощущение времени. Но вот, наконец, холодное, электрическое блаженство прокатилось по каждой клетке его тела. Маша к тому времени успела кончить раза четыре. Вряд ли она лукавила.

 Захотелось курить. Володя отстранился от потного тела Маши, сел на кровати и, подобрав джинсы, вытащил оттуда сигареты и зажигалку.

 - И что теперь? — спросила Маша.

 - Оставайся со мной, — сказал Володя. — Ты красивая. Ты мне нравишься.

 - Но ведь мы не знаем друг друга.

 - И что? Надо же с чего-то начинать…

 - Ты не понимаешь, — вздохнула Маша. — У меня есть муж. Он ждет меня дома.

 - Забудь, — отрезал Володя. — Твой муж остался в другом мире. Туда не вернешься.

 - Да? — насмешливо спросила Маша. — А на что спорим, что я вернусь?

 - Мечтать не вредно, — сказал Володя, сейчас его больше заботило, куда стряхнуть пепел.

 - А вот гляди, — Маша потянулась к сумочке. Достала оттуда штуковину с двумя кнопками. Прежде, чем Володя успел что-то понять, вся комната осветилась холодным, призрачным огнем. Черное стало ослепительно-белым, а белое — засверкало мраком.

 Когда, нескончаемый миг спустя, мир вокруг пришел в норму, Маши на постели уже не было. Она исчезла. Володя понял, что у него трясутся руки.

Молодежная — Крылатское

 Володя отщелкнул окурок в форточку. Мысли его были сумбурны. Маша пропала. Но куда? Как? Что она смогла сделать, нажав на кнопку?

 «Может, кнопка вызвала лишь мелькание? — подумал Володя. — А Маша под кроватью?»

 Он опустился на колени, заглянул под супружеское ложе Миши и Люды. Пусто. Блядь!

 В комнату постучали, затем вошли. Володя хотел подняться, но не успел.

 - Володя! — в дверь осторожно просунулась широкая физиономия Миши, — я вот тут подумал, что… ну, тихо стало… и…

 - Заходи, — буркнул Володя, сообразив, что не одет, принялся натягивать трусы и джинсы.

 - А… а девушка где? — Хозяин квартиры будто давился словами.

 «А хуй его знает, где она», — с раздражением подумал Володя. Что ответить, он не знал.

 - Она же была, Володя? — пятился Миша. — Господи, что же это такое? Чудо! Чудо!

 В дверях показалась Люда, ахнула, выронила из рук тарелку с хлебом. Раздался звон.

 - Чудо, Людочка! — Хозяин квартиры бухнулся на колени прямо на хлеб, принялся размашисто креститься: — Вознеслась, вознеслась девочка!

 Люда бросилась на колени следом за мужем, стала содрогаться, будто бы в судорогах.

 «Хорошо, что я ничего не говорил», — подумал Володя.

 Люда целовала его джинсы.

 Звон не прекращался, и сменился ударами по чему-то металлическому. «В дверь кто-то ломится», — сообразил Володя.

 Впрочем, сейчас дверь просто выносили. «Во-ло-дя!» — неслось из подъезда.

 - Придется открыть! — вздохнула Люда.

 - Открой, открой, Людочка! — с какой-то истерикой бормотал здоровенный Миша. — Пусть видят чудо, пусть видят!

 Люда перекрестилась и поднялась с колен. В прихожей лязгнул засов.

 - Узрите чудо, православные! — завопил Миша, вскочив. — Володя-то наш девушку вознес!

 - А-ах! — в один голос произнесла ворвавшаяся в квартиру толпа, среди которой были мужчины, женщины, молодые, старые, даже дети какие-то были. — Володя!!!

 Володя закурил еще одну сигарету и немного неловко помахал собравшимся ладонью.

 - Вели, Володя, жидов резать! — сказал коленопреклоненный усатый мужик. — Заебали они!

 - Тш-ш! — зашипели на него. — Не выражайся при Володе!

 Из толпы проворно, стуча по паркету сухонькими коленками, выскочила старушонка.

 - Исцели, Володенька! Исцели, милостивец! Болею я, страдаю! Хворобы замучили!

 - Да куда ты, дурында старая, со своими хворями! — одернули ее. — С жидами надо сначала разобраться!

 - Исцели! Умоляю! Врачи жидовские не лечат меня! — слезно молила бабулька. — Шекели требуют! А у меня пенсия — копейки! Копейки! Так и помру!

 «Да как же я тебя вылечу-то? — подумал Володя. — Рукой, что ли, поводить? Сказать: ты здорова? Нет, это хуйня получится».

 - Бабка! Ну, куда ты лезешь?! — возмутился какой-то мужик. — Володя жидов карать пришел, а ты с хворями своими.

 - Убили ведь, убили жиды Володеньку! — запричитала какая-то женщина. — А он воскрес, вернулся, чудеса творит!

 - Ура, православные! — рявкнул кто-то.

 - Ура!!! — грохнула толпа в квартире. Крик подхватили в подъезде. Он покатился вниз, по этажам, которые, по всей видимости, были заполнены коленопреклоненными поклонниками. Вскоре раскатистое «ура!» донеслось и с улицы.

 «Меня растерзают, — подумал Володя. — Надо что-то предпринять».

 Он вертел в пальцах докуренный до фильтра окурок, не зная, куда его выкинуть. К форточке теперь было определенно не пробраться, столько народу набилось в квартиру.

 - А дай сюда окурочек, Володенька! — попросила хворая бабулька. — Я окурочек твой пуще глаза собственного беречь буду!

 Володя протянул ей остатки сигареты. Бабулька трепетно приняла его, вдруг высунула язык и приложила к нему огонек. Окурок зашипел, потух. Бабулька припрятала его в карман.

 - Вот продашь, и на лечение хватит! — прокомментировал какой-то шутник.

 На него тут же зашикали.

 Володя оглядел собравшихся. Нет, ему ничего здесь не угрожало. Разве что люди, все как один, были некрасивы. Да что там — некрасивы. Они были ужасающи. Как на картинах модного в далеком Володином мире голландского художника. Как же его… Босх, что ли?

 - Товарищи! — Володя поднял ладонь. — Православные!

 Люди вмиг притихли. Володе на миг стало не по себе. Они ловили каждое его слово.

 - Я — голоден! — продолжал Володя. — Я хочу что-нибудь съесть! Можно я поем, а потом мы обсудим… э-э… наши дела?

 Действительно, в последний раз Володя кушал (если можно так сказать) далеким-далеким утром, в кафе за два мира отсюда, за несколько минут до того, как убил журналистку. Казалось, это было целую вечность назад.

 - Конечно! — Люда деловито протолкалась вперед. — Пошли, Володя! Покушаем!

 Коленопреклоненные люди стали пятиться, освобождая Володе путь на кухню. Где-то сзади возникла давка. Кто-то кричал, задушенно:

 - Куда прешь? Куда?

 - Володя! Володя кушать хочет!

 Посреди прихожей освободилось узкое пространство, вроде дорожки. Только окаймлена эта дорожка была человеческими телами.

 - Пойдем, Володя! — сказал до жути некрасивая Люда. В ее глазах, как совсем недавно у ее мужа, стояли слезы.

 Поклонники были и на кухне. Володя прошел к столу, на котором остывал в тарелке борщ. Появилась порция макарон с мясом.

 Володе немного непривычно было есть, когда на него смотрят столько людей. И не просто смотрят, а комментируют каждое движение.

 - Ест! Ест! — несся по толпе шепот, уплывал в подъезд, где перерастал в смутный гул.

 - Ты, хозяйка, смотри, тарелку не вздумай мыть! — говорила какая-то бабка. — Священная она. Сам Володя из нее кушал.

 «Ест! Ест!» — скандировали внизу.

 «Я сейчас с ума сойду!» — подумал Володя. Аппетит внезапно пропал, как не бывало. К тому же в самое ухо кто-то восхищенно дышал.

 Он сумел впихнуть в себя еще несколько ложек борща, откусить хлеба. И тут зазвонил телефон. Аппарат был совсем рядом, недалеко.